Литмир - Электронная Библиотека

Надо сказать, что, если бы Сакратифа, вопреки его ловкости, все же настиг какой-нибудь военный корабль, пират скорее взорвал бы свое судно, чем сдался. Рассказывали даже, что однажды, когда ему в разгар боя не хватило ядер, он будто бы зарядил орудия головами, отрубленными у трупов, валявшихся тут же на палубе.

Вот каков был человек, чье ненавистное имя возбуждало столько страстей в городе Корфу, грозный пират, в погоню за которым устремлялась «Сифанта».

Вскоре грянул выстрел. Яркая вспышка — и над земляным валом крепости поднялись клубы дыма. То был сигнал к отплытию. «Сифанта» снялась с якоря и вошла в пролив Корфу, направляясь в южную часть Ионического моря.

Вся толпа подалась на край эспланады, к террасе, украшенной статуей сэра Мэтланда.

Старкос, властно побуждаемый чувством, возможно, более сильным, чем простое любопытство, вскоре очутился в первом ряду зрителей.

Корвет с зажженными отличительными огнями медленно выплывал в лучах луны. Он шел круто к ветру, держа курс на южную оконечность острова — мыс Бианко. Из крепости послышался второй выстрел, за ним третий, «Сифанта» ответила столькими же залпами, осветившими ее орудийные порты. Грому пушек вторило тысячеголосое «ура», последние раскаты которого донеслись до корвета в ту минуту, когда он уже огибал бухту Кардакио.

Затем все снова погрузилось в тишину. Толпа мало-помалу редела, расходясь по улицам предместья Кострадес; теперь здесь попадались лишь редкие прохожие, которых дела или развлечения удерживали на эспланаде.

Целый час еще Николай Старкос задумчиво стоял на обширной и почти безлюдной площади. Но ни в голове у него, ни на душе не было покоя. В глазах его горел огонь, и он не мог скрыть его под опущенными веками. Взгляд его невольно уносился за корветом, который только что скрылся за еле различимой громадой острова.

Когда на церкви св. Спиридиона пробило одиннадцать, Николай Старкос вспомнил, что условился в этот час встретиться около карантинного бюро со Скопело. Он поднялся по улице, которая вела к Новой крепости, и вскоре вышел на набережную.

Скопело уже ждал его.

Подойдя к нему, капитан сказал:

— Корвет «Сифанта» только что отплыл!

— А! — проронил Скопело.

— Да… в погоню за Сакратифом!

— Он либо другой, — не все ли равно!.. — коротко ответил Скопело и указал затем на гичку, качавшуюся внизу, возле лестницы, на последних волнах прибоя.

Несколько минут спустя лодка подошла к «Каристе», и Николай Старкос поднялся на палубу со словами:

— До завтра, у Элизундо!

7. НЕОЖИДАННОСТЬ

На следующее утро, около десяти часов, Николай Старкос высадился у мола и направился к дому банкира. Уже не в первый раз являлся он в контору, где его всегда принимали как клиента, чьими делами не пренебрегают.

Элизундо хорошо знал Старкоса. Пожалуй, он мог бы многое порассказать о его жизни. Банкиру было известно даже то, что он — сын героини, патриотки, спасенной Анри д'Альбаре. Но в городе никому больше не было, да и не могло быть известно, что представлял собою в действительности капитан «Каристы».

Старкоса, очевидно, ждали. Его сразу приняли, едва он вошел. Ведь письмо, полученное Элизундо из Аркадии двое суток назад, было от него. Клиента немедленно ввели в кабинет банкира, который тут же предусмотрительно запер дверь на ключ. Теперь Элизундо и Старкос очутились с глазу на глаз. Никто не мог им помешать. Никто не мог подслушать, о чем они говорили.

— Добрый день, Элизундо, — сказал капитан «Каристы», непринужденно опускаясь в кресло с видом человека, чувствующего себя, как дома. — Скоро полгода, как мы с вами не виделись; правда, вы частенько получали от меня вести! Поэтому, проезжая так близко от Корфу, я не утерпел, чтобы не заехать сюда: мне очень хотелось пожать вам руку!

— Не для того, чтобы повидаться со мной и расточать мне любезности приехали вы сюда, Николай Старкос! — возразил банкир глухим голосом. — Чего вы от меня хотите?

— Эх, — воскликнул капитан, — узнаю моего старого друга Элизундо! Поменьше чувств, побольше дела! Видно, вы давным-давно запрятали свое сердце в самый потаенный ящик своей кассы, а ключ от ящика потеряли.

— Скажите, что вас сюда привело и зачем вы мне писали? — спросил Элизундо.

— В самом деле, вы правы, Элизундо! Шутки в сторону! Будем серьезны! Нам с вами надо потолковать сегодня о вещах важных и не терпящих отлагательства!

— В вашем письме говорится о двух делах, — продолжал банкир, — одно из них принадлежит к разряду обычных наших сделок, другое касается вас лично.

— Совершенно верно, Элизундо!

— Ну, что ж, говорите, Николай Старкос! Мне не терпится узнать, о чем идет речь.

Банкир выражался весьма определенно. Как видно, он хотел заставить своего посетителя объясниться начистоту, не прибегая к уверткам. Но его глухой голос как-то не вязался с прямо поставленными вопросами. Перевес сил в этом поединке был явно не на стороне банкира.

Поэтому капитан «Каристы» не мог скрыть полунасмешливую улыбку, но Элизундо, не поднимавший глаз, не заметил ее.

— Какое же дело мы обсудим в первую очередь? — спросил Старкос.

— То, которое касается вас лично, — быстро ответил банкир.

— А я предпочитаю начать с другого, — резко возразил капитан.

— Извольте! Говорите.

— Так вот, мы хотим выкупить в Аркадии транспорт невольников. Двести тридцать семь человек — мужчин, женщин и детей, — которых сперва отвезут на остров Скарпанто, откуда я берусь переправить их на берберийское побережье… Нам ведь с вами не впервые заключать подобные сделки, и вы, Элизундо, знаете, что турки уступают свой товар либо за наличные деньги, либо под векселя, гарантированные подписью надежного человека. За этим я и приехал к вам и рассчитываю, что, когда Скопело прибудет с заготовленными векселями, вы не откажете нам в своей подписи. Это вас не затруднит, не правда ли?

Банкир молчал, но его молчание могло означать лишь согласие. Такие операции совершались уже не раз, и это обязывало Элизундо.

— Должен прибавить, — небрежно продолжал Старкос, — что сделка весьма выгодная. События в Греции принимают дурной оборот для Порты. Наваринская битва и вмешательство европейских держав гибельно скажутся на положении Оттоманской империи. Если туркам придется прекратить войну, то не будет больше пленных, следовательно — ни работорговли, ни барышей. Вот почему эти последние партии, которые нам уступают еще на достаточно выгодных условиях, мы продадим в Африке по высокой цене. Мы не прогадаем, а стало быть, не прогадаете и вы. Итак, могу я надеяться на вашу подпись?

— Я учту ваши векселя, — отвечал банкир, — так что моя подпись вам не понадобится.

— Как вам будет угодно, Элизундо, — согласился капитан, — но мы бы удовольствовались и вашим поручительством. Когда-то вы, не задумываясь, нам его давали.

— Мало ли что было когда-то, сегодня я смотрю на это иначе! — отрезал Элизундо.

— Ах, вот как! — воскликнул капитан. — Впрочем, воля ваша! Я слышал, вы собираетесь уйти от дел? Это правда?

— Да, собираюсь! — отвечал банкир более твердо. — И что касается вас, Николай Старкос, то это последняя операция, которую мы совершаем совместно с вами… если уж вы настаиваете, чтобы я ее совершил!

— Да, Элизундо, решительно настаиваю! — сухо ответил капитан.

Затем он встал и прошелся несколько раз по кабинету, то и дело окидывая банкира далеко не ласковым взглядом. Наконец, остановившись перед ним, Старкос насмешливо проговорил:

— Значит, почтеннейший Элизундо, вы очень богаты, коли намерены уйти на покой.

Банкир промолчал.

— Что же вы сделаете с нажитыми миллионами, — спросил капитан, — ведь не унесете же вы их с собою на тот свет? Такой багаж чересчур громоздок для последнего путешествия! Кому же они достанутся после вашей смерти?

Элизундо продолжал хранить упорное молчание.

— Они достанутся вашей дочери, — продолжал Николай Старкос, — красавице Хаджине Элизундо! Она унаследует отцовское богатство! Вполне справедливо! Но что она с ним сделает? Одна на свете, как она управится со столькими миллионами?

16
{"b":"29362","o":1}