— Идет, — согласился он, ни секунды не медля. — Отлично. Договорились. Когда платить?
Видно, бизнес с картонными цилиндрами приносит хорошие деньги.
— Сегодня. Еще хотелось бы заглянуть в бумаги, которые Мелани оставила дома. Где вы живете?
— На краю Айленда. В Шорэме.
Господи Исусе, адская даль, почти в самом устье, хотя до вечера дел немного...
— Ладно. Давайте адрес, встретимся там через пару часов. Заодно и расплатимся.
Лью взглянул на часы:
— Хорошо. Побегу, чтобы в банк успеть. — Вытащил карточку, нацарапал что-то на другой стороне. — Вот домашний адрес. Поезжайте по лонг-айлендскому скоростному шоссе...
— Найду. Договоримся на пять. Пока час пик не настал.
— Замечательно. В пять. — Он дотянулся до правой руки Джека, схватил обеими руками. — Миллион раз спасибо... Вы даже не знаете, что это для меня значит.
Правильно, мысленно подтвердил Джек. Впрочем, наверно, узнаю.
Меня найдет только Наладчик Джек. Один он поймет.
Почему только я?
— Почему ты их чокнутыми называешь? — спросил Эйб. — У нас кругом заговоры да конспираторы.
Джек завернул в магазин спорттоваров «Ишер» поприветствовать Эйба Гроссмана, седеющего Шалтая-Болтая, приближавшегося к шестидесяти, почти безнадежно лысого, старейшего своего друга в городе. И на всем белом свете. Уселись по обыкновению: он с покупательской стороны привалился к обшарпанному деревянному прилавку, Эйб со своей стороны примостился на высоком стуле, окруженный всевозможными небрежно распиханными спортивными товарами на прогнувшихся полках вдоль узких проходов и подвешенных к потолку в вечном пыльном хаосе. В частности, Джек любил здесь бывать потому, что по сравнению с магазином собственная квартира выглядела опрятной, просторной.
— Корень слова знаешь? — продолжал Эйб. — Кон-спиро: единодушие. Годится для самых разных объединившихся вместе людей, институтов. Возьмем хотя бы... — Он прервался, склонив голову набок к голубому длиннохвостому попугайчику, усевшемуся на его запачканном левом плече. — В чем дело, Парабеллум? Нет, нельзя. Джек всегда к нам хорошо относится.
Парабеллум ткнул клювом ему в ухо, словно что-то нашептывая.
— Ну, почти всегда, — поправился Эйб, выпрямил голову, взглянул на Джека: — Видишь? Сплошь заговоры. В данный момент у тебя на глазах Парабеллум пытается вовлечь меня в заговор против гостя, явившегося без угощения. Я бы на твоем месте забеспокоился.
Джек обычно приносил что-нибудь съедобное, а нынче воздержался.
— Хочешь сказать, мне сюда вход запрещен без подарков? Довольно неожиданное открытие.
Эйб изобразил возмущение:
— Да мне плевать — пфу! Все дело в Парабеллуме. Он как раз к этому времени успевает проголодаться.
Джек указал на разноцветные пятна, украшавшие плечи белой рубашки Эйба с рукавами по локоть.
— Похоже, Парабеллум по уши наелся. Ты уверен, что он не страдает колитом или еще чем-нибудь?
— Абсолютно здоровая птица. Просто его раздражают чужие, равно как и так называемые друзья, не захватившие послеобеденных лакомств.
Джек выразительно глянул на выпиравший под рубашкой живот Эйба:
— Вижу, куда в конце концов попадают птичьи лакомства.
— Если снова собираешься обсуждать мою комплекцию, не сотрясай попусту воздух.
— Ни слова не скажу, даже не собираюсь.
Хотя собирался, все сильней беспокоясь за Эйба. Чересчур растолстевший, стареющий, полнокровный — жди сердечного приступа. Невыносимо думать, что с горячо любимым другом случится беда. Разница в несколько десятков лет не помешала им сблизиться. Кроме Джиа, Эйб единственный, с кем можно по-настоящему разговаривать. Сколько раз они вместе решали мировые проблемы... Невозможно представить повседневную жизнь без Эйба Гроссмана.
Поэтому Джек отказался от традиционных даров, если чего-нибудь приносил, то обязательно низкокалорийное или обезжиренное, — предпочтительно то и другое.
— В любом случае, чего думать о весе? Как только пожелаю, в любой момент сброшу. Соберусь, поеду в Египет, две недели буду покупать еду на улице у разносчиков с тележками. Посмотришь. Дизентерия чудеса делает с талией. Дай бог каждому такой эффективности.
— Когда отправляешься? — усмехнулся Джек, стараясь поправить дело. Не хочется быть постоянной болью в заднице.
— Сейчас звонил в туристическое агентство. Не знаю, когда агентша мне перезвонит. Может быть, через год. А ты что же? Чего так заботишься о собственном питании? Парню с такой работой надо помнить о холестерине?
— Я оптимист.
— Ты слишком здоровый, вот в чем твоя беда. Если тебя не пристрелит, не зарежет, не прибьет до смерти кто-нибудь из той массы народа, которую ты за свою жизнь до чертиков разозлил, то от чего умрешь?
— Надо будет подумать. Надеюсь, найду что-нибудь интересненькое.
— Ни от чего! На что будет похоже свидетельство о смерти? Причина: отсутствует. Не будешь ли ты глупо выглядеть? Стыд и позор. Гроб крышкой закроют, чтоб покрасневшей физиономии никто не видел. Правда, как я пойду на похороны, зная, что ты ни от чего умер?
— Может, просто от стыда умру.
— По крайней мере, кое-что. Перед кончиной позволь немножечко просветить тебя насчет заговоров.
— Думаю, у тебя есть что сказать.
— Ну, еще бы. Помнишь, я всегда тебя предупреждал о глобальной экономической катастрофе?
Эйб давно пророчит неизбежный крах мировой экономики. До сих пор держит в горах запасное убежище, битком набитое золотыми монетами и сушеными продуктами.
— О той самой, которая не происходит?
— Не происходит, потому что они не хотят, чтобы произошла.
— Кто — они?
— Естественно, шайка международных банкиров, которая манипулирует мировыми валютными рынками.
— Естественно.
Подошли к делу — отлично.
— Он говорит «естественно», — хмыкнул Эйб, обращаясь к Парабеллуму. — По мнению скептика Джека, его старый друг слабоумный. Помнишь, — вновь повернулся он к собеседнику, — недавние обвалы на азиатском и русском рынках?
— Смутно.
— Он говорит «смутно»!
— Знаешь, я не слежу за рынками. — Не имея собственных акций, Джек практически игнорировал Уолл-стрит.
