Итак, Михаил Строгов и Надя снова были свободны, так же как и в тот раз, когда ехали из Перми на Иртыш. Но как изменились условия их путешествия! Тогда удобный тарантас, частая перемена лошадей, прекрасно содержимая почтовая станция — все как нельзя более благоприятствовало их поездке. Теперь же им приходилось идти пешком, без всяких средств, при полной невозможности найти хоть какой-либо способ передвижения, не зная, как удовлетворить малейшим потребностям жизни, а впереди оставалось еще целых четыреста верст! Друга, случайно посланного им судьбой, они потеряли при самых ужасных обстоятельствах. Михаил Строгов бросился на землю. Надя, стоя около него, ждала только его слова, чтобы идти вперед. Было десять часов вечера. Три с половиною часа тому назад солнце скрылось за горизонтом. Кругом ни одного дома, ни одной хижины. Последние татарские всадники терялись вдали. Михаил Строгов и Надя были совершенно одни.

— Что они с ним сделают? — вскричала молодая девушка. — Бедный Николай! Наша встреча была для него роковой!

Михаил Строгов не отвечал ничего.

— Михаил, — начала Надя, — ты не знаешь, что он защищал тебя, когда татары тебя мучили, что он рисковал своей жизнью ради меня?

Михаил Строгов продолжал молчать. Он сидел неподвижно, подперев голову руками, и думал. О чем он думал? Слышал ли он, что говорила ему Надя?

Да, он слышал ее, потому что, когда молодая девушка спросила, куда она должна вести его, он отвечал:

— В Иркутск!

— Большой дорогой?

— Да, Надя.

Михаил Строгов оставался верен своей клятве. Идти большой дорогой, значило идти самым кратким и скорым путем. Если авангард Феофар-Хана нагонит их, они всегда успеют свернуть в сторону. Надя взяла за руку Михаила, и они отправились.

Молодые люди изнемогали от голода. К счастью, Наде удалось отыскать в одном уцелевшем от пожара домике небольшой запас сушеной говядины и сухарей. Она взяла с собой все, что только могла унести. Теперь им должно было хватить пищи надолго, что же касается воды, то в этой местности, испещренной тысячью маленьких притоков Ангары, не могло быть недостатка и в ней.

Они продолжали свой путь. Михаил Строгов шел твердым, уверенным шагом, замедляя его лишь для своей молоденькой спутницы. Надя, не желая отставать, пересиливала себя и шла рядом с ним. К счастью, Михаил не мог видеть ее усталости. Но он чувствовал, что она выбивается из сил.

— Ты не в силах идти, бедняжка, — говорил он иногда.

— Неправда, — отвечала она.

— Когда ты не сможешь идти дальше, я понесу тебя на руках, Надя.

— Хорошо, Михаил.

В этот день им пришлось переходить через маленькую речку Оку, но речка была так мелка, что переправа совершилась без всяких затруднений. Небо было облачно, холод довольно сносный. Во всяком случае, можно было надеяться, что дождливая погода еще не скоро установится. Дождь шел уже несколько раз, но всякий раз продолжался недолго. Они шли все по-прежнему, рука об руку, говорили мало. Надя поминутно оглядывалась во все стороны. Два раза в день они позволяли себе сделать небольшую остановку; ночью они отдыхали шесть часов. Надя опять нашла немного сушеной баранины — кушанья, настолько распространенного и обыкновенного в Сибири, что фунт этого мяса стоит всего две с половиной копейки. Но, вопреки тайному желанию Михаила Строгова, они не встретили на дороге ни одного домашнего животного. Лошади, верблюды — все было или перебито, или уведено. Итак, им приходилось идти пешком через эту бесконечную степь. Повсюду виднелись печальные следы направлявшегося в Иркутск татарского войска. Тут лежала убитая лошадь, там сломанная телега, по дороге то и дело попадались трупы несчастливых сибиряков. В особенности их было много при входе в села и деревни. Надя, превозмогая страх и отвращение, наклонялась и разглядывала каждый из них!.. В сущности, опасность была не впереди, а сзади. Авангард главной армии эмира, предводительствуемый Иваном Огаревым, мог нагнать их с минуты на минуту. Барки, отправленные с низовьев Енисея, должны были давно приплыть к Красноярску, и переправа войск эмира через реку должна была совершиться без всякой задержки. А там дорога была уже свободна. На каждом привале Надя взбиралась на какое-нибудь возвышение и оттуда смотрела на запад, но пока еще ни одно облачко пыли не возвестило им о приближении татарской конницы. Затем они опять шли, и, если Михаил Строгов чувствовал, что ему приходится тащить за собой бедную девушку, он замедлял шаги. Они разговаривали мало, только о Николае. Надя со слезами вспоминала, чем был для них этот человек. Михаил хорошо знал, что несчастный не мог избежать смертной казни, но он старался успокоить и утешить Надю. Однажды он сказал ей:

— Ты никогда не говоришь со мной о моей матери, Надя.

Его мать! Надя не хотела говорить о ней. Зачем растравлять его сердечную рану? Разве старая сибирячка не умерла? Разве сын ее не отдал ей последний поцелуй, когда труп ее лежал там, на площади в Томске?

— Расскажи мне о ней, Надя, — просил между тем Михаил, — расскажи, ты доставишь мне большую радость.

И тогда Надя исполнила его желание. Она рассказала ему все, что произошло между ней и Марфой со времени их встречи в Омске, где они свиделись в первый раз. Она рассказала ему, как какое-то непонятное чувство внушило ей подойти к старой пленнице, несмотря на то что она ее совсем не знала, как она старалась заботиться о ней, как та ее ободряла и утешала. В то время Михаил Строгов был для нее еще Николаем Корпановым.

— Им я и должен был всегда оставаться! — проговорил Михаил, и лицо его омрачилось. — Я преступил клятву, Надя, — прибавил он затем, — я клялся, что не увижу свою мать!

— Но ты и не искал с ней встречи, Михаил, — отвечала Надя. — Вас столкнула одна случайность!

— Я клялся, что бы ни случилось, никогда не выдавать себя!

— Михаил, Михаил! Разве ты мог сдержать себя при виде кнута, угрожавшего Марфе Строговой? Такой клятвы не существует, которая бы запрещала сыну защищать свою мать!

— Я преступил свою клятву, Надя, — повторил Михаил. — Да простит мне Господь Бог этот грех!

— Михаил, — сказала молодая девушка, — я хочу предложить тебе один вопрос. Если ты находишь, что я не имею права об этом спрашивать — не отвечай. От тебя мне ничего не обидно услышать.

— Спрашивай, Надя.

— Почему теперь, когда у тебя отняли письмо государя, ты так спешишь прийти в Иркутск?

Михаил Строгов сжал еще крепче руку своей спутницы, но ничего не ответил.

— Выйдя из Москвы, ты знал о содержании письма? — снова спросила Надя.

— Нет, не знал.

— Так неужели, Михаил, ты идешь в Иркутск только для того, чтобы проводить меня к моему отцу?

— Нет, Надя, — серьезно отвечал он. — Я бы тебя обманул, если бы сказал, что это так. Я иду туда, куда повелевает мне идти мой долг! Что же касается до того, чтобы провожать тебя в Иркутск, то, мне кажется, теперь ты ведешь меня туда, а не я тебя. Разве не твои глаза указывают мне дорогу, не твоя рука руководит мною? Разве ты не сторицею заплатила мне за мои прежние услуги тебе? Я не знаю, смилуется ли над нами когда-нибудь судьба, но если настанет такой день, когда ты поблагодаришь меня за то, что я проводил тебя к твоему отцу, то я поблагодарю тебя за то, что ты довела меня до Иркутска!

— Бедный Михаил, — отвечала Надя, растроганная его словами. — Не говори так! Я совсем не об этом тебя спрашивала. Михаил, скажи мне, почему теперь ты так торопишься прийти в Иркутск.

— Потому что я непременно должен прийти туда раньше Ивана Огарева! — отвечал Михаил.

— Даже теперь?

— Даже теперь. И я там буду!

И когда он произносил эти последние слова, то не одна только ненависть к негодяю руководила им. Но Надя поняла, что ее спутник не все сказал ей и что он не может сказать ей всего.

Три дня спустя, а именно 15 сентября, молодые люди пришли в село Куитунское, отстоявшее в семидесяти верстах от села Тулуновского. Молодая девушка шла с большим трудом. Она еле держалась на ногах, но все-таки превозмогала себя и из последних сил боролась с усталостью.