Ричард и следовавший за ним босоногий скотник невольно замедлили шаги, глядя, как из дверей вылетели трое здоровенных парней, а затем показалось огромное угольно-черное создание, ревущее и мотающее огромной, как валун, башкой. Ослепленный ярким дневным светом, бык резко остановился, сердито хлеща себя по бокам хвостом и роя землю передними копытами.
– Спасайтесь, сэр! Это Лайонел! – вскричал скотник и со всех ног кинулся в какой-то закоулок.
Ричард замер, весь напрягшись. Сработал охотничий инстинкт, и он, обнажив меч, словно охотясь на вепря, покрепче уперся ногами в землю, готовый встретить исполинского зверя. Внезапно герцог опомнился, и ему стало стыдно: подумать только – как мальчишка испугался коровы. Но уже в следующий миг он как следует разглядел остановившегося перед ним Лайонела, и в животе у него все собралось в холодный ком.
Бык был чудовищен: пятифутовый размах рогов, шея с могучими буграми мышц, подобная скале грудь и отливающая вороной сталью морда с огоньками крохотных глаз, холодных и сверкающих бешенством. «Это вовсе не корова, – мелькнуло в голове Ричарда, – это подлинный потомок древних туров, настоящее исчадие ада!»
Ему что-то кричали, но Ричард в своем красном плаще, опустив меч, как завороженный стоял посреди двора, глядя на неотвратимо приближающееся животное. «Как перезрелую сливу», – вдруг вспомнил герцог и тотчас отчетливо представил себе это. В следующий миг, словно опомнившись, он швырнул в сторону черного чудовища меч и со всех ног кинулся через двор в двери конюшни.
Ричард был хром, однако сейчас, слыша позади глухой топот и свистящее дыхание Лайонела, он совершал такие скачки, которые сделали бы честь лучшей борзой из его своры.
В мгновение ока он пронесся мимо стойл, видя лишь светлое пятно выхода впереди, и едва не взвыл, заметив, что это пятно уменьшается, так как люди Дайтона начали закрывать тяжелые створки. С ними был и сам Дайтон, но Дик не узнал его. Эти люди хотят запереть его вместе с ревущим диким животным!
Он закричал – и так, с неистовым воплем, вылетел сквозь оставленный узкий проход и понесся дальше, не замечая, что Дайтон и его люди тотчас захлопнули ворота, вдвинув в пазы дубовый брус и предоставив быку вымещать на толстых досках свою ярость.
– Ваше высочество! Господин мой, остановитесь!
Дайтон со всех ног кинулся за далеко опередившим его герцогом. Он догнал его за фермой. Ричард уже опомнился и остановился, тяжело хватая ртом воздух.
Его бывший камердинер, босой, одетый, как и его пастухи, с обветренным багровым лицом и отросшими спутанными волосами, бросился в ноги принцу.
– Мой лорд! Мой принц! Ваше высочество! Я узнал вас сразу, но, Боже, как я испугался… Я убью этого зверя, не медля ни секунды!
От обычно угрюмого и сдержанного Джона Дайтона трудно было ожидать подобного проявления чувств. Валяясь в ногах у горбатого принца и жадно целуя полы его забрызганного грязью плаща, он едва ли не рыдал:
– Я убью этого быка, клянусь верой, я сейчас же зарублю паршивую тварь!..
Ричард наконец перевел дух.
– Вот и ладно, сэр Джон. Убей. А голову, как охотничий трофей, повесь у себя над камином.
Дайтон с такой готовностью закивал, что Ричард снисходительно улыбнулся. Его приближенный изрядно опустился, живя в этой глуши, однако у него по-прежнему мощный торс, широкие, чуть сутуловатые плечи, длинные, бугрящиеся узлами мускулов руки и все тот же по-собачьи преданный взгляд, каким он всегда глядел на своего господина.
Ричард, стараясь не вспоминать о том, как только что несся по склону, велел отыскать свой меч и привести коня, а сам неторопливо направился в сторону замка. Его мучил стыд. Хотя, с другой стороны, вспоминая, как разбегались от быка люди Дайтона, он убеждал себя, что у него не было иного выхода. Однако этот леденящий душу страх, который поверг его в минутное безумие, вдруг отчетливо напомнил Ричарду, что нечто подобное с ним уже происходило. Это был тот ужас, когда он ничего более не воспринимал и стремился лишь спасти себя во что бы то ни стало.
Много лет назад, на мосту замка Сендель, когда, охваченный ужасом, он оставил в руках ланкастерцев своего юного брата Эдмунда… Это была его тайна, о которой, кроме него, знала теперь только Анна Невиль.
Джон Дайтон нагнал его в роще близ замка. Он протянул принцу меч и последовал за ним, ведя коня в поводу. Его глаза искали глаза молодого герцога однако, когда они вошли во двор, Джон тотчас взял себя в руки и, отозвав жену, начал отдавать ей распоряжения. Ричард бросил подбежавшему рыжему парнишке повод, а затем вместе с Дайтоном они поднялись наверх, в жилые покои замка.
– Этот мальчишка – твой сын?
Дайтон отрицательно помотал головой.
– Господь не дал нам с Элисон детей. Тимоти всего лишь поваренок, сын кухарки.
Они поднялись по винтовой лестнице в башню, и Ричард огляделся.
Голые, сложенные из огромных камней стены без украшений, устланный тростником пол, тяжелая мебель, кое-где покрытая овчинами, и очаг под колпаком, в котором давно не разводили огня. В открытое окно влетал ветер, принося запахи трав и песню дрозда.
Джон Дайтон видел, каким взглядом окинул герцог зал, и торопливо пояснил, что в Миддлтон-холле редко бывают гости, но тогда все здесь приводится в надлежащий вид. Он словно оправдывался, а Ричард, глядя из окна, видел внизу в долине большие амбары, овины, скотные дворы и конюшню и думал о том, что Джон Дайтон и в самом деле должен быть куда богаче, чем кажется.
Внезапно он вспомнил, что только что избежал страшной и унизительной смерти. Не слушая, что говорит за его спиной бывший камердинер, он мысленно вознес благодарственную молитву и поклялся, что, вернувшись в аббатство Риво, пожертвует десять фунтов золотом на обновление главного алтаря.
Вскоре в зал вошла супруга сэра Дайтона со служанками. Дорогая серебряная посуда, что появилась на столе, показалась неуместной в этой суровой башне. Глостер вопросительно взглянул на Дайтона. Тот жестом отослал женщин, собственноручно налил герцогу вина в чеканный бокал. Бывший камердинер, как оказалось, все еще не забыл, как полагается прислуживать за столом.
Ричард отпил из бокала и удивленно воззрился на Дайтона. Это было дорогое бургундское вино, темное, бархатистое. Оно ласкало небо, согревало и таило в себе терпкость виноградных гроздей, взращенных под южным солнцем.
– А ты, однако, знаешь в этом толк, Джон. Ты ходишь в дерюге, твоя жена щеголяет в холщовой юбке, а вина в твоем погребе лучше, чем у меня в Понтефракте.
Джон Дайтон согласно кивнул.
– Да, я позволяю себе отдать дань кое-каким старым привычкам. Однако весь доход от моих земель и продажи скота я решил вложить в богоугодное дело.
И, увидев, как недоуменно глядит на него Ричард, пояснил:
– Я хочу построить церковь в этой долине. В свое время я много грешил, проливая невинную кровь, и теперь, воздвигнув храм, я хочу искупить свою вину перед Всевышним.
В глазах Ричарда зажглись веселые искорки.
– Но, Джон, ведь все, что ты делал, ты делал по моему приказу, и поэтому твои грехи надлежит искупать мне.
Джон Дайтон покачал головой.
– Никогда, милорд, я не мог бы позволить вам взвалить на себя такую непомерную ношу. Вы столько сделали для меня, что и не передать словами. Пусть уж мои грехи пребудут со мной.
Ричард открыто улыбнулся и поставил бокал.
– Ну что ж, сэр Джон, раз уж вы решили посвятить свою жизнь искуплению прежних грехов, выходит, что я зря приехал к вам в Миддлтон-холл.
Джон Дайтон вскинул голову, ноздри его раздулись, а глаза блеснули странным огнем. Сейчас он выглядел, как старая борзая, заслышавшая звук охотничьего рога.
– Ваше высочество, – Джон весь подался вперед. – Вы… Уж не хотите ли вы снова взять меня на службу?
– Ну, если ты дал обет, то вряд ли то, зачем я приехал, так уж важно.
– Обет? К черту обеты! Только кликните, милорд, и я забуду ради вас все десять заповедей разом.
