— Видишь, у меня даже нет портсигара. Я заложил его, чтобы купить билет на поезд — Я могу дать тебе денег — продержаться, пока не найдешь себе дело.

— Дорогая Эстер, я уже нашел его. И намерен им заняться. Но для этого мне нужны деньги. Если ты не хочешь выручить меня, мне придется искать их в другом месте. Биография отца может стать бестселлером, если я предоставлю Мергатройду те материалы, что у меня есть. Ты же знаешь, биографии читать скучно. — Элан выпустил облачко дыма. — Скучно, потому что самое интересное в книгу не попадает. А если читатель получит правдивую историю о том, что оказало влияние на творчество выдающегося человека, и почему он поступал так или иначе — особенно иначе, — то книга вызовет огромный интерес, тебе не кажется?

Эстер как завороженная смотрела на Элана.

— Не понимаю, о чем ты говоришь.

— Не волнуйся, я объясню. Очень доступно, если есть такая необходимость. Короче говоря, отец сохранил письма, которые, будь он поосторожнее, ему следовало бы уничтожить. В прессе это принято называть «компрометирующей перепиской». Благодаря ей, любая книга может стать бестселлером. Не понимаю, почему все лавры должны достаться Мергатройду. Я намерен предложить ему пятьдесят процентов, и то это очень щедро. Если он согласится на мои условия, я разрешу ему воспользоваться этими письмами и взять из них все, что он пожелает.

Если не согласится, я опубликую их сам и получу солидный куш.

Эстер молчала. В темной комнате висел сигаретный дым, и сквозь этот дым она видела ухоженного и уверенного в себе Элана, стоящего рядом с камином с отделкой из дорогого черного дерева.

Взглянув на Элана, Эстер отвернулась:

— Ты не посмеешь.

— Посмею. Разве не ты отдала мне право распоряжаться бумагами отца?

— Я могу отменить свое решение.

Элан понял, что ему не удалось провести ее. Она знает свои права, а на это он не рассчитывал. Он повел рукой и рассмеялся:

— Дорогая, выяснение между нами законных прав на эти бумаги принесет этому делу еще больше успеха. Надеюсь, ты понимаешь, что у меня могут остаться их копии.

Ты не сможешь помешать мне. Ты ничего не сможешь сделать — если откажешься дать мне денег.

Эстер не слушала Элана. Мысли ее были прикованы к письмам Пена. Есть ли в них что-то, чего она не знает?

Они с Пеном были счастливы. У него бывали причуды, сомнения, муки творчества. Как у всех артистических натур. Один день они на взлете, другой — в глубоком отчаянии. Такие люди нуждаются в надежной опоре. Уверенности — вот чего им не хватает. Кто-то постоянно должен быть рядом, чтобы поддерживать в них чувство уверенности в себе. Именно такой опорой она и была для Пена. И никто не сможет умалить ее роли. Эстер вспомнила, как Пен, бывало, смотрел на нее со своей странной загадочной улыбкой и говорил: «Какая ты уютная женщина, Эстер».

Ее взгляд снова остановился на Элане.

— Но, Элан… ты не можешь так поступить… с личными письмами твоего отца, — с трудом подбирая слова, сказала Эстер. — Я не читала их, но уверена, что там немало того, что Пен не хотел бы видеть опубликованным. Ему много писали… ты же знаешь, что он был любимцем женщин. Пен не делал из этого тайны, но и в подробности не вдавался — я не знаю имен его поклонниц. Но к этим письмам он никогда серьезно не относился, смеялся над ними и бросал в огонь. Возможно, какие-то из них он сохранил…

— Я говорю как раз о тех, что он сохранил. И, смеясь над ними, он их хранил и отвечал на них.

— Откуда ты знаешь, что он отвечал?

— Потому что его собственные письма тоже там. Вся переписка — и его, и ее письма. Наверное, она не решалась держать их у себя и уничтожить не могла.

— Она? — повторила Эстер и торопливо добавила:

— Нет-нет, не говори мне ничего. Не хочу об этом знать.

Элан усмехнулся:

— Дорогая, все равно узнаешь, когда письма будут опубликованы. Если, конечно, они будут опубликованы.

Этого могло бы и не произойти. Я вовсе не хочу причинять тебе боль. Я бы предпочел не будить лиха, пока оно тихо, и раздобыть деньги каким-то другим способом. — Элан повернулся и взглянул на часы, стоявшие на каминной полке, — громоздкое сооружение из черного мрамора с голубым циферблатом и массивными золотыми стрелками. — Половина седьмого! Как летит время при встречах с родственниками! В котором часу вы обедаете?

— В восемь холодный ужин, — машинально ответила Эстер.

— Тогда мне пора отправляться к Дарси, узнать, приютит она меня или нет. Если нет, придется идти в гостиницу «Якорь». Разве только Кармона передумает.

Раскрасневшееся от жары лицо Эстер побледнело. Видно было, что ее мысли витали где-то далеко. Но, услышав имя Кармоны, она встряхнулась.

— Нет-нет, здесь тебе нельзя оставаться… это неудобно…

— С тремя-то дуэньями?

— Нет, нельзя, — повторила Эстер, голос ее дрожал. — Даже не думай об этом. Иди узнай, найдется ли у Дарси место для тебя. Если хочешь, я могу дать тебе фунтов пятнадцать на первое время, а там, может, как-то все устроится.

Элан широко улыбнулся:

— Конечно устроится. И ты не беспокойся, дело это верное. Надо только взяться за него с умом. Ну ладно. Я пошел, увидимся позже. — Он послал ей воздушный поцелуй и ушел.

Было слышно, как хлопнула в холле дверь. Элан с чемоданом в руке прошел мимо окна. Эстер осталась одна в сумрачной комнате.

Дом Эннингов мало чем отличался от домов, расположенных на побережье. Но полковник Эннинг не замечал этого. Он был уверен, что башенки и балконы, которые украшали его дом, были самыми красивыми. Прошло много лет с тех пор, как он вернулся с Востока, цены росли, деньги обесценивались, содержать дом становилось все труднее и труднее. Пришлось распустить прислугу, и Эннинги решили, что дом для них слишком велик. Но сдавать приезжим комнаты они стали только после смерти полковника, поскольку сводить концы с концами стало еще труднее. С годами число сдаваемых комнат увеличивалось. И теперь дом окончательно превратился в пансион.

Элан Филд скорчил брезгливую гримасу. Ему не нравилась перспектива утром и вечером наблюдать лица престарелых матрон. Но ничего не поделаешь, пансионы обычно кишат пожилыми дамами. Но как Дарси может жить в такой обстановке — у Элана не укладывалось в голове. Она всегда была эмоциональной, страстной, даже чуть-чуть порочной — и потому невероятно соблазнительной. Интересно взглянуть на нее сейчас.

Дверь открыла сама Дарси. «Кажется, ей нет тридцати», — попытался вспомнить Элан. Но как она изменилась! Если бы он встретил ее на улице, то прошел бы мимо, не распознав в худой, увядающей женщине маленькую, хрупкую брюнетку, которую он знал раньше… И почему время так не любит брюнеток?

— Привет, Дарси, — сказал Элан.

— Элан… — беспомощно произнесла она. И после некоторой паузы неожиданно резко выкрикнула. — Что тебе надо?

Элан прошел в холл.

— Разве ты не хочешь поздороваться со старым другом?

Возможно, ты и не заметила, но меня не было здесь три года. Работал в Южной Америке, — уточнил он. — Вот, вернулся, а оказывается, никто не собирается заколоть жирного тельца в мою честь. Это меня немного огорчает.

Лицо Дарси было непроницаемо.

— Как странно, не правда ли? А ты ждал, что, скажем, Кармона заколет в твою честь жирного тельца? Не ты ли бросил ее прямо в церкви? По крайней мере, так я слышала.

Элан улыбнулся:

— Не слишком ли здесь людное место для обсуждения наших друзей? Как ты считаешь?

Прогнать его сразу было бы слишком просто. Дарси давно ждала этого часа. Она готовилась к нему долгие бессонные ночи, снова и снова переживая ту боль, которую причинил ей Элан. Сегодня она собиралась уничтожить его своей обличительной речью.

Пройдя через холл, Дарси распахнула дверь кабинета.

— Если ты считаешь, что нам есть о чем говорить, можешь пройти. Но я не думаю, что у нас есть общие темы для разговора.