Фон Мак-Кензи долго смотрела, как он спит, потом прикоснулась своими губами к его губам, а затем легла рядом с ним. Она обняла его, и он ответил на ее объятие. Сначала целомудренно. Как человек, нуждающийся в тепле и нежности. А потом, поскольку в его жизни не было женщины, их объятия стали другими. Они занимались любовью неумело, торопливо, неловко, с неясным чувством вины, хотя прошло уже два года, как Уильям Нолан овдовел.

Затем около двух месяцев между ними ничего не было, и это не лежало в основе их отношений.

Он поднял на нее глаза и улыбнулся. Она любила его взгляд, такой ясный, такой лучистый. Создавалось впечатление, что в этом взгляде читались все его мысли.

— Нет, — сказал он. — Но через два дня исполнится двадцать лет, как погиб Джон.

Он замолчал, и она увидела, как поднимается и опускается его кадык, будто он вот-вот заплачет. Смерть сына была для него ударом, от которого он так и не смог оправиться. И уже не оправится никогда. Она снова видела фотографии похорон. Один из первых погибших во Вьетнаме. Уильям Нолан, поддерживающий свою жену, с каменным лицом и пустым взглядом, как у морских пехотинцев в почетном карауле.

Фон взяла его за руку.

— Ничего не поделаешь, — сказала она. — Ты же знаешь. На то была Божья воля.

Он покачал головой, не отвечая. Она встала и сказала с несколько наигранной веселостью:

— Ну же, идем, аукцион начинается в три часа.

Они направлялись на аукцион произведений искусства эпохи барокко, которые были слабостью Уильяма Нолана.

Фон Мак-Кензи исчезла в своей комнате и вернулась с пальто и толстым желтым конвертом.

— Держи, это для твоих друзей из Сената.

Он положил конверт в свой кейс, и они вышли. Фон села за руль серого, немного помятого «доджа-лансера» и вставила в магнитофон кассету с классической музыкой. Если бы только Уильям захотел сделать ей ребенка... Она никогда не осмеливалась заговаривать об этом.

Оказавшись в северной части 18-й улицы, грязном квартале, разительно отличавшемся от элегантного Джорджтауна, можно было подумать, что попал в Эфиопию. Деревянные лачуги, старые облупившиеся кирпичные дома, пыльные лавчонки. Мало белых. Через каждые три дома был расположен эфиопский ресторан, где предлагалась одна и та же несъедобная пища. Джессика, повиснув на руке Малко, казалось, была в восторге, идя по тротуару под ледяным северным ветром. Они поужинали в креольском ресторане; это было невкусно, не говоря уже об адском шуме, но молодая женщина была, казалось, в отличном настроении.

— Может, пойдем потанцуем? — предложила она.

— Почему бы нет? — согласился Малко.

Они оказались в дискотеке «Бумажная луна» на 23-й улице близ М-стрит. Большой ангар с парашютами на потолке, сумасшедшей звуковой системой и огромным баром, к которому прилепились несколько десятков пьяниц. Много иранцев.

Едва заслышав «бит» Майкла Джексона, Джессика сбросила пальто. Под ним оказался сверхсексапильный оранжевый костюм с очень длинным жакетом, застегнутым до самой шеи и облегавшим ее, как перчатка; он гармонировал с мини-мини-юбкой, едва доходившей до середины бедра... Она стала, как безумная, извиваться на площадке в двух метрах от Малко.

От жары она очень скоро расстегнула свой «панцирь», под которым обнаружился черный кружевной корсаж, а под ним были отлично видны ее пышные груди. Черные чулки с блестками, подчеркивающими линии ее ног, делали ее еще более сексуальной. Джессика продолжала танцевать, пока звучал рок, остановившись, только чтобы выпить рюмку «Куантро» в баре.

Малко успокоился только во время первого медленного танца, когда она с каким-то новым чувством прижалась к нему.

— Мне жарко, — сказала она.

Она прилипла к Малко, как школьница, решившая довести до крайнего возбуждения свою первую жертву... Но только это была женщина, и ее пышные формы оказывали сногсшибательное действие. Кроме того, она, выпятив свой лобок, прекрасно имитировала акт любви... Он встретился с ней взглядом и увидел лишь тревожный блеск в ее черных зрачках. Она развлекалась или действительно хотела его?

С полуоткрытым ртом, выпятив зад, прижавшись к нему грудью, Джессика стала другим человеком. Она извивалась с безупречным искусством до тех пор, пока уже не могла не замечать состояния своего кавалера.

Малко, доведенный до белого каления этими ее маневрами, приподнял ее лицо и поцеловал. Она тут же ответила на его поцелуй сладким, пахнувшим ликером, неистовым поцелуем, еще сильнее прижавшись к нему всем телом, казалось, не замечая, что пальцы Малко перебирают черное кружево. Он нашел ее затвердевший сосок и стал слегка перекатывать его между пальцами. Джессика издала стон и резко остановилась. Его язык исполнял безумную сарабанду у нее во рту, он ощущал трепетание ее живота, ее пальцы сжимали его затылок. Если бы музыка не смолкла, она бы, возможно, кончила... Она удовольствовалась тем, что бросилась к бару за второй рюмкой ликера, дав попробовать его. Малко. Джессика танцевала еще более часа. В слишком коротком медленном танце она продемонстрировала такие же превосходные способности.

Под ледяным ветром, не охладившим пыл Малко, они поднялись по М-стрит. Едва оказавшись в «понтиаке», он осмелился сунуть руку под оранжевую мини-юбку, обнаружив, что Джессика, учитывая длину своей юбки, носит чулки без подвязок. Он очень быстро добрался до кожи, а еще выше было то, о чем он мечтал. Джессика дернулась и отодвинулась.

— Оставьте меня, — умоляла она, стараясь убрать пальцы, шарившие между нейлоном и кожей.

Малко добрался до того, что искал, и она с резким стоном вздрогнула всем телом. Он был уверен, что через несколько секунд она кончит.

Пока они поднимались по Фоксхоллу, его рука, затаившись между бедрами Джессики, активно продолжала свою работу. Джессика, откинув назад голову, вяло сопротивлялась. Подъехав сзади к ее дому, он остановил машину и взялся за Джессику всерьез. Она подскочила.

— Вы с ума сошли! Нас увидят!

Она доплелась до гостиной, вставила лазерный диск в аудиосистему «Акай» и рухнула на диван. Малко бросился на нее, и Джессика его оттолкнула.

— Я должна поспать, возвращайтесь к себе! Увидимся завтра.

Даже циклон не заставил бы его уйти... Но Джессика встала, блестя глазами, и протянула ему руку, желая увлечь к дверям.

— Идите!

Своей мини-юбкой, едва прикрывающей лобок, черным корсажем, облегавшим ее полную грудь, красными пухлыми губами она невероятно возбуждала. Малко захотелось изнасиловать ее. Он прислонил ее к стене, неистово целуя, и, как солдафон, скользнул рукой под «мини», продолжив то, что начал в машине. У Джессики это вызвало дрожь в ногах... Она извивалась и отбивалась от него. Он оторвал ее от стены и бросил на диван. Мини-юбка задралась на бедра, приоткрыв белые кружевные трусики. Глаза у Джессики были безумные.

— Нет, нет, не хочу! — умоляла она.

Не слушая ее, Малко высвободил свой напряженный член. Сначала она оттолкнула его, затем он лег на нее, и, к его удивлению, ему удалось слегка коснуться намокшего атласа трусиков. Джессика резко дернулась и схватила его член всей рукой, чтобы не дать ему достичь цели. Вне себя от бешенства, Малко обеими руками спустил кружевной треугольник через полные бедра, оставив его висеть на одной лодыжке. Затем, скользнув коленом между ее длинными полными ляжками, он надавил, постепенно раздвигая их и, наконец, устроился на ней!

— Нет!

Скромная шифровальщица с безумными глазами, растрепанными волосами, багровыми щеками напоминала бешеную кобылицу. Член Малко коснулся ее лобка, и она взвыла от отчаяния. Ей в очередной раз удалось оттолкнуть его, но ее сопротивление ослабевало. Тогда одним движением она схватила его пенис в рот, засасывая, кусая, облизывая его, поднимая и опуская голову в изощренном оральном сексе, необузданном и совершенно неожиданном.

Малко не мог прийти в себя. Он немного успокоился, но ему бешено хотелось погрузиться в это чрево, чувствуя, что оно готово принять его. Он подождал, пока она прервется, опрокинул ее назад и навалился на нее. Снова его напряженный до предела член приблизился к влагалищу Джессики. Она умоляюще прошептала: