— Ребенка нельзя судить! — мрачно сказал ленсман. Он не смотрел на Дину.

— Почему же судили меня?

— Никто тебя не судил!

— Ты судил!

— Но, Дина…

— Ты отослал меня прочь из дому, словно ненужную вещь. А потом продал Иакову. К счастью, он оказался хорошим человеком. Но я была как волчонок.

— Бессовестные слова! Продал! Как ты можешь?..

— Могу, потому что это правда! Я мешала тебе. Была невоспитанна. Если бы пробст не пристыдил тебя, я бы до сих пор доила коз и коров у Хелле! Думаешь, я не знаю? А вот чужую женщину, которая украла цветной передник и деньги, тебе жалко! Знаешь, что говорится в черной Книге Ертрюд о таких, как ты?

— Дина!

Ленсман величественно поднялся, приборы звякнули, рюмка опрокинулась.

— Сердись сколько хочешь! Но ты не знаешь, что написано в Книге Ертрюд! Ничего-то ты, ленсман, не знаешь! Собираешь вокруг себя мелких людишек и пускаешь им пыль в глаза. Вешаешь их себе на цепочку от часов, как брелоки. Смотрите все, какой справедливый человек ленсман Холм из Фагернессета!

— Дина…

Ленсман вдруг согнулся над столом и весь побелел. Потом медленно опустился на стул и сполз на пол. Ноги больше не держали его.

Вбежала Дагни. Она плакала и обнимала лежавшего на полу ленсмана. Дина посадила его на стул, дала напиться из своего стакана и вышла из комнаты.

Ленсман быстро оправился.

— Сердце подвело, — смущенно объяснил он.

С опозданием на час они мирно принялись за десерт.

Ленсман громким голосом кликнул Дину со второго этажа. Он держался за балясины лестницы и чувствовал себя пристыженным.

Когда Дина снова заняла свое место, мальчики смотрели на нее со страхом и восхищением.

Вообще им не полагалось ни видеть, ни слышать того, что случилось. Но сегодня они еще раз оказались свидетелями того, как Дина справилась с отцовским гневом. И убедились, что она не умерла от этого. Напротив. Чуть не умер ленсман.

Лицо Дагни все время менялось, пока Дина была у них. На ленсмана смотрел растущий у ручья лютик. На Дину — гнилые водоросли.

Я Дина. Ноги мои врастают в пол, я стою в ночной рубашке и смотрю, как луна плывет по небесам Ертрюд. У нее есть лицо. Глаза, рот, нос. Одна щека немного впалая. Ертрюд еще стоит над моей кроватью и плачет, когда думает, что я сплю. Но я не сплю. Я иду по небесам и считаю звезды, чтобы она увидела меня.

Приезжая к ленсману, Дина забавлялась тем, что передвигала и переставляла вещи. На их прежние места. Туда, где они стояли еще до приезда Дагни.

Дагни не подавала виду, что замечает это. Она давно раскусила Дину. И не хотела доставлять ей удовольствие своим раздражением. Стиснув зубы, она ждала, пока гостья уедет.

На этот раз ей пришлось ждать лишь до утра. Потом она со злостью бегала по комнатам и возвращала все на свои места. Корзинку с рукоделием из курительной обратно в кабинет. Портрет Ертрюд из столовой — в коридор на втором этаже.

Этот портрет Дина поменяла местами с синим фарфоровым блюдом с золотой каймой, на котором был изображен принц Оскар.

И помилуй Бог того, кто попадется Дагни на пути или спросит, чем она занимается.

Позже, когда ленсман курил послеобеденную сигару и, наслаждаясь покоем, не чуял опасности, Дагни не сдержалась:

— Нельзя быть такой бестактной и бесстыдной, как Дина!

— Ну-ну… Что случилось на этот раз?

Ленсману надоели женщины. Он их не понимал. Не желал вмешиваться в их дела и принимать чью-либо сторону. И все-таки он попался на удочку Дагни.

— Выбранила тебя! Испортила нам обед! Передвигает вещи с места на место, будто она здесь хозяйка! Перевесила портрет Ертрюд, чтобы унизить меня, — чуть не плача, перечисляла Дагни.

— У Дины трудный характер… Но у нее не было злого умысла.

— Какая разница! Ленсман вздохнул.

— Я рад, что у меня только одна дочь, — пробормотал он.

— Я тоже!

— Ну будет уже, Дагни!

— Что ж, подождем другого раза, когда она снова приедет верхом без седла, как простой мужик, и будет распоряжаться здесь, словно вся ленсманская усадьба принадлежит ей. И снова доведет тебя до сердечного приступа!

— Она приезжает редко.

— И слава Богу!

Ленсман почесал в затылке, взял трубку и ушел в кабинет. Бразды правления ускользали из его рук. Ему было стыдно, что он не одернул жену, не потребовал тишины и покоя. Он чувствовал, что постарел и многое ему уже не под силу. Вместе с тем он не мог не признать, что с приездом Дины в усадьбу ворвалась струя свежего воздуха. Он окажет ей услугу. Которую никто, кроме него, оказать ей не может. Все-таки она его дочь. Не хватало, чтобы он отказал ей! Кроме того, ему было приятно, что есть человек, с которым можно иногда помериться силами. А то все здесь слишком чувствительные.

Ленсман со вздохом опустился в вольтеровское кресло, отложил трубку и схватил табакерку с нюхательным табаком.

Табак помогает думать. А сейчас ему было необходимо разобраться в собственных мыслях. С чего же начать?..

Что Дина сказала про бедную Ертрюд? Что там написано в ее черной книге?

ГЛАВА 2

Вот, Он пройдет предо мною, и не увижу Его; пронесется, и не замечу Его.

Возьмет, и кто возбранит Ему? Кто скажет Ему: «Что Ты делаешь»?

Книга Иова, 9:11, 12

Дина вернулась домой. Усадьбу стеной ограждала тишина. В доме работников, где жил Нильс, горел свет. Белое сияние падало на синеватый сугроб. Окна были завешаны простынями. В Рейнснес пришла смерть. Скользнула тенью в заиндевелое окно. Нильса срезал Фома. Обрывок веревки еще долго болтался под потолком.

Нильс нашел щель между потолочными балками. Должно быть, ему пришлось попотеть, чтобы протащить сквозь нее веревку: щель была очень узкая.

Потом он сделал петлю и удавился.

Он не ушел из теплого дома, как все, кто задумывал такое. Обычно вешались в лодочных сараях. Там легко было найти свободную балку, чтобы перекинуть петлю.

Нильс же предпочел в последнюю минуту быть поближе к теплой печке. Под крышами пакгаузов ему было бы слишком одиноко и тоскливо. Там было слишком много свободного места.

Нет, Нильс повесился рядом с печкой. Потолок в его комнате был такой низкий, что ноги рослого Нильса почти доставали до пола.

Выглядел Нильс совсем нестрашно, несмотря на обстоятельства его смерти. Глаза у него не выкатились из орбит, язык не вывалился. Но цвет лица был нехороший.

Было видно, что голова уже не принадлежала туловищу. Подбородок глядел в пол. Нильс тихонько покачивался на веревке. Должно быть, уже давно.

Фома выбил дверь, сердце у него стучало, как паровая машина.

Старый дом дрогнул, и Нильс повернулся в своей петле. Темные волосы падали ему на лоб. Как будто он выпил лишний стакан пунша. Глаза были закрыты. Руки висели вдоль туловища. Только теперь люди наконец увидели его таким, какой он был на самом деле. Одинокий приказчик из лавки, обуреваемый мечтами. Наконец-то он принял решение.

Нильс лежал на обеденном столе на носилках, пока ему не сделали хороший гроб.

Андерс был на Лофотенах. Но за ним уже послали гонца.

Юхан со Стине вместе сидели возле покойника. Всю ночь они следили там за свечами.

Стине то открывала, то закрывала лицо Нильса. Она не замечала никого, кто заходил в комнату. Даже матушку Карен, которая, прихрамывая, подошла к Стине, положила руку ей на плечо и заплакала. Даже Юхана, который время от времени читал над покойником Библию.

Темные, как у гаги, глаза Стине смотрели на море. Кожа золотилась как обычно. Она ни с кем не делилась своими мыслями. Единственные слова, которые она произнесла в тот день, когда отца Ханны вынули из петли, были обращены к Юхану:

— Мы с тобой ему самые близкие и должны обмыть тело.

Дина задумчиво смотрела на лицо Нильса, точно оценивала лошадь или корову, которую решила не покупать. Но в ее взгляде мелькало даже одобрение.

Собрались все обитатели усадьбы. На лицах было написано недоверие и бессилие, искренний страх и легкие угрызения совести.