Пока они шли по коридору, он все поддерживал ее под руку, должно быть шла она не очень твердо. Эдит действительно чувствовала, что у нее подгибаются колени.

Когда они вышли на ярко освещенное крыльцо, он остановился и посмотрел ей в глаза.

— Ты приехала на своей машине?

— Нет, на такси. — И это хорошо, подумалось ей, а то вряд ли она сейчас в состоянии сесть за руль. Она увидела очень близко тревожные глаза Мэтью, и тут ее мозг пронзила одна мысль.

— Ты ведь поехал к отцу, так мне сказал твой друг. Взял отпуск и поехал к отцу.

Его глаза продолжали смотреть напряженно и вопросительно.

— Я был у отца, но вернулся. Нам надо поговорить, Эдит.

Эдит молча кивнула. Все так же твердо держа ее под локоть, он повел ее к своему автомобилю, припаркованному сразу за воротами больницы. Она послушно шла за ним, больше ни о чем не спрашивая, во всем положившись на него, и ее сердце замирало от ожидания и надежды.

Мэтью повел машину по ночным лондонским улицам, и Эдит сразу поняла, что он везет ее к себе на Хокстон-стрит. Чтобы не молчать, она сказала:

— Врач говорит, что ни за что не может поручиться, но я просто не могу представить, что бабушка… — Горло ей сжало спазмом, и она проглотила последнее слово. — Она так любит жизнь! Она должна еще жить долго-долго. Я только сейчас поняла, что она для меня значит, что я не смогу без нее.

Подумать только, ведь я всерьез верила, что смогу жить в Италии с Сесилом вдали от бабушки, подумала она, поражаясь сама себе. Разве я смогу обойтись без этих воскресений, которые проводила в ее маленьком домике? И вообще.., я ни за что не хотела бы покидать Англию… Ведь если разобраться, у бабушки нет никого, кроме меня.

— Думай о том, что ее очень скоро выпишут и ты приедешь за ней в больницу, — сказал Мэтью.

— Если она не согласится пожить у нас, я сама поселюсь у нее и стану за ней присматривать, — твердо сказала Эдит. Ей сразу стало гораздо легче.

Хокстон-стрит в это время суток была совсем пустынной. Мэтью оставил машину на тротуаре, и они с Эдит поднялись в его квартиру. В полумраке коридора, когда она ждала, пока он откроет дверь ключом, ее сердце билось так сильно, что он, должно быть, ясно слышал эти частые, призывные удары.

Наконец они вошли в дверь, которая сразу открывалась в комнату.

Эдит уже некоторое время чувствовала слабость и головокружение, а тут у нее внезапно зашумело в ушах и начали подгибаться ноги, и она беспокойно огляделась вокруг, ища, куда бы сесть. Мэтью достаточно было одного взгляда, чтобы понять ее состояние. Он шагнул к ней и быстрым движением подхватил ее на руки. Эдит инстинктивно обняла его за шею.

Пока он нес ее к дивану, Эдит подумала, что всегда мечтала, чтобы он взял ее на руки.

Как ей и представлялось, его руки были сильными и надежными, и он нес ее легко, как пушинку, несмотря на то что она была далеко не эльфом.

Мэтью аккуратно опустил ее на диван.

— Это реакция. Ты сильно переволновалась.

Посиди, сейчас я сделаю тебе чай. А пока глотни-ка вот это.

Он поднес ей к губам рюмку с бренди. Эдит послушно глотнула и поморщилась, подобные крепкие напитки она никогда не употребляла.

А Мэтью снял с нее туфли и положил ее ноги на диван. От прикосновений его рук по ее жилкам разлилось тепло. Она откинулась на подушки, закрыла глаза и слушала, как он бренчит посудой. Как странно, она вовсе не испытывала неловкости. Рядом с ней был человек, которому она полностью доверяла. Она интуитивно чувствовала, что Мэтью сделает все так, как нужно, как лучше для нее, и она положилась на него. Он взял инициативу в свои руки, и Эдит покорно доверилась ходу событий.

Рядом раздались его шаги, и Эдит открыла глаза и села на диване, опустив ноги на пол.

Мэтью поставил перед ней дымящийся чай и сел в кресло напротив. Она обхватила двумя руками чашку и поднесла ее ко рту, посматривая на него из-под ресниц. Брови у него были сдвинуты на переносице, пальцы нервно сплетались и расплетались. Вот он вскинул на Эдит серые, как речная вода, глаза, и ее сердце затрепетало, а в горле пересохло — настолько красноречивым был его взгляд.

— Эдит… — начал он, но вынужден был откашляться. — Эдит, я действительно вчера уехал к отцу, но только переночевал у него и вернулся в Лондон. Я понял, что не могу уехать вот так, не услышав от тебя окончательного приговора… То, чего так боялся мой отец, все-таки случилось со мной. Я встретил женщину, которая перевернула всю мою жизнь. То, что я испытываю, настолько сильнее меня, что все доводы рассудка отходят на задний план. Видимо, это любовь, ничего не поделаешь. И поэтому я должен сказать, что я люблю тебя, Эдит.

У Эдит бешено забилось сердце, ей показалось, что она сейчас потеряет сознание. А он взял со стола салфетку и продолжал, сосредоточенно сгибая и разгибая ее в пальцах:

— Я понимаю, что ты не можешь ответить мне тем же. Но, может быть, ты разрешишь мне видеться с тобой изредка? Пока ты еще здесь, в Лондоне, и никуда не уехала. Может быть, мы могли бы иногда вместе пройтись пешком по Гайд-парку, как тогда, когда я делал наброски для портрета? Больше я ничего у тебя не прошу.

Ведь и так давно все было ясно, ты не скрывала от меня, что любишь другого. Но… — Он снова вскинул на нее глаза, и она прочитала в них безумную надежду, когда человек надеется вопреки доводам рассудка. Но тут же эти глаза словно присыпали пеплом. — Но если тебе этого совсем не надо, скажи, я уеду, и больше ты меня не увидишь.

Он замолчал и ждал ее ответа. Эдит в одну секунду пережила все те чувства, которые он должен был переживать сейчас. Ведь она и сама недавно испытывала все это. И она сказала, чувствуя, как у нее по щекам неудержимо побежали слезы:

— Но как же ты мог не прийти вчера? Как же ты мог, Мэтью, прислать вместо себя с портретом кого-то другого? Если бы ты только знал, как я тебя ждала!

Он напряженно смотрел на нее, словно боясь поверить собственным ушам, затем в одно мгновение оказался рядом с ней на диване.

— Эдит! Ты ждала меня? Но я решил, что тебя не интересует ничего, кроме портрета.

Неужели ты?..

Он придвинулся к ней и взял ее за руку.

— Я так тебя ждала, — говорила она с обидой в голосе, отстраняясь от него. — Ты не представляешь, какое я приготовила угощение. Я, понимаешь ли, решила, что, отведав моих кулинарных шедевров, ты не сможешь остаться равнодушным и твое сердце дрогнет. Особенно удался омар в винном соусе. Вспомнила, наверное, старую пословицу, что путь к сердцу мужчины лежит через его желудок. А как иначе могла я завоевать твое сердце? Я решила, что, написав портрет, ты потерял ко мне всякий интерес. А когда вместо тебя явился тот тип с портретом, я поняла, что все кончено, все окончательно кончено…

— Это был Оскар, мой друг. Он очень расстроился, когда узнал о том, что я решил уйти со службы… Но… Эдит! Неужели я такой болван? Ведь я считал, что ты.., любишь Сесила. Ты сама сказала мне об этом!

— Я не говорила тебе ничего подобного, сказала только, что собираюсь за него замуж. Ты просто был невнимателен, а это очень плохо для офицера службы безопасности, — покачала она головой. — Я сама не знаю, почему я этого не сказала, ведь я на самом деле считала, что люблю Сесила, но эти слова как-то не сошли у меня с языка. Именно ты заставил меня задуматься над этим вопросом — люблю ли я его?

И я поняла, что не люблю и не любила никогда. Потому что ждала тебя…

— Эдит, неужели… — проговорил он третий раз, глядя на нее во все глаза. Потом привлек ее к себе, и она со вздохом прижалась к его груди.

— Одно время я ужасно злилась на тебя, — пробормотала она, чувствуя, как он целует ее в волосы. — Едва я сказала тебе про Сесила, как ты тут же переменился. Стал таким равнодушным. Что я должна была думать, когда ты так легко отступился? Значит, для тебя все это было не серьезно. Уже потом я поняла, что ты не хотел «мешать нашему счастью»…