И какое множество разнообразнейших животных, птиц и насекомых: свиньи, кабаны, зебры, буйволы, дикие козы, газели, стада антилоп, слоны, куницы, соболя, шакалы, ягуары, дикобразы, летающие белки, дикие кошки, не говоря уж о бесчисленном разнообразии обезьян, шимпанзе и мартышек с длинным хвостом и голубоватой мордочкой, страусов, павлинов, дроздов, красных и серых куропаток, съедобной саранчи, пчел, москитов и неистребимых полчищ комаров — всего этого более чем достаточно!

Поразительная страна! Из какого неиссякаемого источника мог бы черпать Жильдас Трегомен, если бы у него было время для изучения естественной истории!

Можно быть уверенным, что ни дядюшка Антифер, ни банкир Замбуко не могли бы сказать, состоит ли население Лоанго из белых или из черных. Нет! Их глаза были устремлены в другое место — они искали вдали, ближе к северу, одну почти незаметную, единственную в мире точку, род огромного ослепительного алмаза, который весит множество каратов и стоит миллионы франков! Ах, как им не терпелось вступить на остров номер два, составляющий конечную цель этого необычайного путешествия!

22 мая с восходом солнца судно было готово к отплытию. Доставленных накануне слонов погрузили на борт со всеми необходимыми в отношении таких громадных животных предосторожностями. Эти великолепные представители африканской фауны не испортили бы любой программы в цирке Сэм-Локарта!

По-видимому, поступили опрометчиво, взяв на корабль водоизмещением всего лишь в сто пятьдесят тонн таких колоссов. Ведь это могло привести к нарушению равновесия! Жюэль тут же поделился этим соображением с Трегоменом. Правда, бимсы[184] у судна были достаточно широкими, и оно вытесняло немного воды, что облегчало ход на малой глубине. Обе его мачты с четырехугольными парусами были расставлены далеко одна от другой, потому что судно этого рода ходит хорошо только при кормовом ветре; если оно и не отличается быстрым ходом, то, по крайней мере, построено таким образом, чтобы держаться в безопасности под защитой берегов.

К тому же и погода была благоприятная. В Лоанго, как и на всей территории, прилегающей к Гвинейскому заливу, сезон дождей начинается в сентябре и заканчивается в мае под влиянием ветров, дующих с северо-запада. Зато, когда от мая до сентября прекращаются дожди, какая настает невыносимая жара, едва умеряемая обильной ночной росой! Со дня высадки наши путешественники худели на глазах, буквально расплавлялись. Больше тридцати четырех градусов в тени! В этих странах, как сообщают некоторые исследователи, не внушающие большого доверия (надо полагать, они уроженцы Буш-дю-Рон или Гаскони[185]), собаки не могут стоять на месте, а должны все время прыгать, чтобы не сжечь своих лап на раскаленной почве, а кабанов находят сваренными в их логовищах!.. Жильдас Трегомен был недалек от того, чтобы поверить всем этим россказням.

«Порталегри» поднял паруса около восьми часов утра. Все пассажиры были в сборе — люди и слоны. И опять путешественники разбились на прежние группы: дядюшка Антифер и Замбуко, более чем когда-либо загипнотизированные мыслью о втором острове (какая тяжесть спадет у них с сердца, когда марсовой[186] увидит его на горизонте!); Жильдас Трегомен и Жюэль, первый, поглощенный одной заботой — хоть сколько-нибудь освежиться, — жадно вдыхал свежий морской ветерок, второй, забыв обо всех африканских морях, погрузился в воспоминания о бретонском Ла-Манше[187] и порте Сен-Мало; Саук и Баррозо, не отходившие друг от друга, что, впрочем, никого не удивляло, так как они говорили на одном языке, да и, кроме того, ведь только благодаря их встрече судно было предоставлено в распоряжение дядюшки Антифера.

Экипаж «Порталегри» состоял из двенадцати молодчиков довольно отталкивающего вида, в большинстве португальцев. Если дядя, погруженный в свои мысли, ничего не замечал, то племянник, пристально наблюдавший за ними, сообщил о своем впечатлении Трегомену. Последний ответил, что при такой температуре трудно судить о людях по их внешнему виду. И, в конце концов, нельзя предъявлять особых требований к экипажу африканского судна.

При господствующих попутных ветрах переход вдоль побережья обещал быть восхитительным. «Portentosa Africa!»[188] — воскликнул бы Жильдас Трегомен, будь ему известен пышный эпитет, которым римляне наградили этот континент. И в самом деле, если бы дядюшка Антифер и его спутники не были так поглощены своими мыслями, они пришли бы в восторг, проходя мимо фактории Шиллю, ибо нельзя не восхищаться красотой этого берега. Один только Жильдас Трегомен не пропускал ничего, стараясь вынести побольше воспоминаний о своем путешествии. И можно ли представить себе зрелище более великолепное, чем эти вечнозеленые леса, нескончаемой чередой вздымающиеся уступами по первобытным изгибам почвы и громоздящиеся по склонам прекрасных гор, окутанных горячим туманом! Песчаный берег в разных местах размывается горными потоками, бегущими из густых лесов и не просыхающими даже от тропической жары. Правда, не все эти воды уходят в море; кое-что перепадает и бесчисленным пернатым.

Павлины, страусы, пеликаны, нырки оживляют эти чудесные пейзажи. Здесь мелькают стада грациозных антилоп. Там купаются огромные млекопитающие, которым так же легко проглотить бочку этой прозрачной воды, как Трегомену выпить стакан. Это — гиппопотамы, похожие издали на розовых свиней; туземцы, кажется, не пренебрегают их мясом.

Но, когда Жильдас Трегомен сказал дядюшке Антиферу, стоявшему на носу судна: «Скажи, старина, а не съел ли бы ты копченую ножку гиппопотама?», Пьер Серван-Мало только пожал плечами, устремив на своего друга тупой, отсутствующий взгляд.

— Он ничего не понимает! — пробормотал Трегомен, обмахиваясь, как веером, платком.

На опушке леса резвилась стая обезьян, с криками и кривляниями прыгавших с дерева на дерево, в то время как «Порталегри» приближался к песчаному берегу.

Заметим, что ни пернатые, ни гиппопотамы, ни обезьяны не испугали бы наших путешественников, если бы они и в самом деле вздумали идти пешком из Лоанго в Маюмбу. Но что представляло бы действительную опасность — это пантеры и львы, ловкие и быстрые хищники, встреча с которыми была бы не особенно приятна. С наступлением темноты хриплый рев и заунывный лай нарушили торжественную тишину. Этот концерт доносился до судна, словно завывание бури. Встревоженные и возбужденные слоны фыркали, храпели в глубине трюма и так сильно топали, что трещал весь корпус «Порталегри». По правде говоря, этот живой груз вызывал некоторое беспокойство у пассажиров.

Прошло четыре дня. Ничто не нарушало однообразного течения жизни на судне. Все время держалась превосходная погода. Море было таким спокойным, что даже Бен-Омар не чувствовал никаких симптомов морской болезни. Не ощущалось ни килевой, ни боковой качки, и «Порталегри» с тяжело нагруженным трюмом оставался совершенно нечувствительным к волнам, тихо замиравшим на песчаном побережье.

Жильдас Трегомен никогда не думал, что плавание по морю может проходить так спокойно.

— Можно подумать, что находишься на борту «Прекрасной Амелии», у берегов Ранса, — сказал он своему молодому другу.

— Да, — согласился Жюэль, — но с той лишь разницей, что на «Прекрасной Амелии» не было такого капитана, как Баррозо, и такого пассажира, как Назим! Их тесная дружба мне кажется все более и более подозрительной.

— Ну что они могут сейчас замышлять против нас, мой мальчик, когда мы уже близки к цели?

Действительно, 27 мая, обогнув с восходом солнца мыс Банда, судно очутилось в двадцати милях от Маюмбы. Жюэль узнал об этом от Бен-Омара, тот, в свою очередь, — от Саука, а Саук — от Баррозо.

Значит, вечером они уже будут в этом маленьком порту области Лоанго.