В то же время в Бельцингене распространился слух, что командование старыми солдатами Фридриха Великого поручено будет герцогу Брауншвейгскому, генералу, пользовавшемуся в Германии некоторой известностью.
Понятно, какое впечатление произвело подобное известие, хотя бы еще и не подтвержденное; вдобавок через Бельцинген постоянно проходили войска.
Я много бы дал, чтобы фон Граверты, отец и сын, ушли со своим полком к границе; по крайней мере мы избавились бы от их присутствия. Но, к несчастью, полк этот не получал никакого приказа о выступлении, так что лейтенант продолжал разгуливать по улицам Бельцингена, преимущественно перед запертым домом господина де Лоране.
Что же касается меня, то мое положение заставляло призадуматься.
Правда, я был в законном отпуске и притом в стране, еще не вступившей в войну с Францией. Но разве мог я забыть, что принадлежал к Королевскому Пикардийскому полку и что товарищи мои стоят гарнизоном в Шарлевиле, почти на самой границе?
Разумеется, в случае столкновения с войсками Франциска Австрийского или Фридриха-Вильгельма Прусского мой полк окажется одним из первых под неприятельскими выстрелами, а меня там нет, чтобы отплатить врагу сторицею!
Я начинал серьезно волноваться, но старался не выказывать своего беспокойства, не желая огорчать госпожу Келлер и сестру, а сам между тем не знал, на что решиться.
При таких условиях положение француза в Германии было, конечно, нелегким. Сестра моя прекрасно понимала это, хотя ни за что не согласилась бы добровольно расстаться с госпожой Келлер. Но ведь могут же принять меры против иностранцев? Или Калькрейт вдруг вздумает предложить нам в 24 часа выехать из Бельцингена?
Мы очень волновались не только за себя, но и за господина де Лоране, положение которого внушало не меньше беспокойства. Если его обяжут выехать, то какое опасное путешествие предстоит ему с внучкой по воюющей стране!
Молодые люди еще не обвенчаны, и Бог весть, где и когда теперь состоится свадьба. Успеют ли отпраздновать ее в Бельцингене? Трудно было теперь что-либо предполагать.
Тем временем через город, направляясь в Магдебург, проходили войска: пехота, кавалерия, преимущественно уланы; за войсками следовали обозы пороха, зарядов, сотни экипажей; раздавался несмолкаемый грохот барабанов и звуки труб. Время от времени войска по нескольку часов отдыхали на большой площади, выпивая бесконечное количество шнапса и вишневой наливки, так как уже стояла сильная жара.
Вполне понятно, что мне любопытно было смотреть на все это, хоть я и рисковал возбудить неудовольствие Калькрейта и его агентов. В свободные часы, услышав сигналы или барабанный бой, я непременно выбегал на улицу. Говорю «в свободные часы», так как ни за что на свете не ушел бы с урока госпожи Келлер. Но в свободное время я тихонько проскальзывал в парадную дверь и, придя на площадь, смотрел, невзирая на Калькрейта, запретившего мне видеть что бы то ни было.
Если все это движение интересовало меня как солдата, то как француз я мог только сказать: «Гм… это все скверно пахнет! По-видимому, скоро начнутся враждебные действия».
21 июня Жан вернулся из Берлина. Как и следовало ожидать, путешествие его было напрасно; процесс все еще стоял на той же точке, и даже в случае окончания его невозможно было предвидеть результата. Это было ужасно.
А относительно общего положения дел Жан из берлинских разговоров вынес убеждение, что Пруссия со дня на день объявит войну Франции.
Глава девятая
Все следующие дни мы с господином Жаном были настороже, ожидая новостей. Наверно, все разрешится не позже чем через неделю. 21, 22 и 23 июня еще проходили через Бельцинген войска, среди которых находился, как мне говорили, генерал граф Кауниц со своим штабом. Вся эта масса солдат направлялась в Кобленц, где их ожидали эмигранты. Пруссия со своей союзницей Австрией больше не скрывала, что идет против Франции.
Мое положение в Бельцингене становилось с каждым днем тяжелее, а положение моей сестры и семьи господина де Лоране в случае войны будет, конечно, не лучше. Быть в Германии при таких условиях не только неприятно, но даже опасно, и нужно быть готовым ко всяким случайностям.
Я часто говорил об этом с сестрой, напрасно старавшейся скрыть свое беспокойство. Мысль о разлуке с госпожой Келлер не давала ей покоя. Неужели она принуждена будет покинуть эту семью? Ей никогда в голову не приходило ничего подобного! Оставить любимых ею людей, с которыми она, как ей казалось, должна прожить всю жизнь, может быть, никогда больше не видеть их, если так сложатся обстоятельства, – эта мысль огорчала ее до глубины души.
– Я умру, – повторяла она, – да, Наталис, я умру, если это случится!
– Я понимаю тебя, Ирма, – отвечал я, – положение очень трудное, но нужно сделать все, чтобы выпутаться из него. Нельзя ли уговорить госпожу Келлер покинуть Бельцинген, ведь теперь ее ничто не обязывает оставаться здесь? По-моему даже благоразумно было бы поступить так, пока положение вещей еще позволяет это.
– Конечно, Наталис, это было бы благоразумно, но госпожа Келлер не согласится уехать без сына.
– А почему бы господину Жану не ехать с ней? Что привязывает его к Пруссии? Он может устроить их потом! Бесконечный процесс? Да ведь при нынешних обстоятельствах решения его придется ждать месяцами!
– Это весьма вероятно, Наталис.
– Кроме того, меня главным образом беспокоит, что они еще не поженились. Кто знает, какие могут возникнуть препятствия! Если французов будут выселять отсюда, – что весьма возможно, – господин де Лоране с внучкой должны будут выехать в двадцать четыре часа. Как тяжела будет для молодых людей такая разлука! Если же брак будет заключен, то господин Жан или увезет жену во Францию, или же, в случае необходимости остаться в Бельцингене, он по крайней мере останется здесь с нею.
– Ты прав, Наталис.
– На твоем месте, Ирма, я поговорил бы с госпожой Келлер; она скажет сыну, мы поторопимся со свадьбой и потом будем спокойно ожидать дальнейших событий.
– Да, – отвечала Ирма. – Действительно, надо торопиться со свадьбой; едва ли невеста будет препятствовать этому!
– Ну разумеется нет! Иметь такого мужа, как господин Жан, подумай только, какая это для нее защита! Ты только представь себе, Ирма, как она должна будет выехать из Бельцингена и проехать кишащую войсками Германию вдвоем со своим старым дедушкой! Что бы с ними было? Нет, что ни говори, а надо скорее кончать дело, не дожидаясь, пока это станет невозможным!
– А этот офицер, – спросила меня сестра, – ты его встречаешь когда-нибудь?
– Почти каждый день, Ирма. Это просто несчастье, что его полк все еще в Бельцингене! Надо бы сделать так, чтобы о свадьбе Марты узнали только после ее отъезда!
– Да, в самом деле, так лучше будет.
– Я боюсь, что, узнав о свадьбе, этот Франц выкинет какую-нибудь штуку! Господин Жан, конечно, сумеет поставить его на место и тогда… Одним словом, я беспокоюсь!
– И я тоже, Наталис! Надо как можно скорее обвенчать их, но прежде придется выполнить кое-какие формальности, и я боюсь, что в это время объявят войну.
– Так поговори с госпожой Келлер.
– Непременно, сегодня же!
– Да, нужно спешить! Как бы и теперь уже не было поздно!
Действительно, за эти дни произошло одно событие, вследствие которого Пруссия и Австрия, вероятно, ускорят наступление. Это было совершенное 20 июня в Париже покушение, слух о котором намеренно распространялся агентами обеих союзных держав.
Двадцатого июня был осажден Тюильрийский дворец. Чернь под предводительством Сантера, продефилировав перед законодательным собранием, бросилась на дворец. Разрубаемые топором двери, выломанные железные решетки, пушки, поставленные на уровне первого этажа, – все указывало на силу начинавшегося восстания. Спокойствие, хладнокровие и храбрость короля спасли его самого, его жену, сестру и двоих детей. Но какою ценой оплачено было это спасение? Король должен был надеть на голову красный колпак.