— Стой!

Но никто из наших героев не обратил внимания на этот возглас, и лошади продолжали бежать вперегонку. Через несколько минут измученная тройка незнакомого путешественника начала отставать и скоро осталась далеко позади. Часов в восемь вечера Строгов с Надей и оба корреспондента прибыли в Ишим и остановились у почтовой станции. Сведения, которые ожидали здесь наших путников, были самые неутешительные: бухарцы подошли уже к городу, вследствие чего власти перебрались в Тобольск. Строгов немедленно спросил лошадей, что, не перегони он тарантаса, ему не на чем было бы ехать, так как в распоряжении смотрителя оставалась всего одна тройка. Пока запрягали, фельдъегерь попрощался с обоими журналистами, которые решили остановиться в Ишиме. Они дружески пожали руку своему спутнику, который так любезно помог им выпутаться из беды, и выразили надежду встретиться с ним в Омске. В эту минуту дверь отворилась, и на пороге показался тот самый незнакомец, которого они перегнали. На вид ему было лет сорок; он был высокого роста, крепко сложен и имел военную выправку. На боку у него была кавалерийская шашка, а в руках хлыст.

— Лошадей! — проговорил он отрывисто и повелительно.

— Свободных лошадей не осталось, — заметил смотритель.

— Откуда же взялись те, что запряжены в тарантас?

— Их уже взял вот тот господин, — отвечал смотритель, указывая на Строгова.

— Вздор! — закричал незнакомец. — Отпрягайте их! Живо! Мне некогда дожидаться.

— Мне тоже некогда, — спокойно произнес фельдъегерь.

Надя, которую эта сцена очень взволновала, подошла к брату.

— Что же, вы не слышите? — продолжал путешественник, обращаясь к смотрителю. — Отпрягите лошадей и давайте их мне.

— Лошади останутся при том экипаже, в который запряжены, — сказал Строгов.

Он сдерживался, чтобы не вызвать неприятностей, которые могли затормозить отъезд. Незнакомец подошел к нему вплотную и грубым тоном проговорил:

— Так вот как! Вы отказываетесь уступить мне лошадей?

— Да, отказываюсь, — был ответ.

— Хорошо! — воскликнул незнакомец. — Если так, то они достанутся тому из нас, кто будет в состоянии ехать дальше. Защищайтесь! — И с этими словами он обнажил шашку.

— Я драться не буду, — спокойно отвечал Строгов и скрестил руки на груди.

— Что? — воскликнул путешественник. — Вы не будете драться! Даже после этого?

И прежде чем его успели остановить, хлыст свистнул в воздухе и опустился на плечо Строгова. При этом оскорблении молодой человек побледнел как полотно и кулаки его судорожно сжались; он готов был убить на месте дерзкого незнакомца, но в голове его тотчас блеснула мысль о том, что, если он согласится драться на дуэли, это будет задержка, и тогда возложенное на него поручение останется неисполненным. Он сделал над собой страшное усилие и сдержался.

— Трус! — проговорил с презрением незнакомец и, повернувшись к нему спиной, скомандовал: — Живо, подавайте лошадей!

Он вышел на крыльцо, а за ним последовал смотритель, который бросил на Строгова неодобрительный взгляд.

На обоих корреспондентов его поведение тоже произвело впечатление, говорившее далеко не в его пользу; они холодно раскланялись с ним издали и поспешили уйти. Через несколько минут раздался топот лошадей и стук колес удалявшегося тарантаса.

Надя и Строгов остались вдвоем. Молодой человек, казалось, окаменел со сложенными на груди руками, но лицо его выражало страдание. При одном взгляде на это мужественное лицо, Надя поняла, что должны быть важные причины, которые заставили его оставить безнаказанным тяжкое оскорбление. Она взяла его за руку и ласковым, почти материнским движением отерла слезы, выступившие на его глазах.

Лошадей можно было достать только на следующее утро, и молодым людям поневоле пришлось переночевать на почтовой станции. Строгов всю ночь не смыкал глаз. Его преследовал образ оскорбившего его незнакомца, и он решил во что бы то ни стало узнать, кто этот человек, откуда и куда он едет. Он попробовал справиться у смотрителя, но тот ничего не мог ему сказать, и в его ответах явно сквозило пренебрежение.

На другой день утром лошади были поданы, и наши герои покинули Ишим, о котором оба сохранили тяжелое воспоминание. В течение дня им пришлось переправиться через реку Ишим, один из главных притоков Иртыша. Течение было довольно быстрое, что делало переправу на пароме гораздо затруднительнее, чем когда переезжали Тобол. От перевозчиков они узнали, что передовые отряды Феофар-Хана уже появились в южной части Тобольской губернии и между ними и русскими полками, вызванными сюда, произошло несколько стычек, которые окончились победой бухарцев. Неприятель убивал, жег и грабил все на своем пути, и местные жители, испуганные его приближением, обратились в бегство. Услыхав эти новости, Строгов стал бояться, что ему не удастся проехать через степи. В том самом месте, где они переправились через Ишим, кончилась цепь пограничных сибирских крепостей. Многие из них были уже сожжены бухарцами. Переправившись через реку, путешественники продолжали путь по той же безлюдной местности. Строгов ничего не говорил, но Надя понимала, что ему тяжело, что он думает о матери, которая жила в Омске, и обратилась к нему с вопросом, получал ли он о ней известия.

— Нет, никаких, — отвечал фельдъегерь.

— Ты заедешь к ней? — спросила молодая девушка.

— Нет, я с ней увижусь по возвращении, — отвечал он.

— А если она выехала из Омска?

— Может быть, — сказал Строгов, — я даже надеюсь, что она успела достичь Тобольска. Она хорошо знакома со здешней местностью, которую много раз проезжала с моим покойным отцом и со мной, когда я был ребенком.

— Однако, — заметила Надя, — если твоя мать еще в Омске, неужели ты не заедешь к ней?

— Нет, — отвечал дрогнувшим голосом молодой человек. — Не спрашивай меня, Надя, какие причины заставляют меня поступить так: эти причины те же самые, которые побудили перенести оскорбление, нанесенное мне тем негодяем…

Голос его прервался от волнения.

На другой день, двадцать пятого июля, молодые путешественники к рассвету успели уже отъехать от Ишима на сто двадцать верст. На почтовой станции ямщик стал отговаривать их от дальнейшей поездки, говоря, что по степи рыщут бухарские отряды, в руки которых они могут попасться, и фельдъегерю удалось его уговорить только при помощи денег Он не хотел показывать своего паспорта, который открывал ему все дороги, боясь, что это обстоятельство обратит на него внимание. Наконец они тронулись в путь. Дорога была ровная, и к трем часам пополудни они достигли берегов Иртыша. До Омска оставалось всего верст двадцать. Иртыш, одна из главнейших рек Сибири, берет начало в Алтайских горах и, протекая по направлению к северо-западу около семи тысяч верст, впадает в Обь. Вода была в описываемое нами время очень высока, благодаря обильным дождям. Переправа производилась посредством парома, но быстрое течение очень затрудняло ее. Однако опасность не испугала Строгова и Надю, которые решили ехать дальше, невзирая ни на какие препятствия. Молодой человек предложил сестре сначала перевезти на ту сторону тарантас с лошадьми, а потом вернуться за нею, но Надя решительно отказалась, не желая причинять задержки. Вода стояла так высоко, что паром не мог подойти к самому берегу, и потому поставить на него тарантас оказалось делом нелегким. Наконец все было улажено, и паром отчалил. Два перевозчика ловко работали, упираясь в дно реки длинными шестами, но на середине было так глубоко, что шесты оказались коротки и течением стало увлекать паром. Строгов и Надя, сидевшие в экипаже, с беспокойством следили за направлением парома. Наконец перевозчикам с большим трудом удалось держать направление наискось. При этих условиях надо было причалить не против места отплытия, а верст на пять ниже, но другого исхода не было. Вдруг наш герой заметил несколько больших лодок, наполненных гребцами; они быстро приближались к ним по течению. Не успел Строгов предупредить Надю, которая заметила на его лице беспокойство, как один из перевозчиков с ужасом закричал: