– Как ты мог так поступить со мной?! – кричала она, вырываясь из его железных объятий, когда могучий конь уносил их прочь от лагеря войск Роберта Нейстрийского.

Ролло же отмалчивался, направляя скакуна на север, и лишь крепче сжимал ее стан, когда она начинала метаться в седле. В конце концов Эмма немного успокоилась, смирившись с неизбежным, и внезапно с изумлением почувствовала, что рада тому, что они вместе. Сердце подсказывало Эмме, что похититель не причинит ей зла. Они столько пережили вместе, что все разделявшее их осталось далеко в прошлом. Ролло не раз спасал и защищал ее, рискуя собственной жизнью. Поэтому, успокоившись, Эмма поудобнее устроилась на коне перед ним и заявила, что намерена вздремнуть, раз изменить ничего нельзя. Ролло на это лишь негромко рассмеялся, добавив:

– Больше всего, Птичка, мне нравится твоя непредсказуемость – никогда не знаешь, что взбредет тебе в голову.

Он, как всегда, пытался поддразнить ее, но Эмму его слова не задели – в них была теплота. Викинг расправил складки ее плаща, заботливо укутывая, а затем Эмма почувствовала легкое прикосновение к ее волосам, растерянно поняв, что, по-видимому, это был поцелуй. Почти отеческий, как поцелуи аббата Радона, ее воспитателя… которого Ролло замучил, допытываясь, где хранится золото монастыря… Нет, она не станет думать об этом. Надо продолжать жить. И возможно, рядом с Ролло.

Весь остаток пути она продремала в его объятиях, пока на рассвете вдали не показалась земляная насыпь с частоколом – древний город Лаваль, где теперь хозяйничали подвластные Ролло норманны.

На этом безмятежное очарование и окончилось. Соскочив с коня, Ролло направился к бурно приветствовавшим его воинам – веселый и оживленный, будто и не было долгого пути верхом после изнурительного франкского плена. На испуганно озиравшуюся девушку он даже не смотрел, а когда его соотечественники полюбопытствовали, кто эта рыжеволосая, небрежно бросил: подарок для младшего брата.

Тогда Эмма еще не знала языка северян и не догадывалась о своей участи. Оставаясь в полном неведении, она, утомленная дорогой, крепко уснула в отведенном ей срубе, а когда проснулась, узнала, что Ролло покинул Лаваль. Она не сразу поверила в это, сердилась и требовала немедленно позвать его. Седоусый кряжистый норманн с бритым по франкскому обычаю подбородком, усмехаясь, молча смотрел на нее, а затем заговорил на ломаном франкском наречии:

– Твой господин Ролло Нормандский отбыл в свой город Ру Хам. Меня зовут Ботольф Белый, но франки прозвали меня Ботто. Ты тоже можешь называть меня так. И еще многославный Ролло поручил мне доставить тебя в Ру Хам, к его брату Атли, который выбрал тебя. Что ж, младшему брату давно уже пора обзавестись женщиной…

Эмма отказывалась верить. Действительно, Ролло не раз говорил ей, что она принадлежит его брату, которому обещал сберечь ее. Но неужели после всего, что им пришлось пережить вместе, он и в самом деле готов отдать Эмму другому? Ролло не раз рисковал жизнью, защищая ее, он был так заботлив… И так смотрел на нее!.. «Власть всегда была у тебя», – сказал он, и она оказалась настолько глупой, что поверила, позволила этой отравленной стреле вонзиться в ее сердце и убить в ней благородную ненависть к нему. Более того – она хотела принадлежать ему и душой, и телом!..

Язычник, мерзкий пособник дьявола!.. О, как же она его ненавидит!

Эмму везли в Руан незнакомые ей норманнские воины. Они обращались с ней по-доброму, однако на каждом привале связывали, оставляя рядом бдительного стража.

– Почему бы вам не усилить охрану? – язвительно спрашивала Эмма у седоусого Ботольфа. – А то я, такая могучая, одолею всех и убегу.

Старый воин никак не реагировал на ее выпады. Из всех сопровождавших ее викингов только он один немного знал язык франков. Эмме волей-неволей пришлось прислушиваться к норвежской речи, запоминать слова, и Ботольф помогал ей в этом. Вместе с тем, держался он с пленницей очень ровно, даже сухо, обращаясь к ней лишь в случае необходимости. Порой девушка ловила на себе пристальный взгляд его маленьких ярко-голубых и холодных, как ледышки, глаз.

– Ролло сказал, что ты дочь графа из Байе и его жены Пипины. Странно, что он оставил тебя в живых, зная, как умер его отец – первый завоеватель этого края великий Ролло Пешеход. Я был в Байе, когда его убили, сам положил динарии на его остывшие веки. А теперь его сын подарил тебе жизнь… Хотя ради Атли старший брат готов перевернуть и небо, и землю, и даже померяться силами с самой Хель.

– Я приемная дочь графа и графини, – ответила Эмма. – В моих жилах нет их крови.

Ботто хмыкал в усы, а на каждом привале по-прежнему стягивал ей руки и ноги сыромятными ремнями, приказывая караульному не спускать с пленницы глаз.

Эмма злилась, но старый викинг лишь сумрачно усмехался:

– Ролло предупредил меня, на что ты способна. Он сказал, что ты хитра, коварна и ни о чем не помышляешь, кроме побега. Я дал слово, что у тебя будет не больше возможности бежать, чем у коровы взлететь. Атли Нормандский ждет свою избранницу в Ру Хаме, и я доставлю тебя туда – это так же неизбежно, как сама судьба.

Эмме становилось грустно. Разумеется, она обязана Атли жизнью, еще в Сомюре он был добр с ней. Но помимо своей воли девушка все-таки надеялась, что Ролло так просто не откажется от нее. Потому что верила в силу своего очарования и знала, что очень мила предводителю викингов.

Ее иллюзии рассеялись как дым, едва они прибыли в Руан. Здесь она наконец увидела Ролло. Однажды в дождливый день мимо нее пронесся величественный воин на горячем вороном коне – пронесся и растаял, как видение. В ее воспоминаниях Ролло оставался бродягой в лохмотьях, с ножом за поясом, теперь же ее глазам предстал правитель в богатом плаще, сколотом на плече сверкающей фибулой, в сияющем венце с треугольным зубцом над бровями. Несмотря на хмурый день, он показался ей окруженным светлым ореолом власти и могущества. Но рядом с ним ехала его королева! Эмма, жалкая и озябшая, прикрытая грудой отсыревших шкур, сидела на скрипучей телеге и с замиранием сердца смотрела на эту исполненную величия светлокосую красавицу. Так вот какова та, что владеет сердцем сурового викинга, та, с которой он не желает расставаться, даже несмотря на бесплодие ее чрева! С внутренней дрожью Эмма почувствовала на себе странный взгляд необычных глаз супруги Ролло – одного черного, а другого почти прозрачного, как опал. В следующий миг величественная красавица проследовала дальше. Ролло же, хотя и задержался, едва взглянул на нее, перебросившись двумя словами с Ботто…

Струны арфы грустно запели, когда Эмма тронула их рукой. Она отставила инструмент и огляделась. Когда-то ее – озябшую, утомленную, упавшую духом – впервые привели в эту комнату. Как и тогда, здесь было тепло и уютно: выбеленные стены, двойное арочное окно, разделенное витой колонной. В узкие переплеты окна вставлены тонкие роговые пластины, сквозь которые проникает свет. Тот день был сумрачный, в комнате царил полумрак, поэтому по углам на треножниках горели высокие бронзовые светильники в виде драконов, держащих в пастях масляные плошки. Сейчас тут все уже было готово к ее прибытию: на скамьях вдоль стен лежали вышитые подушки, пол был устлан тростником, в углу стояла лира. И это зеркало, в котором она разглядывала свое осунувшееся лицо с прилипшими к вискам мокрыми прядями волос… Образ прекрасной супруги Ролло все еще стоял перед ее глазами, и Эмма невольно сравнивала себя с ней – и сравнение было вовсе не в пользу Эммы. Так вот почему так спешил Ролло в Руан! Птичке ли тягаться с этой красавицей?

Она была так удручена, что почти не отреагировала, когда в комнату вбежал радостный Атли. Юноша был оживлен, суетился, не зная, чем угодить. Эмма равнодушно смотрела на него – худое лицо с торчащим, как рыбья кость, носом и скошенным подбородком. Хороши были только глаза – синие, мягкие, полускрытые падавшими на лоб гладкими каштановыми волосами.