Зыков вкратце изложил его разговор с Андреем.

— Значит, «Бюро добрых услуг», — хмыкнул Чупрун. — Слышал я про такое. Кто знает, может, братцы Аймы туда и обращались. У меня тоже есть для тебя новость. Сегодня ночью убили Наталью Лиганову.

— Да ты что? — ужаснулся журналист. — Как это случилось?

— Облажались мы… — покаялся Колюня. Закончив разговор, опер нервно забарабанил пальцами по столу. Заключение экспертов все еще не поступило, и Колюня томился от неизвестности. Дверь кабинета распахнулась.

— Есть новости, — сообщил с порога Игорь Белокуров. — Помнишь, ты посылал меня снять отпечатки в номере гостиницы, где Инна Сикорская потеряла фрагмент своего нижнего белья?

— И что?

— Один отпечаток на кафеле в ванной комнате удалось идентифицировать. Он принадлежит Филиппу Макееву, бригадиру ореховской группировки по кличке Фугас.

— Твою мать! — Чупрун вскочил, опрокинув стул.

— Что с тобой?

— Все сходится! Инна сказала, что парня звали Фил. Клоп — шестерка Фугаса, и он похвалялся в ресторане, что подкинул «гиббонам» труп атташе. Макеев украл трусы Сикорской, и эти трусы были обнаружены в кармане Айма. Кроме того, Филипп высокий, плотный и темноволосый. Именно так Вера Матвеевна описала любовника Лигановой. Убийца — он.

Срочно вызывайте спецназ на операцию задержания, — влетев в кабинет полковника Обрыдлова, возбужденно крикнул Чупрун. — Я вычислил убийцу!

— Уроды, — выплюнув зуб вместе с длинной полоской окровавленной слюны, Фугас с ненавистью посмотрел на Колюню. — Говорю вам, не убивал я этого типа! У меня алиби есть! Вы хоть допросите сначала, а потом уже бейте.

— Знаю я твое алиби, — проворчал Чупрун и с наслаждением заехал Макееву по печени. — Твои дружки что угодно подтвердят, мол, и в карты ты с ними всю ночь играл, и к девочкам с ними ходил, и Некрасова в домашнем театре декламировал. Со мной этот номер не пройдет. Одно из двух: либо расколешься, либо сдохнешь. Другой альтернативы не дано. Кстати, заказ на похищение челюсти через «Бюро добрых услуг» ты случайно не получал?

— Челюсти? — изумился Фугас. — Что еще за челюсть?

— Святого великомученика Евфимия Многострадального, — пояснил опер и врезал бандиту под дых.

— Да ты больной, — согнувшись, прохрипел Макеев. — Все вы тут больные. На хрена мне, к ядрене фене, сдалась какая-то гребаная челюсть? Я что, по-твоему, паноптикум держу? Ох, не зря Психоз хочет снять сериал «Менты как они есть». Выйду на свободу — сукой буду, если не вложу деньги в съемки. Лично сценарий напишу. Про челюсть, про пытки — все как на духу. И про то, как адвоката ко мне не допускали, тоже не забуду упомянуть.

— На поминках будет тебе адвокат.

Колюня потер ладонью ноющий кулак и взялся за мешочек с песком. Боль от него еще та, а синяков на теле подследственных не оставляет. Вещица в милицейской практике крайне полезная.

— Значит, челюсть ты не крал. Может, ты и Наталью Лиганову не убивал?

— Что? — Фугас дернулся, как от удара током. — Наталья убита? Не верю. На пушку берешь, гад! Горбатого лепишь, падла легавая!

Прикованный наручниками к намертво привинченному к полу железному стулу Макеев яростно задергался.

Чупрун озадаченно смотрел на беснующегося подследственного. Столь бурная реакция несколько озадачила опера. На другие обвинения он так не реагировал.

Может, Наталью замочил не он?

Размышления Колюни прервал вошедший в комнату для допросов Белокуров.

— Как, твой еще дышит? — весело поинтересовался он. — А вот Клоп у Женьки уже двадцать минут, как, в отключке.

— Клоп раскололся?

— Пока нет, — покачал головой Игорь. — Впрочем" это не имеет значения. Привезли свидетеля для опознания.

— Вот и отлично, — кивнул Чупрун. — Сейчас мы во всем и разберемся.

Отвернувшись от окошка, за которым по приказу милиционера пятеро мужчин поворачивались то в профиль, то в фас перед большим, в полстены, зеркалом, Вера Матвеевна поджала губы и решительно покачала головой.

— Наташкиного хахаля тут нет.

— Как это нет? — растерялся полковник Обрыдлов и мрачно взглянул на Колюню. — Быть того не может!

— Присмотритесь к ним повнимательнее, — попросил Чупрун. — Вы же сами говорили — высокий, плотный, темноволосый, короткая стрижка.

— Правильно, так я и говорила, — кивнула головой старушка. — Только здесь его нет, уж не взыщите.

— Так ведь на улице темно было, — Иван Евсеевич, как за спасительную соломинку, ухватился за последнюю ускользающую надежду. — Может, все-таки приглядитесь?

— Подумаешь, темно, — фыркнула Вера Матвеевна. — Перед подъездом фонарь стоит, так что все, кто входит — как на ладони. Что я, Наташкиного хахаля не знаю? У него нос приплюснутый и на сторону скособоченный, а у этих — ровные.

— Перебитый, что ли, нос? — поморщившись, уточнил Колюня.

— Вот-вот! — обрадовалась старушка. — Видать, расплющили ему рубильник-то.

— Что ж вы раньше про нос не сказали?

— Так ведь не спрашивали!

— А из этих мужчин вы никого около дома не видели?

— Нет, — покачала головой Вера Матвеевна. — Этих точно не было.

— Твою мать! Опять облажались! — поник головой полковник Обрыдлов.

— И это еще не конец, — мрачно пробормотал Колюня Чупрун.

— Что, не опознал меня твой свидетель? — злобно ухмыльнулся Фугас.

— Это еще ничего не означает, — без особой убежденности произнес Колюня.

— Понятно. Решил пытать, пока не подмахну признание? Даже если я его подпишу, радости тебе от этого не будет — алиби у меня железобетонное. На суде адвокат вас вывернет и высушит, а уж я позабочусь о том, чтобы тебя самого за решетку запрятали за истязания.

— Ладно, — вздохнул Чупрун. — Какое там у тебя алиби?

— А сразу нельзя было спросить, вместо того чтобы почки опускать?

— Ты мне тут права не качай, — окрысился опер. — Считай, что еще легко отделался. На тебе столько дерьма, что на пожизненное заключение хватит.

— Так и сажай меня за это дерьмо, а чужие грехи нечего на меня вешать.

— Ладно, выкладывай свое алиби. Макеев шмыгнул носом.

— Слышь, а насчет Натальи… Ну, что ее убили… Ты это специально сказал? На пушку меня взять хотел?

— Такими вещами не шутят, — покачал головой Колюня. — Сегодня утром тело Натальи Лигановой было обнаружено в ее квартире. Кто-то свернул ей шею, уложил на кровать в позе покойницы в гробу, а в руки вставил свечку.

— Свечку? — вскинулся Фугас. — Твою мать! Какого черта?

— А что, свеча имеет какое-то особое значение? — Макеев закусил губу.

— Знал бы, какая падла Наташку пришила, зубами порвал бы суку.

— Что, у вас любовь была?

— Да какая любовь, — махнул рукой Филипп. — Сеструха она мне, правда, сводная, но любил, как родную, гадом буду! Маленькой в коляске ее возил, конфеты для нее воровал, а как выросла, нос от меня воротить стала, уголовником обзывала, бандитом. Почти не виделись мы с ней.

— Не так уж она была и не права, — заметил Чупрун.

— Бандит-то бандит, а как жареным запахло, первым делом ко мне кинулась — спаси, мол, дорогой братик, не знаю, мол, что и делать!

— Когда это она к тебе кинулась? — мгновенно отреагировал опер.

Макеев пристально посмотрел на Чупруна.

— Я хочу найти убийцу.

— Я тоже. Как видишь, в этом наши интересы совпадают.

— Так, может, заключим сделку? — предложил Фугас. — Вины на мне нет, но за то, что я сделал, при желании на годик упечь меня можно. Вот и договоримся: я расскажу тебе все как на духу, а ты меня отпускаешь. Идет?

— Идет, — кивнул Колюня. — Но только если ты не замешан в убийствах. Так что там все-таки со свечкой?

— Моя была идея, — покаялся Филипп. — Это я придумал мертвому бельгийцу ради хохмы свечку в руки вставить. Представить себе не мог, что какая-то падла проделает то же самое с Натальей…