– Ну как, – спросил Николя, – удачно?

– Да, я его продал, – ответил Колен, – за две с половиной тысячи.

– Две с половиной тысячи инфлянков?

– Да.

– Колоссально!..

– Я тоже на это не надеялся. Что, изучаешь плиту?

– Ага. Она на глазах превращается в дровяную печь, и я, черт побери, ума не приложу, что бы это значило.

– Очень странно, – согласился Колен. – Впрочем, не более чем все остальное. Ты заметил, что происходит с коридором?

– Да, кафель там превращается в дерево.

– Повторяю еще раз, – сказал Колен, – я не хочу, чтобы ты оставался здесь.

– Пришло письмо, – сказал Николя.

– От Хлои?

– Да. Оно на столе.

Распечатывая конверт, Колен услышал нежный голос Хлои, и, чтобы прочесть письмо, ему надо было только слушать. Вот что она писала:

– Это добрая весть, – сказал Колен. – Да, так вот, ты должен перебраться к Трюизмам.

– Нет, – сказал Николя.

– Не нет, а да. Им нужен повар, а я не хочу, чтобы ты тут оставался. Ты стареешь день ото дня. Повторяю, я подписал за тебя контракт.

– А как же мышка? – спросил Николя. – Кто будет ее кормить?

– Я займусь ею сам.

– Это невозможно. И я сразу стану чужим для вас.

– Да нет же! На тебя давит атмосфера нашего дома. Никто, кроме меня, не может ее вынести.

– Ты все твердишь одно и то же, а что толку?

– Не в этом дело.

Николя встал и потянулся. Вид у него был печальный.

– Ты больше не готовишь по рецептам Гуффе, – продолжал Колен. – Ты запустил кухню и на все махнул рукой.

– Ничего подобного, – запротестовал Николя.

– Дай мне договорить. Ты больше не надеваешь выходной костюм по воскресеньям и не бреешься каждое утро.

– Ну, это не преступление.

– Нет, преступление. Я не могу тебе платить столько, сколько ты стоишь. Правда, теперь ты уже и стоишь меньше, и это отчасти по моей вине.

– Чепуха, – сказал Николя. – Ты же не виноват, что у тебя начались неприятности.

– Нет, виноват, – возразил Колен. – Это случилось потому, что я женился, и потому, что…

– Глупости. А кто будет стряпать?

– Я, – сказал Колен.

– Но ты же пойдешь работать!.. У тебя не будет времени.

– Нет, я не пойду работать. Я ведь продал пианоктейль за две с половиной тысячи инфлянков.

– Крупное достижение, – усмехнулся Николя.

– Так или иначе, но ты отправишься к Трюизмам.

– До чего же ты мне надоел! – воскликнул Николя. – Ладно, я уйду, но с твоей стороны это свинство.

– К тебе вернутся хорошие манеры…

– Да ты только и делал, что ругал меня за хорошие манеры!..

– Верно, потому что в моем доме они были ни к чему!

– До чего же ты мне надоел, – сказал Николя. – До смерти надоел!

Колен услышал стук и поспешил открыть дверь. На одном его шлепанце зияла здоровенная дыра, поэтому он спрятал ногу под коврик.

– Высоко вы живете, – сказал, входя, профессор д’Эрьмо. Он никак не мог отдышаться.

– Здравствуйте, доктор.

Колен покраснел от смущения, потому что ему пришлось вытащить ногу из-под коврика.

– Вы сменили квартиру? Прежде вы жили куда ближе.

– Нет, это та же квартира.

– Нет, не та же, – сказал профессор. – Шутить, молодой человек, надо с серьезным видом и более остроумно.

– Да? Вероятно.

– Ну, как дела? Как наша больная? – спросил профессор.

– Ей лучше, – ответил Колен. – И выглядит она лучше, и болей больше нет.

– Гм… Это весьма подозрительно.

В сопровождении Колена профессор направился в комнату Хлои. Ему пришлось наклонить голову, чтобы не стукнуться лбом о притолоку, но как раз в этот момент притолока прогнулась, и профессор громко выругался. Хлоя лежала в постели, она расхохоталась, глядя на эту сцену.

Комната сильно уменьшилась в размерах. Ковер тут, в отличие от ковров в других комнатах, заметно утолщился, и кровать стояла теперь в небольшой нише, обрамленной атласными занавесками. Широкое окно во всю стену было уже окончательно разделено выросшим каменным перекрестьем на четыре квадратных оконца, сквозь которые сочился сероватый, но не тусклый свет. В комнате было тепло.

– Вы все еще будете меня убеждать, что не поменяли квартиру? Да? – спросил д’Эрьмо.

– Клянусь вам, доктор… – начал было Колен, но умолк, потому что поймал на себе встревоженный и подозрительный взгляд профессора.

– …Я пошутил, – закончил он со смехом.

Д’Эрьмо подошел к кровати.

– Что ж, раздевайтесь, я вас послушаю.

Хлоя распахнула пуховую накидку.

– А-а, они вас там соперировали… – произнес д’Эрьмо.

– Да, – ответила Хлоя.

Под правой грудью у нее виднелся аккуратный круглый шрамик.

– Они извлекли нимфею, когда она завяла? – спросил профессор. – Стебель был длинный?

– Кажется, с метр. И большой цветок двадцати сантиметров в диаметре.

– Препротивная штуковина, – пробормотал профессор. – Вам не повезло. Они редко вырастают до таких размеров.

– Ее убили другие цветы. Особенно подействовал на нее цветок ванили, который они поставили рядом со мной в последние дни.

– Странно, – удивился д’Эрьмо, – никогда бы не подумал, что цветок ванили может оказать такое действие. Я рекомендовал бы скорее можжевельник или акацию. В медицине, знаете ли, сам черт ногу сломит, – заключил он.

– Наверное, – согласилась Хлоя.

Профессор прослушал ее, затем выпрямился и сказал:

– Все в порядке. Конечно, следы остались…

– Да? – переспросила Хлоя.

– Да, – подтвердил профессор. – Одно легкое у вас теперь полностью выключено, или почти полностью.

– Это меня не беспокоит, раз другое работает!

– Если что-нибудь случится с другим легким, то это будет весьма неприятно для вашего мужа.

– А для меня?

– Для вас уже нет, – ответил профессор и встал. – Я не хочу пугать вас понапрасну, но будьте осторожны.

– Я буду осторожна, – сказала Хлоя.

Зрачки ее расширились, и она растерянно провела ладонью по волосам.

– Но как я могу быть уверенной, что я больше ничего не подхвачу? – спросила Хлоя чуть не плача.

– Да вы, деточка, не волнуйтесь, – успокоил ее профессор. – Ведь нет никаких оснований полагать, что вы что-нибудь подхватите.

Д’Эрьмо огляделся по сторонам.

– Ваша первая квартира мне больше нравилась. В ней царил какой-то более здоровый дух.

– Да, – сказал Колен, – но это не по нашей вине…

– А чем вы, вообще-то, занимаетесь?

– Учусь жить, – ответил Колен. – И люблю Хлою.

– Значит, вы ничего не зарабатываете?

– Нет. У меня нет работы в обычном смысле этого слова.

– Да, – пробормотал профессор, – работа – вещь отвратительная, я это отлично знаю, но то, что делаешь для своего удовольствия, не может приносить дохода, поскольку… – Он умолк. – В прошлый раз, – заговорил он снова, – вы продемонстрировали мне аппарат, который составлял удивительные смеси. Надеюсь, он все еще у вас?

– Нет, я его продал. Но угостить вас вином я все же могу.

Д’Эрьмо заложил за воротник своей желтой сорочки пальцы и почесал кадык.

– Следую за вами, – сказал он. – До свиданья, милая дама.

– До свиданья, доктор, – ответила Хлоя.

Она вжалась в постель и натянула одеяло под подбородок. Ее лицо, оттененное простынями цвета лаванды, было светлым и нежным.

Шик прошел через подземную проходную и пробил свою карточку в автоматических табельных часах. Как и всегда, он споткнулся о порог металлической двери коридора, ведущего в цех. Клубы пара и какого-то черного дыма ударили ему в лицо. Различные звуки тут же обрушились на него: глухое гуденье турбогенераторов, скрежет мостовых кранов, катящихся под потолком по перекрестьям рельсов, дребезжание кровельного железа от перемещения воздушных масс в атмосфере. Коридор был темный, освещаемый через каждые шесть метров электрическими лампочками, красноватый свет которых лениво скользил по гладким предметам и застревал на шероховатостях стен и пола. Раскаленный металлический пол у него под ногами был весь во вмятинах, а местами пробит насквозь. В эти дыры виднелись пламенеющие жерла черных каменных печей на нижнем этаже. Над его головой по толстым трубам, выкрашенным в красный и серый цвета, с бульканьем текли какие-то жидкости, и при каждом ударе механического сердца, давление которого поддерживали специальные операторы, балки, несущие кровлю, с небольшим опозданием прогибались и ощутимо вибрировали. На стенах образовывались капли, и иногда, при самых сильных ударах, они срывались и падали Шику за воротник, отчего он всякий раз вздрагивал. Капли эти были бесцветные и пахли озоном. Коридор в конце концов повернул, и тогда сквозь щели в полу стали видны станки цеха.