Тьорл побежал за кендером быстрее. Он уже не думал ни о призраках, ни о драконах. Он внезапно понял, что Лавим – действительно единственный, кому подчиняется флейта, и это вызвало у эльфа дурные предчувствия.

С вершины холма, по которой после полуночи Тьорл ходил с дозором, он видел буйство огня на болотах Равнин Смерти. С заходом солнца ветер утих, но огонь все так же стремительно приближался к горам. Болотные травы полыхали, будто сухие былинки, и теперь уже ничто не могло остановить пожара.

Тьорл выругался и посмотрел на звезды, крошечными льдинками рассеянные в черном ночном небе. Высоко в небесах сверкала окруженная туманным серебристым кольцом Солинари. Кроваво-красный свет Лунитари освещал холмы на востоке. Кольцо вокруг красной луны, казалось, было пропитано кровью. Тьорл ощутил в воздухе запах снега. «Пока не утихнет пожар, мы не сможем пройти в Торбардин, – думал эльф; а это значит, что мы, скорее всего, вовсе туда не попадем».

Он провел пальцем по полированному дереву своего лука. Сделанный из тиса, такой гладкий, такой удобный и – бесполезный, бесполезный! – ведь он не помог защитить Кельду от дракона.

Тьорл вздрогнул, ощутив: боль и горе будто клыками вцепились в его сердце. Его стрелы отскакивали от черной шкуры дракона, как если бы она была защищена стальной броней. Вот если бы попасть ему в глаз! Он смог бы, вероятно, даже убить его, но дракон улетел слишком быстро – улетел прежде, чем Тьорлу удалось толком прицелиться. Когда дракон поднимался с земли, Тьорл было подумал, что Станах сможет стащить Кельду со спины дракона. Он молился, чтобы Станах успел сделать это, но когда дракон – вместе с кузнецом и Кельдой на спине – поднялся высоко в небо, Тьорл проклял все и вся на свете.

«Станах, – горько сказал про себя Тьорл, – Меч Бури уже стоил тебе друзей и руки. Ты говорил: сам Реоркс благословил сталь для этого Меча; я говорю: бог проклял его. Но ты пытался бороться за него, и ты дрался как волк».

Он повернулся спиной к буйному и мрачному пламени пожара – гуйил фир! – и посмотрел на мирный огонек костра, разведенного ими в ямке, на его легкий дымок, летящий сейчас вниз по склону холма. Казавшиеся просто красными при солнечном свете камни и пыль сейчас в мрачном сиянии лун отливали кровавым пурпуром. Лавима, как всегда, нигде не было видно. Тьорлу так и не удалось догнать его.

«Где-то носится, – . подумал он, – или, спрятавшись, беседует со своим призрачным магом».

Беседует с призраком?… Конечно же, Лавим верит в то, что мертвый маг разговаривает с ним. Но сам Тьорл никак не мог решить, с кем говорит Лавим в действительности. Что правда, то правда: всё, что только хотят сказать, всё, что случится, – всё Лавим знал наперед. Эльф заговорил было об этом с Финном, но тот только плечами пожал и поглядел на Тьорла насмешливо.

Тьорл посмотрел на своих товарищей. Финн, завернувшись в плащ, спал у костра. Кембал, которого Тьорл около часа назад сменил на посту, сидел, пристально уставившись в огонь. Над молчаливым Кембалом в отряде всегда подшучивали. Неразговорчивый и добрый по натуре, он предоставлял говорить за двоих своему общительному младшему брату. Сейчас казалось, что смерть Лера навсегда изгнала мягкий веселый свет из глаз Кема. Он теперь жаждал мести, впрочем, как и сам Тьорл.

Внезапно Тьорл похолодел. Он впервые допустил – пусть мысленно, пусть наедине с самим собой, – что Кельда, может быть, уже мертва.

Черный дракон полетел в сторону Торбардина. Это могло означать, что Рилгар воцарился в гномских королевствах и черные драконы теперь в его подчинении. Да, это так. И Верминаард – его союзник.

Эльф ощутил: дыхание его перехватило. Прошлой ночью он с удивлением думал, не влюбился ли он в Кельду. Он противился этой мысли и в то же время хотел услышать ее нежный голос, хотел почувствовать – пусть и случайно – прикосновение её руки…

В эту ночь – слишком поздно! – он понял, что действительно любит ее. Но теперь он мог только в памяти своей услышать ее голос, почувствовать ее лёгкую руку в своей или увидеть солнечное сияние ее волос.

Должен ли он был признаться ей в любви?

А как же Хаук?

Эльф горько улыбнулся. Они уже оба мертвы, и ему остается только вспоминать о прекрасной деревенской девушке, ставшей барменшей. Поздно уже терзаться и думать о том, что могло бы произойти в будущем. Ни Хаука, ни Кельды нет в живых.

Тьорл снова окинул взглядом окрестности: пожар слева и тьма справа, впереди и позади. «Все поздно, все, никого, ничего не осталось, кроме мести», – холодно подумал он. Какая разница, кто сейчас правит в Торбардине? Но он должен найти дорогу в гномские владения под горой, он должен отомстить за Кельду и за Хаука, он Должен сделать это, он, кого они оба любили. Да, да, и она тоже любила…

Лавим наблюдал за Тьорлом из темной лощины, что лежала к западу от холма. Он уже обегал все вокруг и, не желая пока встречаться ни с Тьорлом, ни с его товарищами, устроился поспать в стороне от них. Сейчас он уже отдохнул и теперь больше всего на свете хотел поговорить с Музыкантом. У Лавима накопились вопросы, на которые ему просто не терпелось получить ответы.

Кендер поудобнее устроился на камнях и уставился в ночь. Но, увы! Маг не желал отвечать на его вопросы. Он переставал отвечать как раз в те минуты, когда кендер брал в руки флейту. Лавим погладил пальцами гладкое вишневое дерево и хитро улыбнулся. Он подумал, что молчание мага на его последний вопрос как раз и будет его ответом.

– Я думаю, – сказал он, указывая флейтой на то место, где, как ему казалось, должен был находиться маг, если он вообще где-нибудь находился, кроме как в его, Лавима, голове, – я думаю, что могу пользоваться флейтой в любое время, когда я этого захочу.

Маг промолчал.

– Я думаю, она будет слушаться меня вне зависимости от того, какую магическую мелодию ты прикажешь ей играть.

И опять маг промолчал.

Лавим ухмыльнулся:

– Вот так я думаю. Знаешь почему? Ладно, я тебе скажу: потому что ведь то вонючее заклинание было именно моим заклинанием и флейта играла именно ту песню, какая и была нужна мне. Я – хозяин флейты, она мне послушна. Вот почему ты хотел, чтобы я отдал флейту Тьорлу, разве не так? Да, я сам могу использовать магию флейты, и мне не нужно, чтобы ты говорил, как это следует делать. Флейта будет действовать просто потому, что ты сидишь в моей голове. Что ты скажешь на это?

Я скажу, что ты глупец, Лавим.

Лавим решил не обижаться.

– Может быть, может быть. Но я не просто глупец, а глупец с магической флейтой в руках.

Голос мага в голове Лавима стал холодным как лед.

Да, это так, и я не могу даже представить что-либо более дурацкое и опасное.

Лавим смотрел, как свет лун отражается в зеркально-гладком дереве флейты.

– Ты сердишься, не так ли? Странно. Ведь на самом-то деле это я должен сердиться на тебя за то, что ты сказал мне, будто без твоих подсказок флейта не будет действовать. – Он важно покачал головой. – Друзья друг Другу не врут.

Друзья друг у друга не воруют, Лавим. Кендер вскочил с камня как ужаленный:

– Я не крал флейту! Ты сам мне ее дал!

Я просил тебя отдать ее Тьорлу.

– И я ответил, что да, я сделаю это. Скоро, но не сразу!

Лавим, я не знаю, что ты собираешься делать, но было бы лучше не пользоваться флейтой; ее магия годится только для очень немногих заклинаний, а ты ведь не знаешь, для каких именно.

Кендер захихикал:

– Я знаю два из них. Это вот, ну то, вонючее заклинание, и еще – переносящее заклинание. Правда, в зловонном заклинании я уже не нуждаюсь!

Он начал карабкаться по крутому склону холма к Тьорлу.

– Переносящее заклинание! Это так просто! – ликующе кричал он. – Мы сразу перенесемся в Торбардин и спасем Кельду и Станаха, а может, и этого… Хаука тоже!

Нет! Нет, Лавим! Для этого заклинания необходимы не только ноты, но и слова. Ты знаешь, как сыграть ноты, но если ты произнесешь заклинание неверно, ты можешь оказаться в самой середине неизвестно чего с тремя кучками пыли, в которые превратятся твои друзья!