Внезапно оттуда раздался высокий истерический визг. Из-под камня выскочила борзая и бросилась вверх по склону. «Видно, пуля душманская ее задела! Куда, дурища, — успел подумать Комиссаров. — Мины!» Но тут же на макушечке, на его прежней позиции, показался ползущий человек. Сзади за ним — еще один… И вправо от горы на открытое пространство потекли серые тени.
«Все! — подумал ефрейтор. — Ничего уже не успеваю! Только принять бой».
Он бил из автомата, уже понимая, что сменить позицию не сможет, что зажат между теми, кто внизу, и теми, кто влез на горку! Первого на горке он срезал…
Амур знал, что такое минное поле, знал и то, что ступить на него может только сапер. Он рванулся, чтобы отогнать борзую в сторону, и уже почти догнал ее, но какая-то сила подняла его в воздух: «Это тебе, сын, ко дню рождения!» И ему почудилось: он опять, как когда-то очень давно, оказался в теплых ладонях своего хозяина и друга — Володи…
Ефрейтор вырвал из подсумка новый рожок, но тут увидел почти над самой головой афганские вертолеты в коротком пике и острое пламя стартующих ракет из их бортовых кассет. Грохот разрывов слился с легким хлопком позади. Комиссаров его не различил.
Отвалив метров на восемьсот, вертолеты зависли над самой землей — из них горохом посыпался десант. К полю боя бежали афганские солдаты. Серые тени внизу распрямлялись, принимая очертания людей с поднятыми вверх руками.
Комиссаров сидел на камушке и курил, когда различил шаги и услышал голос прапорщика Нияжмакова:
— Живой! Значит, потерь нет!
— Как это нет? — возразил Степанов. — А Крез? Вон он там подорвался! Я в прицел видел! Погнался зачем-то за этой… Эх, Крез!
Комиссарову очень хотелось заплакать, но он почему-то не смог сделать даже этого. Он глухо спросил:
— Забрать его нельзя, конечно?
— Как его заберешь? Мины…
— А эта… Клепа?
— Там сидит… Недалеко от него… Воет. Ты что, не слышишь?
Ефрейтор встал, тщательно растер подошвой ботинка окурок и сказал:
— Надо бы хоть ее забрать. Крез к ней… Слышь, Степаныч, она тебя слушается, позови ее. Крез же хотел, чтобы мы ее… чтобы она с нами…
— Попробую. Иди уж… А ты лучше беэмпешку заведи — вот она и прибежит как миленькая!
Но борзая не ушла с минного поля. Две ночи она выла, а потом замолчала. Солдаты клялись, что разрыва не слышали. И все решили, что Клеопатра подалась в родные места.
