В полдень, незадолго до обеда, я сижу на кухне, передо мной — Злюка. Она и представить себе не может, какие мысли скрывает мой лоб со шрамами. Недовольно смотрит на меня поверх очков. Если она решила, что это произведет на меня какое–либо впечатление, то она просто не знает, с кем имеет дело… Я никогда не входила в число застенчивых смирных монашек, которые говорят тихим голосом, смотрят в пол, смеются в ладошку, даже находясь к открытом поле, и думают, что получают благословение небес, если кто–то обратил на них внимание. Я гордая и признаю это. Я слишком высокого мнения о себе. Но я понимаю, что пока еще маленькая и почти ничего не знаю. А морщинистая Злюка, фигурой напоминающая бутылку, успела многое пережить. И ушедшие годы должны были наставить ее на путь мудрости. Но видимо, в день, когда перед ней открылся этот путь, она забыла дома очки…

— Ну, как ты, Чоинг, не устала? Столько дел, наверное…

— Да нет, думаю, успею еще поспать после обеда, но все равно спасибо за беспокойство.

У нее нервно дергается правая щека. Да, мне очень редко доставляет удовольствие выводить кого бы то ни было из равновесия, но Злюка — это исключительный случай.

Во время разговора я продолжаю делать свечи — в Наги Гомпа нет электричества. В прошлом месяце мужчина, одетый в европейский костюм, пришел в монастырь и предупредил нас, что в следующем месяце будут проводиться муниципальные выборы и если мы проголосуем за его кандидата, то нам наконец проведут электричество. И вот однажды утром в Наги Гомпа прислали автобус, который отвез монахинь в сельскую школу. Я еще слишком мала, чтобы голосовать, но все равно поехала — из любопытства. Все сестры поставили, галочку напротив одного и того же имени и под бдительным взглядом официального наблюдателя опустили бюллетени в урну. Многие монахини даже читать не умеют, но их не очень беспокоило, за что и за кош они отдали свой голос. Ведь всем хотелось, чтобы в Наги Гомпа было электричество…

А пока его не провели, я делаю свечи — причем применяю свой собственный метод. В старую банку из–под консервов складываю огарки, которые собираю в храме stupa Боднатха, и осторожно надеваю. Потом беру маленькую бутылочку (из тех, в каких продается сироп от кашля), просовываю в бутылочку тонкую веревочку и наливаю внутрь горячий воск, так чтобы фитиль был строго посередине. И ставлю бутылочку в сторону — остывать. Через два дня, когда воск достаточно затвердеет, аккуратно разбиваю бутылочку и получаю новую свечку!

Этим я и занимаюсь, пока Злюка заполняет книгу приходов–расходов. Именно она руководит закупкой риса, картошки и остальной провизии, которой питаются те, кто состоят на службе у учителя.

— Я поговорила с Тулку Ургьен Ринпоче… не надо на меня так удивленно смотреть. Так вот, твое недостойное поведение, твоя дерзость и особенно твои ежедневные драки в саду Андреаса — это ужасный пример для всех остальных. И учитель хочет тебя видеть. Кстати, он ждет тебя уже пять минут.

И она меня не предупредила?! Я опаздываю на встречу, о которой ничего не знала. Но я не буду торопиться, не хочу доставлять Злюке такого удовольствия. Поэтому аккуратно выливаю воск в последнюю бутылочку, ставлю ее на стол и покидаю кухню.

Я без стука вхожу в комнату медитаций Тулку Ургьен Ринпоче. Вот уже несколько недель — с тех пор, как я в последний раз ездила в Катманду, — меня не оставляет смутная тревога. Я понимаю, что расслабилась: стала менее внимательной на совместном чтении священных текстов; вечером, перед тем как идти спать, мне хочется как можно быстрее произнести молитву, не тратя время на медитацию.

Учитель видит, что я пришла, но молчит. Я выразила ему свое уважение, зажгла благовония и села у его ног. Опустив голову и закрыв глаза, я пытаюсь усмирить бурю, которая уже много дней бушует в моей душе: она вот–вот вырвется на свободу. Лишь оказавшись рядом с учителем, я понимаю, насколько у меня внутри все перевернулось.

— Может, вместо того чтобы проклинать тьму, надо попытаться зажечь свечу?

Учитель явно имеет в виду не мои опыты с воском. Пусть я еще совсем юная монахиня и мало знаю о буддизме, но слова учителя, словно зерна мудрости, уже начали прорастать в моей душе. Я молча жду, когда он снова заговорит.

— Вместо того чтобы ждать чего–то от других и тратить свою энергию, свои силы и свой ум на то, чтобы осуждать и критиковать окружающих, попробуй изменить свое восприятие. Если в их душах живет зло, помоги им, ведь тебе удалось познать добро. Отдавай, если ничего не хочешь получить взамен. Не можешь повлиять на других — начни с себя. Пойми, что именно тебе не нравится в других людях, и постарайся развить в себе противоположные качества.

Учитель никогда не бывает многословен. Его уроки редко бывают теоретическими, он не привык давать ключи, он предпочитает действовать. Я наблюдаю за Тулку Ургьен Ринпоче, вижу его взгляд, полный любви, доброты, понимания и сострадания к другим, — и учусь. В тот день он говорил со мной дольше, чем когда–либо.

— Да, я знаю. Но я не могу усмирить ярость, которую пробуждает во мне отец. Я его не понимаю… Он явно не любит ни меня, ни мою мать. И эта несправедливость сводит меня с ума. Жестокость и ненависть вытеснили все остальные чувства из моего сердца, я бы очень хотела от них избавиться — но не могу…

— Чоинг, тебе знаком этот текст Будды? Послушай…

Учитель закрывает глаза и читает наизусть отрывок из «Дхаммапады», одного из самых древних буддийских текстов, которые дошли до наших дней.

Его едва слышный_/ спокойный голос заполняет комнату. Мне кажется, что меня оплетают родные теплые слова.

Посмотри, как плохо он со мной обращался как бил меня,

Как бросал меня па землю, обкрадывал меня,

Живи своими воспоминаниями — и будешь жить ненавистью,

Оставь эти мысли и живи любовью в мире.

В этом мире ненависть никогда не заставит уйти ненависть,

Лишь любовь может изгнать ее из сердца,

И таков древний, нерушимый закон.

Последние слова учитель произносит едва слышно, словно вбирает их в себя. Слезы медленно текут по моим щекам. Мне хочется плакать, но в моем сердце нет печали. Меня просто переполняют слишком сильные эмоции.

— Я не говорю, что ты должна его простить, в конце концов, это не так важно. Я понимаю твою злость. Но она не принесет пользы ни тебе, ни кому–либо другому. Она ударит тебя снова — и ты будешь ранена дважды. Неужели ты думаешь, что твоему отцу доставляет удовольствие тебя бить? Мне кажется, что он болен; он легко поддается эмоциям и не может с ними бороться. Я уверен, что после того, как он изобьет тебя или твою мать, ему самому очень тяжело. Он страдает от этого. У тебя есть возможность научиться покорять свои эмоции. Из вас двоих тебе повезло гораздо больше, Чоинг…

Учитель говорит едва слышно: я не разбираю и половины его слов. Тем не менее я стараюсь быть очень внимательной, ведь это Тулку Ургьен Ринпоче, человек, которого я бесконечно уважаю. Он по- настоящему любит меня и никогда не посоветует плохого. Учитель желает мне только добра. Но кулаки сжимаются против моей воли…

— Что ты сделаешь, если увидишь на улице больного человека? Неужели ты не предложишь ему помощь? Так почему же ты поделишься с незнакомцем тем, в чем отказываешь собственному отцу? Думай о том, что он сделал тебе хорошего, вместо того чтобы вновь и вновь воскрешать дурные воспоминания. Тебе кажется, отец причинял тебе лишь боль, которую ты никак не можешь забыть. Но ведь он заботился о тебе с самого рождения, когда ты была еще малюткой и тебя могла утащить крыса, он кормил тебя и дал возможность ходить в школу. В том, что ты здорова и сидишь сейчас рядом со мной, есть и его заслуга. Не надо быть к нему несправедливой: если вспоминаешь все его дурные поступки, не забывай о хороших.

Я стараюсь воспользоваться советом учителя. Вижу, как отец сажает меня на плечи, чтобы я могла поверх толпы наблюдать за церемониями в храме; как он работает с утра до ночи без защитной маски, дышит ядовитыми испарениями химических продуктов, когда красит статуи; как идет вместе с мамой гулять по Боднатху и кушать momos… Конечно, мой папа не монстр. Если такие воспоминания помогут мне избавиться от тяжкого груза ярости, я обязательно буду так делать.