Годж Уррикан пробыл не более часа на пороге Долины Смерти. Он спешил покинуть эту мрачную страну, чтобы скорее вернуться в Килер. И, впервые за эти долгие часы раздвинув губы, он произнес одно только слово:

— Едем!

Автомобиль помчался в обратный путь все при той же благоприятствовавшей ему погоде через верхнюю часть пустыни Могава, спустился по горным проходам Невады и 5 июня в одиннадцать часов утра благополучно достиг станции Килер.

Тремя словами, но словами очень энергичными командор Уррикан поблагодарил шофера и его помощника, которые проявили столько усердия и искусства, выполнив столь утомительную задачу, и, повернувшись к Тюрку:

— Едем! — сказал он.

Специальный поезд стоял уже у платформы, ожидая его возвращения. Командор Годж Уррикан подошел к машинисту.

— Едем! — повторил он.

Раздался свисток, паровоз дернул и помчался вперед, развивая максимальную скорость. Через семь часов он остановился в Рено.

Центральная Тихоокеанская железная дорога проявила себя в этом случае как нельзя более аккуратной; впрочем, связанный своим твердым расписанием, поезд не мог бы ни уменьшить, ни ускорить своего хода. Он пересек Скалистые горы, штаты Вайоминг, Небраска, Айова, Иллинойс и прибыл в Чикаго 8 июня в девять часов тридцать семь минут утра.

Какой радушный прием оказали командору Уррикану все те, кто остался, несмотря ни на что, ему верным! Разумеется, это его путешествие, требование вернуться и начать партию сызнова свидетельствовали о его исключительной неудачливости. Но, по-видимому, счастливая звезда теперь снова зажглась над оранжевым флагом при первом же новом метании костей, имевшем место в самый день возвращения командора в Чикаго.

Девять очков, из шести и трех, — уже в третий раз, — выбрасывали кости за время матча Гиппербона: в первый раз для Лисси Вэг, во второй — для неизвестного X. К. Z. и в третий — для командора.

И, после того как он был отослан сначала во Флориду, а потом в Калифорнию, Годжу Уррикану надо было сделать теперь только один шаг, чтобы достигнуть двадцать шестой клетки, или штата Висконсин, который граничит со штатом Иллинойс и который не был еще занят ни одним из его партнеров. Ставка на него повысилась во всех агентствах, и он сравнялся с Томом Краббом и Максом Реалем.

А 1 июня входная дверь одного из домов на улице Саут-Холстед-стрит, № 3997, в Чикаго, отворилась в восемь часов утра, чтобы пропустить молодого человека. Он нес на спине ящик с кистями, красками и холстом, сопровождаемый молодым негром с чемоданом в руках.

Велико было удивление и радость миссис Реаль, когда ее сын вошел к ней в комнату и она сжалагего в своих объятиях!

— Ты, Макс? Каким образом? Это ты?..

— Собственной персоной, мама!

— И ты здесь, в Чикаго, вместо того чтобы быть…

— В Ричмонде?.. — воскликнул Макс Реаль.

— Да… в Ричмонде!

— Успокойся, мамочка! Попасть в Ричмонд я успею, а так как Чикаго оказался у меня на дороге, то, мне кажется, я имею полное право остановиться здесь на несколько дней и провести их с тобой.

— Но, дитя мое, ты рискуешь опоздать…

— Во всяком случае, я успею тебя обнять, мамочка! Подумай только, ведь я не видел тебя больше двух недель!

— О Макс, как мне хочется, чтобы эта партия поскорей закончилась!

— А мне-то!

— Но с тем, чтобы ты выиграл, разумеется!

— Не беспокойся! Мне кажется, что я уже держу в руках ключ от железного сундука этого почтенного Гиппербона, — ответил со смехом Макс Реаль.

— Во всяком случае, я очень счастлива, что вижу тебя, милый мой сын, очень счастлива!

Макс Реаль находился в Шайенне, штат Вайоминг, когда 29 мая, возвратившись с прогулки в Национальный парк Йелло-устон, он получил телеграмму, извещавшую его о результате третьего тиража, произведенного в его пользу: восемь очков, из пяти и трех. А так как восьмая клетка после двадцать восьмой, в которой находился штат Вайоминг, была отнесена к штату Иллинойс, то потребовалось удвоить эти восемь очков, и полученные шестнадцать очков направили молодого художника в сорок четвертую клетку, штат Виргиния, в Ричмонд-Сити.

Между городами Чикаго и Ричмондом проложена целая сеть железных дорог, позволяющих проезжать в одни сутки расстояние, разделяющее эти два города, а так как у Макса Реаля было впереди еще целых две недели, от 29 мая по 12 июня, то он мог распорядиться этим временем по своему усмотрению, и недельный отдых в доме матери казался ему вполне заслуженным.

Выехав из Шайенна после полудня, он через сорок восемь часов был уже в Омахе, а на следующее утро — в Чикаго, здоровый, бодрый, так же как и его спутник Томми, все еще продолжавший чувствовать себя смущенным в роли свободного гражданина свободной Америки, похожий в этом отношении на человека, которого стесняет надетый на него чересчур широкий, сшитый не по его росту костюм.

За время своего пребывания в Чикаго Макс Реаль решил кончить два своих эскиза, набросанных дорогой, один — вид на реку Канзас, неподалеку от Форта Рилей, другой — на водопады Файр-Хол в Национальном парке. Он не сомневался, что сможет продать обе картины за хорошую цену. Это помогло бы ему выйти из затруднения, если бы за время его переездов судьба приговорила его к уплате нескольких штрафов.

Госпожа Реаль, счастливая, что могла провести с своим сыном несколько дней, согласилась, конечно, со всеми этими доводами.

И они принялись оживленно болтать, передавая друг другу все, что произошло за эти две недели, позавтракали вдвоем, и этот завтрак вознаградил молодого художника за те, которые он получал в Канзасе и Вайоминге. Хотя за это время Макс несколько раз писал своей матери, он теперь снова должен был посвятить ее во все подробности своего путешествия, начиная с самого дня отъезда, рассказывая подробно обо всем и между прочим о случае с табуном диких лошадей, бродящих свободно по равнинам Канзаса, и о своей встрече с четой Титбюри в Шайенне. В свою очередь, мать сообщила ему о неудачах, постигших эту чету в городе Кале, штат Мэн, и о том, как на основании закона, касающегося спиртных напитков, мистер Титбюри был приговорен к денежному взысканию.

— Ну, а в каком положении находится сейчас партия? — спросил Макс Реаль.

Чтобы лучше ему все объяснить, госпожа Реаль привела его в свою комнату и указала на разложенную на столе карту с приколотыми к ней маленькими разноцветными флажками.

Во время своих странствований Макс Реаль мало интересовался своими партнерами, редко заглядывая в газеты, получаемые в гостиницах и на вокзалах, но ему достаточно было взглянуть на эту карту, чтобы, зная цвет каждого из семи участников, он оказался в курсе всех событий. Что касается его матери, то она с самого начала внимательно следила за всеми перипетиями матча Гиппербона.

— Прежде всего, — сказал он, — объясни мне, чей этот синий флажок, который сейчас впереди всех.

— Тома Крабба. Вчерашний тираж посылает его в сорок седьмую клетку, штат Пенсильвания.

— Эге! Вот что должно радовать его тренера Джона Мильнера! Что же касается этого глупого боксера, этого «фабриканта кулачных ударов», то я так же не верю в то, что он что-нибудь во всем этом смыслит, как и в то, что желтая краска на моей палитре может превратиться в малиновую. Ну, а этот красный флажок?

— Это флаг X. К. Z., развевающийся в сорок шестой клетке, округ Колумбия.

Действительно, благодаря выброшенным и удвоенным десяти очкам, составившим, таким образом, двадцать, «Человек в маске» перескочил сразу через двадцать клеток, из Милуоки, штат Висконсин, в Вашингтон, столицу Соединенных штатов Америки. Переезд очень быстрый и легкий в этой части территории благодаря необыкновенно густой сети железных дорог.

— И никто не подозревает, кто он такой, этот неизвестный? — спросил Макс Реаль.

— Абсолютно никто ничего не знает.

— Я уверен, мама, что он пользуется успехом во всех агентствах и что за него очень многие держат пари.