СОРОК ПЯТЬ МИНУТ
– Что ж, пора, – говорит заведующий учебной частью Анатолий Дмитриевич. – Сейчас вместе войдём в класс, и я познакомлю вас с детьми.
– А можно мне самой?
Он внимательно смотрит на меня и, помедлив, отвечает.
– Не полагается… Ну да ладно, идите. И не надо так волноваться, пожалуйста…
И вот я открываю дверь и вхожу в класс. Вижу распахнутое настежь окно, яркое голубое небо за ним и красную крышу дома напротив, но не различаю ни стен класса, ни лиц учеников. Кое-кто из ребят встаёт, другие продолжают сидеть. Я молча стою у стола и жду. Постепенно, не спеша, с грохотом и стуком поднимаются остальные.
– Здравствуйте! Садитесь! – говорю я громко и не узнаю своего голоса. В горле у меня пересохло, в ушах шумит. Так же громко, словно мне предстоит перекричать целую толпу, я продолжаю: – Меня зовут Марина Николаевна. Я ваша классная руководительница… («Ведь я даже написала всё, что скажу, – мелькает у меня в голове. – И ничего-ничего не помню… как же так?») На уроках географии мы с вами будем изучать нашу страну – её леса и реки, долины и горы. На уроках естествознания мы будем…
На последней парте двое ребят перешёптываются, а мальчики, сидящие слева, даже и голоса не понижают: их, видно, совсем не заботит, что я слышу их беседу.
– Пожалуйста, тише, – прошу я.
Они взглядывают на меня внимательно, даже удивлённо, умолкают ровно на секунду – и снова разговаривают. Один из них – черноглазый, с живым, смышлёным лицом. Другой – светловолосый, худенький: воротничок голубой рубашки свободно болтается вокруг длинной, тонкой шеи, глаза смотрят пристально и чуть насмешливо.
Тогда я беру в руки хрестоматию для четвёртого класса и начинаю читать совсем тихо:
– «Жила-была на свете лягушка-квакушка. Сидела она в болоте, ловила комаров да мошку, весною громко квакала вместе со своими подругами. И весь век она прожила бы благополучно – конечно, в том случае, если бы не съел её аист. Но случилось одно происшествие…»
Шум продолжается. Не повышая голоса, я продолжаю читать. Сидящие поближе прислушиваются к чтению.
– «…Я придумала! Я нашла! Пусть две из вас возьмут в свои клювы прутик, а я прицеплюсь к нему посредине…»
– Потише, вы! Не мешайте слушать! – ворчит кто-то.
Я делаю вид, будто ничего не заметила, и продолжаю читать. Понемногу становится тихо, и только в самых забавных местах вспыхивает дружный смех. Вот лягушка летит над лугами и лесами, все восхищаются ею, а ей не терпится похвастать своей выдумкой, и наконец она квакает что есть мочи: «Это я! Я!» Конец сказки я читаю в полной тишине, у ребят оживлённые, улыбающиеся лица. Когда раздаётся звонок, они окружают мой стол и начинают наперебой спрашивать:
– А в моей хрестоматии этой сказки нет – почему?
– А английский язык у нас будет?
– А тетрадки будут давать? А то у меня только две, и обе в клетку.
Я стараюсь ответить всем. Голос у меня уже обычный, и я забыла, что сорок пять минут назад мне было страшно. Кого бояться? Ребят? Но вот мы с ними посмеялись над храброй хвастуньей-лягушкой и уже чувствуем себя так, словно не первый день знакомы.
…Я совершила немало ошибок на этом своём первом уроке: не сделала переклички, не произнесла вступительного слова и прочла сказку Гаршина, которую совсем не собиралась читать. Если уж говорить правду, я просто спряталась за эту самую лягушку, чтобы выиграть время и справиться со своим волнением. Я не выполнила ничего, что намечала, когда шла на урок. Но эти первые сорок пять минут научили меня простому и необходимому правилу, которого, как ни странно, я до сих пор не знала: если хочешь, чтобы тебя слушали, не кричи.
И ещё много простых, несложных истин усвоила я в те дни, уже далёкие, но такие памятные, словно всё это было вчера.
С ЧЕГО НАЧИНАТЬ?
Вечер. Я сижу за своим столом. Передо мною груда тетрадей – первый диктант. Сбоку пристроилась Галя. Перед нею тоже тетрадь, в руках чёрный карандаш. Посапывая, склоняя голову то на один бок, то на другой, она старательно выводит палочки. Светлые волосы поминутно падают ей на лоб. Мне видны только эти непослушные вихры, краешек щеки и курносый нос.
Галя – моя соседка по квартире. Мы с нею знакомы уже семь лет – с самого её рождения. Её уважение ко мне безгранично: в этом году она поступила в первый класс и исполнена почтения ко всему, что связано со школой и ученьем. Мы с нею всегда дружили, но теперь я учительница – это не шутка! Галя, с колыбели звавшая меня просто Мариной, стала теперь называть меня по имени-отчеству. Время от времени она поднимает на меня круглые карие глаза и тихонько вздыхает. Я велела не мешать мне, и она добросовестно молчит; но я вижу, что ей это нелегко.
Скоро я забываю о Гале и целиком погружаюсь в тетрадки. Красный карандаш не остаётся без дела – я подчёркиваю слово за словом (исправлять ошибки будут сами ребята).
Вот чистая, аккуратная тетрадь, красивый, ровный почерк. Чья это? Толи Горюнова… Ага, такой невысокий, хрупкий и худенький. Ребята зовут его Тоней, и он в самом деле похож на девочку: чуть что, сразу смущается и краснеет. У него нет ни одной ошибки. А вот в следующей тетрадке все буквы топорщатся, разбегаются, полей нет, и в конце – жирная клякса. Кира Глазков? Нет, не помню, какой он. Ошибки у Киры странные: «мальчик» без мягкого знака, в двух местах пропущены слова и вместо «корзинка» почему-то «курзинка».
Вид следующей тетради приводит меня в ужас: грязно, неразборчиво, что ни слово, то ошибка. Вот ещё такая же тетрадь, ещё… Я откладываю их в сторону.
– Что, плохо пишут? – слышу я сочувственный Галин голос.
– Плохо, – отвечаю я сердито и думаю: что делать с такими? Тут даже не поймёшь, с чего начинать…
– Галя, ужинать и спать! – слышится из коридора, и в дверь заглядывает Татьяна Ивановна, Галина бабушка.
– Тише! – строго говорит Галя. – Марина Николаевна проверяет тетради.
Бабушка поспешно прикрывает рот ладонью: ясно, что я занимаюсь очень важным делом и мне нельзя мешать. Она замечает моё огорчённое лицо и спрашивает участливо, совсем как Галя:
– Что, плохо пишут?
– Вот, поглядите, – отвечаю я: – маленький диктант, всего страница, а ошибок…
– Да-а, – задумчиво говорит Татьяна Ивановна. – Как ни говори, война тоже виновата. Дети из Москвы уезжали, некоторые не одну школу переменили. Ребятам трудно приходится – и по хозяйству, и в магазин сходить, и за меньшими приглядеть. Тоже ведь и лето за плечами, позабыли всё. Ну, ничего, вспомнят понемножку!
Галя с бабушкой уходят, а я снова принимаюсь за работу.
ТАЙНЫ ОБЫКНОВЕННЫХ СЛОВ
На ближайшем уроке грамматики мы стали разбирать ошибки первого диктанта.
– Почему ты написал «мидведь»? – допытывалась я у Вани Выручки, который оказался вовсе не высоким и не худощавым, а напротив, маленьким, плечистым крепышом.
Он молчал.
– Скажи, что называется корнем слова?
На этот вопрос Ваня ответил бойко, отчётливо, но это не меняло дела: на столе передо мной лежал диктант, и там рукою Вани так же ясно и отчётливо было написано: «мидведь».
– Ну, теперь подумай, какой корень в слове «медведь», – продолжала я.
– «Мед» и «вед»! – с каким-то забавным и радостным удивлением воскликнул со своего места Толя Горюнов.
Класс обрадованно всколыхнулся: всем показалось очень занятным, что в слове «медведь» названо уменье мишки ведать мёд. И хотя Толя поступил не по правилам (он должен был поднять руку и ответить только после того, как я разрешу), у меня не хватило духу сделать ему замечание.
– Некоторые из вас думают так, – сказала я: – грамматические правила сами по себе, а грамотность сама по себе. Одно другого не касается: можно писать правильно и не зная правил. Это неверно. Конечно, если просто заучить правило, как Ваня, не подумав о том, что медведи любят лакомиться мёдом, толку не будет. Но если учить правила осмысленно и помнить о них, когда пишешь, тогда другое дело. Не напишет «пирчатка» тот, кто знает, что корень этого слова «перст», то есть палец.
