— А почему гномик?

— Не знаю, может, и не гномик вовсе, а что-нибудь другое. Гномика я для примера назвал. Вспомни, а?

Чупрун потряс головой и энергично поскреб пальцами затылок, пытаясь возродить к жизни безнадежно сонный мозг.

— Вышивка, говоришь? Внизу? Черт, а ведь там действительно что-то было, маленькое такое, тоже, кажется, голубое, только тоном чуть потемнее, может, и вышивка. А с чего ты вдруг гномиков на трусах стал искать?

— Да так, версию одну хочу проверить.

— Ох уж эта молодежь! — Зевнув во весь рот, Колюня сел на кровати. — У меня дома есть еще несколько фотографий, может, на них эта штука и видна. Сейчас посмотрю. Подожди минутку.

Покопавшись в наваленных на столе бумагах, опер извлек снимки из папки.

— Есть! Точно! Это вышивка! — сообщил он в трубку. — Только не гномик, а крошечный голубой полумесяц. А в чем дело?

— То были трусики не Лигановой! Я знаю, кому они принадлежат! Жене одного бизнесмена, Андрея Сикор-ского. Он живет на улице Готвальда.

— Ну, ты даешь, брат! Откуда ты узнал про вышивку? Ты у нас, часом, не ясновидящий?

— К сожалению, нет, — засмеялся Денис. — Просто вчера вечером точно такие же трусики, только с бабочкой, а не с полумесяцем, подарил моей жене один бернский зенненхунд.

— Что, опять иностранец? Немец, что ли? — изумился Колюня. — И часто Кате делают такие подарки?

— Да нет, ты не понял, это не иностранец, а порода такая. Пес здоровенный, с теленка, черный с коричневыми подпалинами. Зенненхунды раньше в Берне бидоны с молоком на тележках перевозили.

— Вот это, я понимаю, эволюция! — восхитился Чупрун. — Раньше молоко перевозили, а теперь дарят шикарное нижнее белье приглянувшимся им блондинкам. Честно говоря, иногда я даже завидую братьям нашим меньшим.

— Обезьяна тоже в свое время взяла в руки палку, — заметил журналист. — До сих пор последствия расхлебываем. Так вот, вчера моя жена пошла тренировать Штерна, бернского зенненхунда, к тому самому бизнесмену с улицы Готвальда. Штерну Катя понравилась, и он принес ей точно такие же трусики, как на фотографии, только напротив причинного места у них была вышита золотистая бабочка.

Андрей объяснил, что его супруга на всем своем белье вышивает своеобразные метки — крошечные розочки, бабочек, гномиков — они у нее в швейной машинке запрограммированы.

— То есть в кармане атташе были трусики не Лига-новой, а жены этого самого бизнесмена? — подытожил опер.

— Похоже, что так.

— А адресок этого бизнесмена у тебя найдется?

— Конечно. Мне Катя дала.

— Отлично! Продиктуй-ка мне его. В голосе окончательно проснувшегося Колюни звучал охотничий азарт.

Зенненхунд Штерн подозрительно обнюхал штанину Колюни Чупруна, но так и не понял, нравится ему этот мужчина или нет. Хозяин, стоящий у входной двери, явно нервничал, да и от незнакомца исходило тревожащее ощущение агрессивной настороженности.

— Умница, хороший пес, — опер почесал зеннен-хунда за ухом. — Значит, на таких, как ты, швейцарцы молоко возили?

— Почему вас интересует моя жена? Подозрительно осмотрев со всех сторон Колюнино удостоверение, Андрей Сикорский вернул его оперу.

— Мне нужно задать ей несколько вопросов.

— Каких еще вопросов? Вы что, подозреваете Инну в совершении преступления?

— Для начала я хотел бы с ней поговорить.

— Вы не увидите ее, пока не объясните мне, о чем идет речь.

Чупрун окинул бизнесмена задумчивым взглядом. «И чего я тут, в самом деле, китайские церемонии развожу, — подумал он. — Выложу все начистоту, и дело с концом. Все равно, рано или поздно он выяснит, что жена ему изменяет».

— Ответ, замешана ваша супруга в преступлении или нет, я смогу дать лишь после того, как осмотрю ее швейную машинку, — сухо произнес Колюня. — Предъявите машинку добровольно или предпочитаете, чтобы здесь устроили обыск? Кстати, речь идет об убийстве, так что не советую чинить препятствия сотрудникам милиции.

— Убийство? — изумленно переспросил Андрей. — Какое еще убийство?

— Я тоже хотела бы об этом знать, — из комнаты выплыла зеленоглазая красотка с высокой грудью и пышными рыжими кудрями.

— Милицию по какой-то причине заинтересовала твоя швейная машинка, — объяснил бизнесмен.

— В самом деле? — удивленно изогнула левую бровь мадам Сикорская. — Вы собираетесь предъявить ей обвинение?

— Сначала я предпочел бы на нее взглянуть.

— Ради бога.

С должным интересом осмотрев навороченный японский агрегат, Колюня пролистал инструкцию к его использованию и сразу же в разделе вышивок наткнулся на искомый полумесяц.

— Ага! — удовлетворенно произнес опер.

— Что — «ага»? — раздраженно поинтересовался бизнесмен.

Отвязаться от него не было никакой возможности, и Чупрун решил, что пусть Инна Сикорская выкручивается, как знает — в конце концов, речь идет об убийстве.

— Это ваши трусики? — достав из кармана фотографию, на которой ясно просматривался вышитый полумесяц, осведомился он. — Лгать не имеет смысла — в любом случае экспертиза установит, что вышивка была сделана на этой машинке.

— Откуда у вас эта фотография? — изумленно распахнула глаза Инна.

— Кажется, я задал вопрос.

— Примерно месяц назад я купила две пары таких трусиков, на одних вышила бабочку, а на других, кажется, полумесяц, но я не понимаю…

— Проверьте, на месте ли они.

— Объясните же, наконец, что происходит?! — взорвался Сикорский. — Убийство, швейная машинка, трусики моей жены…

— Объясню, раз уж вы так настаиваете, — согласился опер. — Позавчера на шоссе был обнаружен труп мужчины без документов, в кармане которого находились эти самые трусики с вышивкой. Вам знаком этот человек?

Достав снимок Айма, Колюня предъявил его супругам.

— Шарль! Это же Шарль! — в ужасе ахнула Сикор-ская.

Скрипнув зубами, Андрей перевел взгляд со снимка на жену. Взгляд этот не предвещал ничего хорошего.

— Шлюха! — крикнул он и ударил Инну в лицо.

Удобно устроившись на диване в гостиной Психоза, Глеб Бычков смаковал коллекционный «Шато Лафит». Синяевский авторитет попросил его прямо с утра подъехать к нему в особняк для разговора.

— Челюсть святого великомученика Евфимия Многострадального? — удивился Бык. — Я даже не подозревал, что в перелыгинской церкви есть нечто подобное.

— Ты же у нас неверующий, — пожал плечами Психоз.

— Ты тоже, — заметил Бык.

— Я тоже, но про челюсть, как видишь, знаю.

— Выходит, ее украли, а этот твой церковный пахан, как его там…

— Игумен Прокопий, — подсказал синяевский авторитет.

— Ну да, игумен Прокопий в милицию решил не обращаться, чтобы не поднимать лишнего шума.

— Вместо милиции он обратился ко мне.

— То есть он просит, чтобы мы нашли эту великомученическую челюсть.

— И мы это сделаем.

Глеб с удивлением посмотрел на Губанова.

— Тебе-то это зачем?

— Это будет личное одолжение игумену. Я знаю его. Прокопий умеет быть благодарным.

— Думаешь, вымолит тебе местечко на небесах? Ты же в бога не веришь, да и вообще, все эти сказки о рае и аде — сплошное надувательство.

— Что надувательство — не спорю, но иногда и от надувательства бывает польза.

— Какая же? — усмехнулся Бык.

— Знаешь, в чем сила мафии?

— В том, что нас боятся, — пожал плечами Глеб.

— Правильно. Мафию боятся, но в ней же и черпают силу. Мафия способна защитить своих друзей гораздо эффективнее, чем бог или правоохранительные органы. Вот почему игумен Прокопий обратился со своей проблемой ко мне, а не в милицию.

— Это понятно, но церковь-то тут при чем?

— Церковь — та же мафия, — пояснил синяевский авторитет. — Из чего следует, что в определенной степени попы — наши братья. Они стращают людей божьим гневом и учат черпать силу в милосердии господа.

Так, с помощью политики кнута и пряника, мафиози от религии управляют глупцами, и в этом нет ничего предосудительного. Стаду овец нужен пастух, охраняющий их как от собственной дурости, так и от опасностей, исходящих извне. Ни один пастух не станет работать задаром. Вполне естественно, что он стрижет с овец шерсть и время от времени забивает их на мясо.