И тоскливый плач в ночи.
Время остановилось, застыло.
Смежаются веки.
Бесшумно раздвинув перепутанные тьмою кусты, у костра присаживается Дед. Морщится. Похмыкивает, будто собираясь начать разговор. Но молчит. Рядом с ним двое. По левую руку — Гдламини, только не та, измученная, что дремлет у ног, а сияющая, ясноглазая, божественно прекрасная в белом свадебном платье. По правую — незнакомый широкоплечий воин. Мускулистые руки и грудь иссечены шрамами, вокруг шеи — тройное ожерелье из длинных, жутковатых на вид клыков и когтей. Спокойное лицо удивительно знакомо, хотя нгуаби мог бы поклясться, что видит воина впервые…
Почему часовые молчат?
Почему не поднимают тревогу?!
Странно…
Спи, малыш, я здесь, — негромко говорит Дед.
Спи, сынок… Все хорошо… — кивает тесть.
Спи, любимый, — улыбается Гдлами.
Мрак.
Тишина.
Покой.
И голос сержанта:
— Пора, тхаонги!
…Проснулись рано.
Бритоголовый проводник постарался на совесть: даже Убийца Леопардов не отыскал бы лучшего места для засады, нежели этот неглубокий овражек, пологие склоны которого густо заросли бамбуком и мелким колючим кустарником, а к тропе подступали тяжелые надолбы валунов…
За поворотом соорудили завал. Наконечники копий, ттаи и къяххи вымазали глиной, чтобы невзначай не выдали отблеском. Умеющие обращаться с гранатами получили по две штуки из трофеев, взятых в первой вылазке.
Воины подходили к Вождю, преклонив колено, отдавали яркие тао-ттао — походные бусы и надевали тао-мг — бусы смерти. На юных лицах не было ни страха, ни тревоги. Чтя заветы предков, дгаадвали готовились к битве, как к свадебному пиру…
Один за другим, по старшинству и заслугам:
— Воин Ккимбо вва Нзули готов к битве, о Светлоликий!
— Хой, Ккимбо!
— Воин Сесе Секу T'Ma готов к битве, о Светлоликий!
— Хой, Сесе Секу!
— Воин Кансало Ут'ту-Укку готов к битве…
— Хой, Кансало!
— Воин Бомбоко гге Бомбоко готов…
— Хой, Бомбоко!
— Воин Манса Нген-Тали…
Гдламини стоит, неестественно выпрямившись, полузакрыв глаза. Черты заострились, голос хрипл и по-мужски низок. Она сейчас не похожа на себя. Неудивительно! Накануне первой битвы устами Вождя говорит сам Светлоликий Тха-Онгуа, определяя судьбы мужчин, вставших на тропу войны.
— Воин ТТатаури Мхлангу…
— Хой, ТТатаури!
Все. Прошел последний из рядовых.
Теперь черед командиров.
— Мвамби Мкиету Джамбо К'Клаха б'Дгахойемаро готов к битве, о Светлоликий!
— Хой, мудрый Мкиету!
— Ефрейтор Мгамба вва Ньякки б'Дгахойемаро готов к битве, о Светлоликий!
— Хой, отважный Мгамба!
— Сержант H'xapo Мдланга Мвинья б'Дгахойемаро готов к битве, о Светлоликий!
— Хой, могучий H'xapo!
Ну что ж, пора и тебе, земани.
— Дгаангуаби Ггабья г'ге Мтзеле б'Дгаадгаайя готов к битве, о Светлоликий!
Обжигающе горячие пальцы касаются затылка. Жаркая волна растекается по телу.
— Хой, великий нгуаби!
Вот и все.
Мгновение тишины.
А затем в отдалении захныкала птица-вдова.
Парни М'куто заметили обоз.
— Внимание, по местам, — тихо приказал Дмитрий. — Приготовиться! Время пошло!
— Есть, сэр!
Все важное обговорили с вечера. Теперь — ни спешки, ни лишних вопросов. Каждый знает свое место.
Позиция Мгамбы — ближе к горловине оврага, у самого поворота, Дмитрий с отделением автоматчиков залег в центре; за хвост обоза отвечают три десятка отборных урюков сержанта.
Залегли.
Врылись в землю.
Слились с прелой листвой.
Вторично застонала ккукка, уже гораздо ближе.
Укрывшись за плоским валуном, Дмитрий привалился к стволу раскидистого бумиана. Он был готов к бою и совершенно спокоен. Раздражала, правда, ненадежность автомата. Трофейное оружие, как правило, выходило из строя после десятка очередей. Судя по всему, поставщики местных властей приняли меры на случай непредвиденных осложнений. С такой рухлядью туземцы долго не побунтуют…
Ладно, что имеем, то имеем. Заряды к родному «дуплету» так и так кончились…
И послышался шорох.
Все громче — шарканье сандалий по камешкам и подножной трухе, все отчетливее — нуулье пофыркиванье и тяжелая поступь оолов, запряженных в тяжелые повозки-волокуши.
Вот они!
С карабинами на изготовку, сторожко озираясь, мимо Дмитрия, едва не задев дгаангуаби ногой, прошел щуплый солдатик в смешной форме, похожей на детскую пижамку. Судя по всему, его кое-как готовили к лесной войне, и он, назубок вызубрив уроки наставников, пытался передвигаться бесшумно.
Получалось, однако, из рук вон плохо.
Ведь он был пришельцем.
А сельва не любит чужих…
Вереницею потянулись нуулы.
Пара, вторая, третья… десятая…
Длинные уши торчали над треугольными мордами, словно диковинные мохнатые рога. И умные звери, и погонщики вслушивались в молчание зарослей, боязливо озираясь по сторонам. Им, детям Межземья, понимающим язык Ттао'Мту, был ясен скрытый смысл стонов полночной плакальщицы, ни с того ни с сего проснувшейся средь бела дня, но ни люди, ни звери не спешили делиться знанием с карабинерами, напоминая своим молчанием тем, кто затаился в зарослях: мы — не враги, мы — подневольны; нас не надо убивать…
Караван втянулся в лощину полностью.
Вслед за последней, девятой по счету, оольей упряжкой брели люди нгандва, вооруженные автоматами. Эти, успокоенные многочисленностью, чувствовали себя увереннее, нежели карабинеры из передового дозора. Тихо переговаривались, похоже, даже перешучивались. Начальник, увешанный тонко позвякивающими металлическими бляшками, ехал верхом на смирном пегом ооле-недоростке, попыхивал чем-то вроде самокрутки, изредка без особой опаски поглядывая по сторонам.
Птица-вдова заголосила навзрыд.
Всадник заметно вздрогнул.
Прозвучала резкая команда, говор прекратился, солдатики подтянулись и выровняли ряды.
Напряжение достигло предела…
Змеиное шипение у самых ног. Из-под приподнявшейся палой ветви — бритвенно острый взгляд Мкиету…
Ноздри мвамби трепетали.
Впрочем, и сам Дмитрий почуял донесшийся с порывом ветерка острый запашок. Так, только гораздо слабее, пахла праздничная накидка H'xapo; Убийца Леопардов надевал ее лишь в самых торжественных случаях и гордился пятнистым одеянием больше, чем даже ожерельем из клыков рыжей тьяггры.
Мвинья?
Не может быть! Хозяин Сельвы не бродит по глухомани, тем паче там, где появляются ненавистные двуногие.
Но запах, запах…
И — внезапно в отдалении — рев!
Тревожно заржав, заволновались и смешали строй нуулы. Сбились с шага оолы-тяжеловесы. Взвизгнул один из погонщиков. Завопил, размахивая руками, другой.
А потом по кустам ударила очередь.
Один из равнинных людей, обезумев от близости жуткого зверя, расстреливал зеленую стену от бедра, не целясь, но что с того? Дура-пуля, вспоров безмолвные заросли, нашла цель, рядом с Дмитрием кто-то жалобно вскрикнул, и автоматчики мгновенно рассыпались цепью, на ходу передергивая затворы.
Они больше не были похожи на игрушечных солдатиков.
Пронзительный свист хлестнул от завала.
Воины нгандва замерли.
И в тот же миг в них полетели гранаты.
— Хэйо!
Дмитрий броском выкатился из-за камня, короткими очередями полосуя облака пыли и дыма, взбугрившиеся над дорогой.
Ответных выстрелов не было. Да и лай автомата нгуаби был почти не слышен, мгновенно угасая в жалобном вое нуулов и человеческих стонах. Фактор внезапности сыграл свою роль: колонна перестала существовать как боевая единица. А спустя пару секунд кустарники ожили и встали дыбом. Темная масса полуголых воинов, размахивающих ттаями и копьями, вынырнув из укрытий, со всех сторон обрушилась на ошеломленных солдат…
Пришел час рукопашной.
Впоследствии, анализируя этот скоротечный бой, Дмитрий не сможет не воздать должное мужеству щуплых солдатиков с равнины и квалификации их инструкторов, кем бы эти инструкторы ни были. И мудрый Мкиету, не возражая, подкрепит кивком удививший многих приказ нгуаби: похоронить павших людей нгандва, не отсекая голов и не куражась над телами. А немногие двали, желавшие соблюсти древний обычай, не посмеют и пикнуть, только потупятся и заерзают под спокойным взглядом Убийцы Леопардов…
