Вероятно, она все же сделала это недостаточно быстро, потому что, когда она дошла до конца коридора и уже протянула руку, чтобы открыть наружную дверь, в другом конце коридора появился мистер Мерсер и бодро направился в ее сторону. Хилари, заметив его краем глаза, не раздумывая, толкнула дверь и выскочила наружу.
С крыльца вниз вели несколько ступенек, к которым она и прислонила, приехав, своей велосипед. Теперь он почему-то валялся на земле, и ей пришлось его поднимать. Она сделала это очень быстро, и в следующее мгновение велосипед уже вовсю несся, вихляя из стороны в сторону, по дороге, а Хилари, дотянувшись до фонаря, щелкала выключателем. Это, однако, не произвело на фонарь ни малейшего впечатления. Было еще не так темно, как должно было стать позже, но уже вполне достаточно, чтобы ничего не видеть. Кроме того, стоял густой туман. Не стоило, конечно, Хилари останавливаться пить чай, но у каждого человека есть предел, за которым горячий чай оказывается неизмеримо важнее всего, что стоит или не стоит делать, и Хилари как раз этого предела достигла. Теперь ей только и оставалось, что помянуть нехорошим словом молодого человека с перпендикулярной прической, отправившего ее в туман с фонарем, который, должно быть, скончался еще прошлой зимой.
Проехав несколько сотен ярдов и едва не свалившись в канаву, потому что дорога вдруг резко свернула вправо, а велосипед продолжал бодро катиться вперед, она слезла и внимательно осмотрела фонарь. Он не подавал ни малейших признаков жизни. Она потрясла его, постучала по нему, открыла и наконец с силой захлопнула. Тут же вспыхнул красивый и яркий луч света, свидетельствовавший о том, что неполадка, в чем бы она ни заключалась, устранена. Хилари вернулась на дорогу, снова вскарабкалась на велосипед и покатила в сторону Ледлингтона со всей скоростью, которую ей позволял туман, моля бога о том, чтобы у Альфреда Мерсера не оказалось велосипеда. Почему-то она была совершенно уверена, что машины у него нет, а вот велосипед вполне может оказаться. Неожиданно проснувшийся здравый смысл осведомился — правда, очень тоненьким и неуверенным голосом, — с какой стати Альфред Мерсер вообще должен ее преследовать? Он уже раз двести успел повторить ей, что его жена сумасшедшая. Здравый смысл придерживался того мнения, что на этом мистер Мерсер и успокоится. Но другой голос, явно здравому смыслу не принадлежащий, страшным шепотом неустанно подгонял Хилари: «Быстрее! Да быстрее же! Он гонится за тобой. Он — догоняет!»
На самом деле мистер Мерсер сидел в это время в баре и пил пиво. Он, конечно, узнал Хилари, видел, как она выскользнула в дверь, но преследовал ее не дальше, чем до нижней ступени крыльца. Велосипед, о который он споткнулся на входе, исчез, и это означало, что его взяла мисс Кэрью. Мистер Мерсер ни в коем случае не собирался гоняться по ночным дорогам за каким-то дурацким велосипедом. Этого ему еще не хватало! Он просто вернулся в бар, заказал пинту пива, вдумчиво разбавил его джином и принялся ждать хозяина, который запаздывал по причине тумана. Хозяин должен был приехать на машине. Вот на ней-то они и отправятся догонять мисс Кэрью, если нужно. Он глянул в окно и помянул недобрым словом погоду, а заодно и мисс Кэрью.
Минут через десять к гостинице подкатила машина, и, когда еще минут через пять она снова выехала на дорогу до Ледлингтона, в ней было уже на одного пассажира больше.
Туман все сгущался. Дорога тоже не радовала, и Хилари то и дело приходилось слезать с велосипеда и идти пешком Это было лучше, чем врезаться в дерево или свалиться в канаву. Перспектива сломать себе что-нибудь и пролежать всю ночь на дороге в грязи и глине вовсе не привлекала Хилари. И, чем хуже становилась дорога, тем больше Хилари раскаивалась, что отправилась на эти дурацкие поиски. Чертенок тут же сочинил подходящее случаю четверостишье:
Если хочешь что-то найти,
То прежде, чем куда-то идти,
Совсем неплохо было б понять,
Что и где ты будешь искать.
Она проехала еще немного, после чего ей снова пришлось идти пешком. Удивительно, до чего спокойнее она чувствовала себя на велосипеде. В действительности, конечно, все обстояло ровным счетом наоборот, но каждый раз, слезая с велосипеда, Хилари не могла избавиться от ощущения, что тут же оказывается в опасности. Словно бы над дорогой помимо обычного тумана стелился еще один — постоянно сгущающийся туман страха. Пока Хилари сидела на велосипеде, ее голова немного возвышалась над его поверхностью, но, стоило ей сойти на землю, как он смыкался над ней холодной удушливой волной.
Она поймала себя на том, что напряженно вслушивается в окружающую ее ватную тишину, но, останавливаясь, слышала лишь собственное дыхание — ни щебета птиц, ни шелеста крыльев, ни треска сломавшейся под чьей-нибудь лапой ветки или шороха сухих листьев. Никто и ничто не двигалось в этой мертвой тишине — одна только Хилари Кэрью, оказавшаяся здесь исключительно по причине собственного упрямства, глупости и совершенно беспочвенного убеждения, что она умнее других. «Других» в данном случае означало Генри. Хилари опустилась до того, что была уже почти готова признать правоту Генри, советовавшего ей оставить дело Эвертона в покое — пока не поздно. И вот пожалуйста: это самое «поздно» было тут как тут, приняв облик Хилари Кэрью, затерявшейся в тумане на безлюдной ночной дороге, о чем никто не знал и, возможно, никогда уже не узнает.
— Идиотка! — сказала себе Хилари. — Разве можно думать сейчас о таких вещах? Прекрати, слышишь? Немедленно прекрати! И вообще, почему ты опять думаешь о Генри? Это в конце концов унизительно. Во-первых, его здесь нет, а во-вторых, если бы даже и был, он, скорее всего, даже и не взглянул бы в твою сторону.
— Но убить все равно не позволил бы, — тут же возразила другая Хилари, испуганная настолько, что ей было уже не до гордости и она с радостью бросилась бы сейчас в объятия Генри Каннингхэма, даже если бы он и не смотрел в ее сторону.
И в этот момент она услышала, что ее догоняет машина.
Она испытала такое облегчение, что тут же вновь стала прежней Хилари. Во всем была виновата эта зловещая мертвая тишина. Теперь, когда ее разрушил такой родной сердцу каждого горожанина рев автомобильного мотора, все страхи Хилари сразу рассеялись. Даже туман не казался ей больше таким уж плотным, и она подумала, что, если машина будет ехать не слишком быстро, ее задние фары смогут служить ей отличным маяком до самого Ледлингтона.
Она неторопливо крутила педали, собираясь слезть с велосипеда и пойти рядом, чтобы надежнее разминуться с машиной, когда та ее догонит. Впрочем, времени было еще предостаточно, потому что, насколько Хилари слышала, машина ехала очень медленно. Иначе, разумеется, и быть не могло. Пои такой видимости ехать со скоростью большей, чем десять миль в час, почти неизбежно означало вылететь с дороги на первом же повороте.
Впоследствии Хилари удавалось довольно точно восстановить в своей памяти все, что предшествовало этому моменту. Она прекрасно помнила, как успела еще подумать, что сможет удержаться за машиной, если та будет ехать не быстрее десяти миль в час, а потом все смешалось. Яркий свет, шум Наверное, это были противотуманные фары или фары дальнего света, а шум производила машина, большая тяжелая машина, вдруг набравшая скорость и вынырнувшая из тумана прямо на Хилари. И Хилари прыгнула. Она как раз уже собиралась сделать это, чтобы пропустить машину, и это ее спасло. Она прыгнула, успела услышать гулкий удар, скрежет, а потом с размаху ударилась головой обо что-то твердое. В ночном небе поплыли звезды, закрутились огненные колеса фейерверков, пролился золотой дождь — и все исчезло. Хилари потеряла сознание и, не очнись она минутой позже, в мире стало бы одной Хилари Кэрью меньше.
Первое, что она почувствовала, — это жуткую боль в голове. Голову приподняли, и чей-то голос проговорил: «Только оглушена. Быстрее, пока она не пришла в себя!» Голос был ей незнаком, да и говорил он какие-то глупости. Мозг Хилари был оглушен и абсолютно беспомощен. Все, что доходило до него из внешнего мира, не имело ни малейшего смысла. Единственной осмысленной вещью была боль, и она заполняла собой всю вселенную.
