Надёжен череп свинцовый –

заплакать жандарм не может;

въезжают, стянув ремнями

сердца из лаковой кожи.

Полуночны и горбаты,

несут они за плечами

песчаные смерчи страха,

клейкую мглу молчанья.

От них никуда не деться –

скачут, тая в глубинах

тусклые зодиаки

призрачных карабинов.

(Перевод А. Гелескула)

Не дожидаясь возвращения губернатора Вальдеса, бывший жандарм повелел отвезти Лорку в Виснар. Около четырёх утра в ночь с 16 на 17 августа грянул залп. Говорят, поэт был в пижаме и дрожал…

Это случилось в десяти километрах от Гранады, неподалёку от знаменитого со времён арабов источника Айнадамар («Источник слёз»). Словно сбылись слова поэта: «Испания – источник, из которого мертвецы хлебают воду, словно скот».

Мигель Кабальеро утверждает, также со слов своих очевидцев, что поэт был погребён в 400 метрах от места, которое было указано Гибсоном, и где в октябре-ноябре 2009 года целая команда учёных безуспешно пыталась найти и идентифицировать останки Лорки. Ирландский исследователь сейчас жалуется, что круг поисков по его приметам был «слишком ограничен». Другие утверждают, что к этим поискам плохо подготовились и вели их наспех. Гибсон считает, что попытку следует повторить. Получится ли это? Потомки поэта полагают, что прах его не стоит тревожить: пусть он как символ покоится и дальше среди тысячи своих братьев по несчастью.

«…И я готов к тому, что меня пожрут испанские крестьяне». Эти пророческие слова Лорки в январе нынешнего года профессор Бостонского университета Кристофер Маурер обнаружил в Библиотеке Конгресса США. Они из фрагмента черновика поэмы «Поэт в Нью-Йорке», приобретённого в своё время на аукционе за 230 долларов. И почему-то лежавшего в отделе музыки, из-за чего никто не обращал на него внимания.

Как это ни больно, но, хотя решение о физическом устранении поэта было принято в самых верхах, непосредственными убийцами его стали простолюдины, насчёт которых Лорка при всей своей демократичности и любви к народу не обольщался, особенно учитывая мракобесие, всегда отличавшее его родной город. К тому же для этих крестьян, которые хотя и были от земли, но превратились в деклассированных люмпенов на службе у фашизма, поэт был не человеком, искренне любившим простых людей и черпавшим в недрах народа свою неповторимую поэзию, – он был «барчуком-педиком», баловавшимся фортепиано, кропавшим стишки и писавшим для балаганов.

Из песни, даже такой страшной, слов не выкинешь.

Статья опубликована :

№31 (6333) (2011-08-03) 1

Прокомментировать>>>

Общая оценка: Оценить: 5,0 Проголосовало: 1 чел. 12345

Комментарии:

Литература

«Остарбайтер»

ВЕЧНЫЙ ОГОНЬ

Писателю Юрию Слепухину исполнилось бы 85 лет

Даже в романтичные 60-е годы Юрий Слепухин, автор знаменитого «Перекрёстка», романа о предвоенной молодёжи, и его продолжения – «Тьма в полдень», человек с биографией совершенно невероятной, казался на литературном горизонте фигурой несколько экзотической, ни на кого не похожей. Что знали о нём тогдашние читатели? Что мальчишкой он пережил войну, что попал каким-то чудом в Южную Америку, откуда и вернулся потом в СССР. И что живёт, кажется, где-то в Ленинградской области.

На самом деле за пунктирными этими сведениями стояла по-настоящему трагическая, яркая человеческая судьба талантливого писателя, настоящего самородка, невольного изгоя, превыше всего любившего родину.

Юрий Григорьевич не любил делать особый акцент на своей биографии. Он был прежде всего писателем и хотел, чтобы его воспринимали первым делом как прозаика. В его творческом багаже 10 романов, три повести и множество публицистических статей. Но что поделать, если в творчестве судьба-то и сыграла решающую роль?..

До войны он, 15-летний школьник, родившийся в городке Шахты Ростовской области, носил фамилию Кочетков. Его отец был главным агрономом Северного Кавказа, и семья то и дело переезжала из одного города в другой. Войну семья Кочетковых встретила в Ставрополе, куда летом 1942-го вошли немцы. Так семья оказалась в оккупации. Вот откуда в романе «Тьма в полдень», одной из лучших книг Слепухина, так много точных, пронзительных примет оккупационного быта. То, что видел и пережил Слепухин в те времена, отнюдь не укладывалось в привычные схемы, которыми изобиловала советская литература этой тематики. Он, в частности, преотлично знал, каким ужасом оборачивалась чаще всего злосчастная подпольная борьба с оккупантами, к которой так яростно призывала официальная пропаганда, и сколько тысяч неповинных жизней положено, в сущности, совершенно напрасно. Жизней не только подпольщиков, но и мирных жителей-заложников, вообще не имевших отношения к партизанам.

А в ноябре 1943-го всю семью Кочетковых угнали в Германию. Где они и стали бесправными «остарбайтерами», восточными рабочими. Сначала попали в лагерь «Шарнхорст» в городе Эссен, потом батрачили в помещичьей усадьбе на Нижнем Рейне. И так – до самого 1945-го, когда в западную часть Германии вошли войска союзников, освободившие остарбайтеров и вывезшие их в Бельгию.

От вполне реальной угрозы попасть из немецкого плена в советский конц­лагерь Кочетковых спасли русские эмигранты. К этим русским людям, всегда ощущавшим свою кровную, неразрывную связь с родной землёй и соплеменниками, будущий писатель испытывал самые добрые и благодарные чувства. Они спасли всю семью – сначала в Европе, а потом в Южной Америке, где тоже была значительная русская диаспора.

Русские эмигранты и посоветовали Кочетковым взять, во-первых, фамилию бабушки по отцу – Слепухины, а во-вторых, повременить с возвращением на родину. Их близкие родственники в 1937-м были репрессированы, и перспектива оказаться вместо родного города в ГУЛАГе была вполне реальной. Слепухины в качестве «перемещённых лиц» два года прожили в Бельгии, а затем, уже в 1947-м, перебрались в Аргентину.

В этой экзотичнейшей для европейцев стране Юрий переменил множество профессий. Был и разнорабочим на стройке, и автомехаником, и монтажником, и электриком, и дизайнером ювелирных изделий. Изучал иностранные языки, много читал, активно занимался общественной деятельностью, публиковался в русских эмигрантских изданиях, подружился с эмигрантами первой волны, хранившими дух старой России. Мечтал о возвращении.

И вернулся домой в 1957-м, едва дождавшись открытия пограничных шлюзов. Родина, правда, сначала отнюдь не обласкала молодого человека. Ему не разрешили жить в столичных городах, где литературная жизнь была наиболее активной, а допустили только в провинциальный Воронеж. Оттуда он через несколько лет переехал сначала в Ломоносов (Ораниенбаум), а потом во Всеволожск под Ленинградом, где существуют сейчас улица писателя Юрия Слепухина и библиотека его имени. Его имя, кстати, носит и литературное объединение при Петербургском (Ленинградском) Доме учёных, в котором он более 30 лет руководил секцией прозы.

А его собственная проза была и остаётся настоящей, лирической и, между прочим, почти авантюрной по накалу событий. Забудешь ли предвоенную школьницу Таню Николаеву из романа «Перекрёсток», этого бесёнка в юбке, которую щедрая на всякого рода нежданные подарки российская судьба одарила перед войной яркой, как вспышка молнии, любовью, а потом бросила в самый круговорот войны, проведя и через оккупацию, и через рабочий лагерь в Германии?