К счастью, при выходе из вокзала Гарри Кембэл столкнулся с субъектом полуамериканского, полуиспанского типа, который как будто его ждал. Увидев репортера, тот три раза щелкнул своим бичом — тройная пальба, применявшаяся им, невидимому, всякий раз, когда он с кем-нибудь здоровался. Потом на языке, напоминавшем скорее Сервантеса, чем Купера:

— Гарри Кембэл? — спросил он.

— Я.

— Желаете ли вы, чтобы я отвез вас в Санта-Фе?

— Желаю ли я этого?!

— Значит, решено?

— Твое имя?

— Изидорио.

— Изидорио! Мне нравится.

— Мой экипаж здесь, готов к отбытию.

— Так едем же. И не забудь, мой друг, что если экипаж двигается благодаря своей упряжке, то на место он прибывает благодаря своему кучеру.

Понял ли испано-американец все то, на что намекал этот афоризм? Возможно.

Это был человек лет сорока пяти — пятидесяти, очень смуглый, с очень живыми глазами, с насмешливым выражением лица, один из тех хитрецов, которые нелегко дают себя провести. А что он был горд тем, что везет важную особу, имевшую один шанс из семи сделаться обладателем шестидесяти миллионов долларов, в этом репортер нимало не сомневался, хотя ничто не было менее достоверно.

Гарри Т. Кембэл ехал в экипаже один. Это не была какая-нибудь почтовая карета, запряженная шестеркой лошадей, а простая одноколка, способная перенести все трудности пути. Она стремительно понеслась по тряской дороге Обэй-Трейль, пересеченной многочисленными ручьями, которые они переезжали вброд. Затем, сделав запас провизии на почтовой станции, они отдохнули ночью несколько часов.

На следующий день на заре одноколка помчалась дальше, сделав около сорока миль через Кимаррон, следуя вдоль цепи Белых гор, не встретив в пути никаких препятствий. Теперь больше уж не приходилось опасаться ни апашей, ни команчей, ни других племен краснокожих, которые в былые времена бродили по дорогам, так как некоторые из них добились разрешения от федерального правительства сохранять свою независимость.

К полудню Гарри Т. Кембэл проехал форты Юнион и Лас-Вегас и ехал теперь по горным перевалам Моро-Пике. Это очень гористая, трудная и даже опасная дорога, совершенно неподходящая для быстрого передвижения, так как с низменности надо было подняться на высоту в семьсот или восемьсот туазов над уровнем моря к тому месту, где лежит Санта-Фе.

За этим громадным горным хребтом Нью-Мексико простирается водный бассейн, пополняемый многочисленными притоками, делающими реку Рио-Грандедель-Норте одной из великолепнейших рек западного склона Америки. Там начинается одна из очень важных дорог, которая идет в Денвер и способствует торговым сношениям с провинциями Мексики.

В ночь с 20-го на 21-е продвижение одноколки сделалось очень трудным и медленным, и нетерпеливый путешественник не без основания начал бояться, что не успеет приехать в Санта-Фе к сроку. В результате — нескончаемые уговоры и упреки по адресу флегматичного Изидорио.

— Да ведь ты совсем не двигаешься!..

— Что поделать, мистер Кембэл, ведь у нас только колеса, а нам нужны были бы крылья!

— Но ты, значит, не понимаешь, почему я спешу приехать в Санта-Фе непременно двадцать первого!

— Что ж! Если не будем там в этот день, приедем на следующий…

— Но это будет уж слишком поздно!

— Моя лощадь и я делаем все, что можем, и нельзя требовать большего от одного человека и одного животного.

Изидорио действительно не проявлял никакого упрямства и не щадил себя.

Гарри Т. Кембэл почувствовал, что ему необходимо вызвать в своем вознице больший интерес к той партии, в которой он сам участвовал. Когда экипаж с трудом поднимался по одной из самых крутых дорог горного перевала, посреди густых зеленеющих лесов, следуя по зигзагам лабиринта, покрытого камнями, пнями и свалившимися от старости деревьями, он сказал, обратившись к своему Автомедону[20]:

— Изидорио, я хочу сделать тебе одно предложение.

— Сделайте, мистер Кембэл.

— Ты получишь тысячу долларов, если я буду завтра до полудня в Санта-Фе.

— Тысячу долларов, говорите вы? — переспросил испано-американец, прищуривая один глаз.

— Тысячу долларов, при условии, разумеется, что я выиграю партию.

— А, — протянул Изидорио, — при условии, что…

— Ну, разумеется.

— Идет… Пусть будет так! И он стегнул свою лошадь.

В полночь одноколка достигла только вершины горного перевала, и беспокойство репортера усилилось. Будучи не в состоянии сдерживать дольше своего волнения:

— Изидорио, — объявил он, ударяя его по плечу, — я хочу сделать тебе новое предложение.

— Делайте, мистер Кембэл.

— Десять тысяч… да, десять тысяч долларов… если я приеду вовремя.

— Десять тысяч?.. Что вы говорите! — повторил Изидорио.

— Десять тысяч!

— И опять, если вы выиграете партию?

— Разумеется.

Чтобы спуститься с горной цепи, не заезжая в Галистео, где можно было бы воспользоваться добавочной железнодорожной веткой, а это отняло бы некоторое время, и поехать по долине реки Чикито до города Санта-Фе, находившегося на расстоянии пятидесяти миль, требовалось не менее двенадцати часов.

Правда, дорога была теперь сносная, с небольшим подъемом, а лучшей лошади, чем та, которую Гарри Т. Кембэл получил на последней станции в Туосе, трудно было бы иметь. Теперь была надежда явиться в Санта-Фе к указанному сроку, но только при условии, что они нигде ни на минуту не задержатся и что погода будет им благоприятствовать.

Ночь была великолепная; луна — точно заказанная по телеграфу заботливым Бикгорном; температура воздуха приятная; легкий свежий ветерок, а когда подымался сильный ветер, то он дул в спину и потому не мешал движению экипажа. У дверей гостиницы фыркала от нетерпения лошадь, полная огня, представительница мексико-американской породы лошадей, выросшая в коралях западной провинции.

Что касается того, кто держал в руках вожжи, то лучшего возницу трудно было бы найти. Десять тысяч долларов чаевых! Блеск такой суммы никогда, даже в самых безумных мечтах, не ослеплял его глаз! И тем не менее Изидорио не казался так сильно пораженным этим неожиданно свалившимся на него богатством, как должен был быть, по мнению Гарри Т. Кембэла.

«Может быть, — говорил себе репортер, — негодяй хотел бы больше? Раз в десять больше? В конце концов, что такое какие-то тысячи долларов по сравнению с миллионами Гиппербона?.. Капля воды в море! Ну так что же! Если нужно, я дойду и до ста капель».

И в тот момент, когда они трогались в путь:

— Изидорио! — сказал он ему на ухо. — Теперь дело идет уже не о десяти тысячах долларов…

— Ну? Значит, вы берете назад свое обещание? — воскликнул Изидорио.

— Да нет, мой друг, нет… наоборот!.. Сто тысяч долларов — тебе, если мы до полудня будем в Санта-Фе…

— Сто тысяч долларов… говорите?.. — переспросил Изидорио, полузакрыв свой левый глаз. Потом прибавил:

— Опять же… если вы выиграете?

— Да, если я выиграю.

— А вы не могли бы мне это написать на кусочке бумажки, мистер Кембэл? Всего только несколько слов…

— За моей подписью?

— За вашей подписью и с вашим росчерком…

Само собой разумеется, что словесное обещание в таком важном деле не могло быть достаточным. Гарри Т. Кембэл без всяких колебаний вынул из кармана свою записную книжку и на одном из листков написал, что обязуется выплатить сто тысяч долларов господину Изидорио из Санта-Фе, — обязательство, которое будет точно выполнено, если только репортер окажется единственным наследником Вильяма Дж. Гиппербона. Он подписался, сделал росчерк и отдал бумажку вознице.

Тот взял ее, прочел, бережно сложил, сунул в карман и сказал:

— А теперь — в путь!

Что это была за безумная скачка, что за головокружительная быстрота, как мчалась теперь одноколка по дороге вдоль берега реки Чикито! Но, несмотря на все усилия, рискуя сломать экипаж и свалиться в реку, в Санта-Фе все же нельзя было попасть раньше, чем без десяти минут двенадцать.