– Диего…

– Диего ушел, – хмуро сказал отец, потянувшись за книгой.

– Неужели не было никакой возможности его задержать? – спросила Бесс.

Выбитый из колеи губернатор не обратил внимания на то, что Бесс, как будто, и не удивилась.

– С какой стати? И как? – ворчливо поинтересовался он. – Парень уже взрослый, и я не могу навязывать ему своих решений – если он сам не предоставит мне такого права. Я ведь не растил его, и он мне ничем не обязан. Я даже не его капитан.

– Ты мог бы найти его, поговорить…

– Но он этого не хочет. Ему тяжело со мной – ты же видишь.

– Мне кажется, ты не прав, – сказала Бесс.

– Вот погоди, когда твоей дочери будет столько же, сколько сейчас тебе, она тебе тоже объяснит, в чем именно не права ты. Между прочим, если бы я знал, что ты собралась покинуть Ямайку, я запретил бы тебе. Но ты решила сама – и я принимаю твое решение и уважаю его… хотя, видит Бог, это требует от меня усилий. Почему же к нему я должен подходить с иной меркой?

Бесс прошлась по комнате. Ей хотелось швырнуть в отца каким-нибудь тяжелым предметом.

– А что это ты читаешь, папа? – спросила она вместо этого.

–«Ласарильо из Тормеса». Конечно, это – всего лишь сатира, но некоторая доля истины в ней есть.

– «…Набрел я однажды, по воле Бога, на некоего дворянина…», – процитировала Бесс. – Папа, и ты хочешь всерьез уверить меня, что ты совершенно случайно избрал для вечернего чтения главу о голодном идальго? Ну признайся, ведь ты думаешь о Диего.

– Я, кажется, этого и не скрываю, – огрызнулся Блад. – Голод, знаешь ли, очень хорошее лекарство от больного самолюбия. Я, как врач…

– Ну перестань. Неужели тебе его нисколечко не жаль?

– Жаль?! – яростно сказал Блад, и уже мягче продолжал: – Ты не понимаешь, Бесс. Жалость – неподходящее слово. Пожалеть можно кошку, собаку, калеку-нищего, наконец. А Диего – мой сын. И я…

Пытаясь взять себя в руки, он встал, подошел к окну и забарабанил пальцами по стеклу.

– Иди-ка ты спать, Бесс… – сказал он наконец.

«Иными словами, оставь меня в покое», – сердито подумала Бесс. Она сделала издевательский реверанс спине отца и вышла, отчетливо стуча каблучками. «Ну и отлично, тогда сам и ищи эту гостиницу. Если найдешь. Я, конечно, не врач, но по-моему, умеренные пробежки лечат не хуже голода. А там посмотрим. Вот так.» «Ну, хорошо. Как можно найти мальчишку в этом огромном городе, где живет без малого полмиллиона человек? В одном только Минте сотни домов, где за несколько пенсов в день можно снять комнату или угол, а за шиллинг в день иметь еще и стол. А если повезет – то и хозяйку к столу. Всем известно, что там селятся объявленные к розыску преступники, банкроты и должники, и искать там кого-нибудь – занятие безнадежное[28]. Но точно также он может быть и, скажем, в Уоппинге. Последнее даже вероятнее, поскольку портовый район… Клянусь честью, я, кажется, поглупел. Впрочем, с моими дорогими детьми недолго растерять остатки разума. Я, видите ли, теряю время на размышления о том, что же делать мне, а ведь думать надо о том, что будет делать Диего. С его-то гонором и с его-то испанской рожей – возможностей в Лондоне у него немного. Так. Уже лучше. Ну что ж, завтра же поговорю с этим контрабандистом, месье Пьером… – или тут его зовут Билли Джонс?.. – его люди мне пригодятся… А интересно, кстати, есть ли у него свои люди в Ладгейте[29]? В смысле, чтобы могли входить и выходить? Я, кажется, почти мечтаю, чтобы Диего туда попал – тогда-то уж он от меня точно никуда не денется…» Слегка повеселевший губернатор отложил в сторону «Жизнь Ласарильо из Тормеса» и раскрыл на заложенной странице «Новое путешествие вокруг света» известного пирата и океанографа Дампира.

Антуан де Каюзак, в недавнем прошлом – чиновник по поручениям при посольстве Франции в Лондоне, а ныне, после начала военных действий, – якобы частное лицо, закрыл отчет о заседании комиссии, назначенной для разбора дела губернатора Ямайки Питера Блада. Отчет ему, по не вполне бескорыстному знакомству, предоставил один из писарей Звездной палаты. Каюзак был расстроен. Кажется, у Блада получалось выкрутиться, и, скорее всего, со временем дело закроют. Эх, не вовремя королева занялась шотландцами!

Каюзак уже третий год использовал все свои связи, чтобы следить за перипетиями этого разбирательства. Нет-нет, это не входило в те его обязанности, которые оплачивались Францией. Здесь был замешан личный интерес.

Прадед Каюзака служил в гвардии самогу великого кардинала Ришелье, и даже попал в некоторые хроники тех времен. В гвардии служил и дед Каюзака – при Мазарини. Славному отпрыску славной фамилии была бы уготована та же дорога. Однако – как всем известно – служба в гвардии сопряжена с большими расходами. К несчастью, денежные дела Каюзаков пошатнулись, и благополучие семейства стало напрямую зависеть от некоей деятельности родного дядюшки Антуана, обитавшего в Индиях. Дядюшка этот, по секрету говоря, был изрядным мерзавцем, и вся семья вздохнула с облегчением, когда, после какой-то темной истории, он вынужден был оставить Европу. Однако по ряду причин дядюшка не желал полного разрыва с семьей, и от него регулярно приходили деньги, позволявшие маменьке содержать особняк и карету, а маленькому Антуану – надеяться на блестящую карьеру гвардейского офицера, и поэтому в семье было принято говорить, что дядюшка служит в колониях.

И вдруг – в несчастный день – золотой ручеек иссяк: дядюшку, видите ли, прихлопнули. Так Каюзак, вместо расшитого гвардейского мундира, облачился в скромное платье чиновника. По слухам, дошедшим из колоний, к безвременной гибели не то чтобы любимого, но искренне оплакиваемого дядюшки приложил руку некто Блад – флибустьер и бретер. С тех пор этот самый Блад успел стать губернатором Ямайки. У английского правительства, видимо, вошло в традицию награждать этим постом отъявленнейших разбойников. А Каюзак начал внимательно следить за его карьерой. Поэтому надо ли говорить, что последние вести из Звездной палаты были для него весьма неутешительными?

Каюзак со вздохом закрыл отчет и придвинул к себе другую пачку бумаг – на этот раз касавшихся его непосредственных обязанностей. Обязанности эти были весьма деликатного свойства: сбор информации об английских контрабандистах, работающих во Франции. Получение мало-мальски ценных сведений об этих джентльменах, равно как и о разного рода подозрительных судах, требовало знакомства (и теплого общения) с весьма пестрым кругом лиц. А с тех пор, как начались боевые действия и положение Каюзака стало довольно шатким, его работа требовала особой деликатности.

Сейчас его особенно интересовал один бриг, стоявший в неприметном закутке Темзы. Бриг был каким-то непонятным. Для контрабанды посудина была пожалуй что великовата, гораздо более подходящими считались для этой цели маленькие верткие фелуки, но тренированное чутье редко подводило Каюзака: с бригом что-то было не так.

Вот, скажем, весьма подозрительным было то, что, хотя бриг сонно стоял в своем закутке, команда не была распущена полностью, а в трюме, как Каюзаку удалось выяснить, хранилось укомплектованное снаряжение и припасы для длительного пути.

В пачке бумаг, придвинутой Каюзаком, содержались последние сведения, которые удалось добыть о бриге: судовые документы – в полном порядке, хоть сейчас в путь; имя официального владельца – некто Джереми Питт. Имя капитана, однако, по-прежнему было неизвестно. Каюзак посмотрел на последний, довольно грязный, листок, исписанный корявым почерком. Листок был озаглавлен «раппорт» и уведомлял, что команда брига «Дельфин» из всех окрестных кабаков предпочитает таверну «Белый Дракон». Он положил себе в ближайшее время посетить это заведение.