— Мать! У меня для тебя три очень важные новости… Только ты ляг, родная, чтобы не случилось выкидыша, и глубоко дыши…
— Что, плохие? — испуганно молвила Наташа.
— Это как посмотреть, — и в самом деле укладывая ее на диван, ответил Саша. — Я терпеть ненавижу запах эфира в своем доме…
Насчет эфира было сказано не случайно. Недавно Наташа узнала, что это был старинный прием свекрови, благодаря которому она постоянно держала сначала мужа, а потом сына в страхе. Если что оказывалось не по ней, свекровь впадала в продолжительный обморок с последующим вызовом «скорой помощи», и запах эфира действительно еще долго не выветривался из гостиной.
— Итак? — спросила Наташа.
— Итак, новость номер один: я продал одному приятелю фишку на рынке. То есть она могла бы задаром отойти к нему, поскольку я более торговать там не буду, но я сумел его убедить выложить мне денежки…
— От этой новости я не упаду в обморок, — заверила его Наташа.
— Слава богу! Тогда насчет второй новости я спокоен, тебя это вообще не касается… Мой папаша при смерти.
— Боже мой! — воскликнула Наташа, чуть не соскочив с кровати.
Но Саша ее удержал.
— Что означает этот вскрик горести? Ты шлифуешь свое актерское ремесло? — удивился Саша. — Отец — довольно гнусный старик, я тебе сто раз рассказывал… У него рак печени в последней стадии, я разговаривал с врачом. Жить ему осталось немного.
— Боже мой, — повторила Наташа, — и ты спокойно, даже весело говоришь об этом… Таким тоном…
— Потому что из этой новости логически вытекает третья, блестящая новость: мы с тобой разводился, дорогая.
Наташа, побледнев, выжидательно смотрела на мужа. Она не могла понять, шутит он или говорит серьезно.
— Мы с тобой фиктивно разводимся, — объяснил Саша, — я прописываюсь на территории папаши, а ты остаешься прописанной здесь. На всякий случай. Ты меня спросишь, каким образом я пропишусь? Элементарно. Моему папаше дадут разрешение. Он, хитрец, ни единого дня не воевал, а сделал себя таким ветераном, что ой-ой-ой. Возможно, у него имеется и медаль за взятие Берлина, хотя он всю войну просидел в Челябе на оборонке.
— Саша, неужели с отцом все так плохо? — Наташа не могла опомниться от потрясения. Ей стало безумно жаль одинокого старика, которого никто на свете, даже родной сын, не жалеет.
— Ты не о том спрашиваешь, — нахмурился Саша. — Ты спроси, когда нам идти в суд, подавать на развод… И я отвечу тебе со всей строгостью и принципиальностью: завтра… Не беспокойся, прописавшись у папки, я обратно на тебе женюсь. Ведь нам жилье — собственное — необходимо, иначе маманя целиком и полностью заест твой молодой век…
С последним нельзя было не согласиться. Свекровь свободно дышать Наташе не давала. Не успевала Наташа сварить борщ, как свекровь, попробовав его, выливала кастрюлю в мусоропровод.
— Вы хоть бы собачкам на улице отдали, — не утерпела однажды Наташа и в ответ услышала:
— Я не хочу, чтобы животные погибли от твоего борща.
Не успевала Наташа убраться в квартире, как свекровь лезла под кровать и пальцем снимала с плинтуса пыль.
— Мне туда не подлезть, , — оправдывалась Наташа, — живот уже мешает.
— Лень тебе мешает, а не живот.
К известию о Наташиной беременности она отнеслась негативно.
— Ты Петеньке и без того совсем времени не уделяешь, а уж теперь и вовсе… все на меня повесишь… — вздыхала Мария Игнатьевна.
— Вы ему больше можете дать, чем я, — желая умилостивить ее, отозвалась Наташа, — я все на репетициях да на спектаклях…
— Это уж точно! — ядовитым тоном ответствовала свекровь.
Но Наташа терпела и все прощала ей за то, что свекровь в Петьке души не чаяла.
Развод состоялся через три месяца. Наташа еле дотащилась на пятый этаж серого обшарпанного здания и плюхнулась на свободный стул. Вдоль всей стены сидели бывшие влюбленные, когда-то бормотавшие друг другу слова любви, торжественно входившие под звуки марша Мендельсона в зал бракосочетания, страстно целовавшие друг друга ночами…
Они сидели попарно, но отвернувшись друг от друга, похожие на двуглавого орла, нахохлившиеся и угрюмые.
— Вы совсем недавно женаты, — укоризненно сказала Саше молодая и красивая судья.
— Да, я помню, — небрежно отозвался Саша.
— И у вас скоро родится ребенок, — продолжала она.
— Это точно, — согласился Саша.
— Так, может быть, вы помиритесь?
— Мы и не ссорились, — как бы даже удивившись, ответил Саша.
— Так в чем же дело?
— Мы физически не подходим друг другу, — слегка подмигнув красавице судье, объяснил Саша.
Судья слегка покраснела, а Наташа и вовсе сделалась пунцовой от стыда.
Дело в том, что Саша говорил правду. Еще когда они были на юге, она почувствовала, что Саша ждал от нее большей страсти и раскованности и что он был слегка разочарован в ней как в женщине. Она знала, вся беда в том, что в ней нет подлинного чувства к Саше, того, которое заставляло ее почти терять сознание в объятиях Виктора. Нет и, скорее всего, не будет. Она испытывала к Саше благодарность, привязанность, теплоту, что угодно, но не любовь и очень надеялась, что ребенок сблизит их…
Они уже знали, должна родиться девочка. В их доме жила парализованная старуха, Елизаровна, к которой со всей Москвы беременные на восьмом месяце женщины приезжали узнать пол будущего ребенка. Это можно было устроить и в клинике, но Елизаровна обходилась дешевле.
…Елизаровна, скользнув по Наташиному животу мимолетным взглядом, перевела глаза на купюру в руке Саши, и они зажглись хищным огоньком.
— Девка, — гаркнула она, протягивая когтистые пальцы к Саше.
— Точно? — засомневался тот.
Елизаровна презрительно прищурилась:
— А когда я ошибалась?.. Вот то-то и оно Девка.
— А вы что молчите? — обратилась судья к Наташе. — Может, вам нежелателен развод?
— Она просто мечтает о разводе, — вставил Саша.
— Да… я мечтаю, — растерянно произнесла Наташа.
Она чувствовала себя как оплеванная… Саш;! вез ее домой на машине, весело насвистывая за рулем, а она всю дорогу молчала или отвечала на его шутки через силу. Ей казалось, что она, она, а не Саша, совершила какой-то страшный и нелепый обман, и она чувствовала себя виноватой, но не знала перед кем…
