– Вряд ли… Вете она не очень доверяла, поэтому я сомневаюсь, что бабка сделала старуху Голицыну пожизненным сторожем своих сокровищ, скорее курьером… А впрочем… – Евины глаза алчно сверкнули. – Впрочем, все может быть… Хм… А не наведаться ли мне к достопочтенной Елизавете Петровне в гости, а Петр?

Петр очень внимательно посмотрел в лицо девушки, пытаясь понять, играет она или на самом деле не знает, что достопочтенная Елизавета Петровна уже несколько часов как мертва. Осмотр результатов не дал: на безупречно красивом лице Евы не отражалось ничего, даже алчный огонек в глазах погас, уступив место спокойному голубому мерцанию.

– Наведайтесь, – проговорил наконец Петр. – Думаю, узнаете много интересного…

– Считаете, сокровища у Голицыной? – встрепенулась Ева.

– Считаю, что их не существует…

– Они существуют, – уверенно сказала она.

– Ева, попытайтесь мыслить логически…

– При чем тут логика?

– Да если бы Элеонора Георгиевна владела сокровищами, она завещала бы их, как остальное свое имущество, Анне Железновой, что гораздо проще и, наконец, безопаснее… Логично?

– Логично, но не умно. Потому что в этом случае наследнице пришлось бы заплатить налог государству.

– И что?

Ева неожиданно рассмеялась и игриво стукнула Петра своей узкой ладошкой по плечу.

– Какой вы, право, наивный. Кому ж охота отстегивать государству кровные денежки?

Петр не нашелся что ей возразить, поэтому промолчал, а Ева тем временем продолжала:

– Тут еще надо знать бабку. Она ненавидела наше государство. Россию, родину свою, любила, а Советское государство – нет. Даже когда СССР развалился, она продолжала ненавидеть СНГ. Как она любила говорить, пока не сдохнет последний коммуняка, для меня Российского государства не существует… – Ева усмехнулась. – Бабка была непримиримой антисоветчицей! Идейной контрреволюционеркой и мелкой вредительницей…

– Как так?

– Ни дня не работала, чтобы государство на ней не наживалось, при этом пользовалась всевозможными льготами, то как вдова генерала, то как наша опекунша, и считала это мелкой пакостью ненавистным коммунякам.

– Элеонора Георгиевна была оригинальным человеком, – с улыбкой заметил Петр.

– Это точно, – подтвердила Ева. – Например, она обожала всякие тайны. Шарады, загадки, головоломки. Но не журнальные, а жизненные. И это вторая причина, по которой она не завещала драгоценности Анне Железновой.

– Не понял…

– Вам известно, что бабкина мать, княгиня Шаховская, уберегла от красных фамильное добро?

– Эдуард Петрович что-то рассказывал, – все еще не понимая, к чему она клонит, сказал Петр.

– Она спрятала мешок с драгоценностями в фамильном склепе, когда семья Анненковых, к коей она, собственно, принадлежала по рождению, покидала Москву. О местонахождении этого клада она указала в малюсенькой записке, которую сунула в медальон на груди своей годовалой дочери, там было потайное отделение…

– Насколько я понял, вашу прабабку убили пьяные красноармейцы?

– Да, но они пощадили грудного ребенка. Девочка выжила, выросла, повзрослела. А в двадцать пять лет случайно обнаружила в своем медальоне, который она никогда не снимала, записку.

– И нашла фамильные сокровища?

– Представьте себе. Несмотря на то что в склеп регулярно наведывались мародеры, сокровища уцелели. Потому что княгиня Шаховская самолично зарыла их под гробом деда так глубоко, что даже стервятники-грабители не докопались.

– К чему вы клоните, я не понимаю?

– Я клоню к тому, что бабка рассказывала эту историю с сокровищами тысячу раз, неизменно пуская слезу на последнем предложении, а заканчивала свое повествование одним и тем же постскриптумом: «Я бы поступила точно так же…»

– То есть она собиралась зарыть драгоценности в могиле одного из своих родственников? – не поверил Петр.

– Просто спрятать. А указание, как их искать, оставить в виде шифра… Ей казалось это захватывающим, интересным… Глупость несусветная, вы не находите?! – воскликнула Ева.

– Я нахожу это плагиатом, – с улыбкой парировал Петр: с каждым новым фактом он больше и больше убеждался в том, что Элеонора Георгиевна просто издевалась над внучкой, придумывая таинственные истории, потому что все они очень по-книжному звучали. – У Конан Дойля был такой рассказ! Не помню названия, но там потомок какого-то аристократа так же искал сокровища по шифру. Пятьсот шагов на север, триста на восток, и когда тень от старого дуба перекрестится с тенью чего-то еще, в этом месте он и найдет сокровища… Это я порю отсебятину, дословно не помню, так как читал о приключениях Шерлока Холмса в младшие школьные годы…

– Ну и как? Нашел потомок сокровища?

– Нашел, предварительно убив одного из своих родственников, – припомнил Петр. – Надеюсь, вы не будете брать с него пример?

– Вы же сами сказали, один мертвый родственник не решит проблему, – весело ответила Ева. – Так что я пойду дальше и прикончу четверых…

Петр осуждающе нахмурился, он не любил таких циничных шуток. Особенно если их исторгал хорошенький женский ротик: звучало противоестественно.

– Вы узнали все, что хотели? – спросил он после затяжной паузы.

– Все.

– Тогда будем прощаться.

– Вы меня заморозили чуть ли не до смерти, – шутя упрекнула его Ева.

– Извините, – буркнул Петр, делая шаг в сторону крыльца.

– Это все, что вы можете сказать?

– Еще могу пожелать спокойной ночи…

Ева сокрушенно покачала головой, как будто ждала от него совсем других слов. Петр сделал вид, что не заметил ее разочарования, на этом и распрощались: она направилась к своему джипу, он к крыльцу. Минутой позже Петр услышал, как заурчал мотор внедорожника.

Когда шум двигателя растаял в ночной тишине, Петр вошел в здание своей конторы, предварительно разбудив настойчивым стуком прикорнувшего за стойкой охранника. Часы в холле показывали половину двенадцатого, это означало, что ночевать придется на узком кабинетном диванчике, так как времени на возвращение домой уже не осталось: пока поработает, пока доедет, пока уляжется – уже и вставать пора.

Полный решимости побыстрее разобраться с документами, Петр уселся за стол. Покуда листал протокол допроса клиента, мысли его, вместо того чтобы сфокусироваться на проблеме Кирина Сергея Константиновича (имеющего погоняло Кирюха), разбегались в разные стороны. Сначала они ринулись в направлении Евы, женщины, которая его возбуждала, но, сгорев от стыда за своего хозяина, развернулись и кинулись к ее бабке Элеоноре Георгиевне Новицкой. Восхитившись старухиной изобретательностью и артистизмом (с ролью старушки-божьего-одуванчика она справилась блестяще!), метнулись к мертвой Лизавете Петровне Голицыной, ужаснулись, погрустили и прибились к тихой гавани под названием «Аня».

Аня… Снова Аня! Петру никак не удавалось избавиться от мыслей об этой девушке. Наверное, потому, что он обещал ей помочь. Да, именно поэтому, ведь адвокат Моисеев никогда не отказывался от своих обещаний. Самое же главное – он знал, как это сделать… Вернее, надеялся, что знает. Потому что в его руках была тонкая ниточка, ведущая к разгадке. Он не говорил о ней Ане, чтобы не обнадеживать девушку, но сам на девяносто процентов был уверен в том, что она укажет дорогу к истине.

Петр отодвинул так и не изученные протоколы, расчистив на столе место для более важного на сегодня документа. Достал его, вынув из закрытого на кодовый замок дипломата. Положил перед собой.

Это было завещание Новицкой Элеоноры Георгиевны. Завещание, которое он оглашал в этом кабинете в середине прошлого месяца. Завещание, дающее Ане право на надежду. Ибо в нем был постскриптум, не озвученный адвокатом Моисеевым. И содержал он следующие строки:

«Деньги, лежащие на моей сберкнижке (№ счета прилагается), я завещаю Невинной Полине Анатольевне, с обязательным условием: перечислять их частями (ежегодно по пять процентов от общей суммы + проценты по вкладу) на счет (№ прилагается) Васильковского дома инвалидов Московской области…»