Дышал он громко, с трудом.

Ржание и стук копыт не принесли ему облегчения.

Не так-то просто быть отцом сатаны.

Ленсман не признался ни одной живой душе, что выросшая дочь изрядно поколотила его.

Оказалось, их силы были примерно равны. Недостаток силы Дина восполняла дерзкой находчивостью и ловкостью, ногтями и зубами.

Ленсман не мог взять в толк, в чем он провинился, что Господь так карает его. Подумать только, чтобы ребенок бил своего отца! Боже милостивый, что же это такое!

Первый раз кто-то осмелился поднять на ленсмана руку. Отец у него был властный, но любящий, к тому же он редко бывал дома, а мать дрожала над единственным сыном.

Ленсман никогда не отличался особой твердостью. Теперь он сидел в уборной и плакал.

Тем временем Дина неслась галопом через горы прямо в Рейнснес.

Она лишь приблизительно представляла себе, в какой стороне он находится.

В начале вечера она уже спускалась к усадьбе по крутому склону.

Дорога петляла между камнями, кустарником и зарослями можжевельника. Через бурную реку был перекинут мост. Кое-где дорога была обнесена каменной оградой, предохранявшей ее от весеннего паводка.

Нетрудно было понять, почему люди предпочитали попадать в Рейнснес морем. Склон был так крут, что сверху казалось, будто внизу нет ничего, кроме воды.

На другой стороне широкого пролива в небо упиралась темная горная гряда.

Но на западе море и небо дарили взгляду желанную свободу.

Когда Дина спустилась немного ниже, ей между густым березовым лесом и серым грохочущим морем открылись поля.

Небо и море сливались воедино — такого простора Дина еще не видела.

Выбравшись из последней расселины, она придержала лошадь.

Белый жилой дом, надворные постройки. Их было не меньше пятнадцати! Три пакгауза, два лодочных сарая. Рейнснес был гораздо больше, чем усадьба ленсмана!

Дина привязала лошадь к белому штакетнику и остановилась, заглядевшись на небольшой восьмиугольный домик с окнами из цветного стекла. Дикий виноград образовал арку над дверью, углы домика были покрыты затейливой резьбой.

Портал главного здания был украшен орнаментом из листьев. Широкая каменная лестница с коваными перилами и садовые скамейки по обе стороны двери были готовы принять Дину.

Все это показалось ей таким роскошным, что она предпочла воспользоваться черным ходом.

У застенчивой и испуганной служанки Дина спросила, дома ли Иаков Грёнэльв.

Иаков дремал в большом кресле-рококо возле кафельной печи в курительной комнате. Жилет был расстегнут, манишка отсутствовала. Непричесанные седые вьющиеся волосы почти скрывали лицо. Усы обвисли.

Но он даже не вспомнил об этом, увидев в дверях Дину.

Она как будто явилась из его безумной мечты. Правда, без виолончели и лифа. Иаков был так полон ею, что не сразу сообразил, что видит ее наяву.

Шея и уши у него медленно налились краской. Волнение, вызванное ее появлением, оказалось слишком сильным.

Первым его желанием — правда, он еще не окончательно проснулся — было повалить ее на пол. Здесь, сию же минуту.

Но Иаков требовал соблюдения приличий, в том числе и от себя самого. Кроме того, сюда в любую минуту могла зайти матушка Карен.

— Папаша говорит, что мы с тобой должны пожениться! — не здороваясь, выпалила Дина. Потом стянула с себя серую овчинную шапку так, словно была простым работником. — Только из этого ничего не выйдет! — прибавила она.

— Может, ты сначала сядешь? — Иаков встал.

Ох уж этот ленсман! Небось до смерти напугал девчонку своей строгостью.

Иакова охватило раскаяние. Нужно было предупредить ленсмана, что он сам сначала поговорит с Диной.

Но это свалилось на него так неожиданно. Он уже сам себя не помнил.

— Не совсем так. Твой отец, наверное, хотел сказать, что я просил бы тебя выйти за меня замуж.

На лице у нее вдруг мелькнула неуверенность. Что-то похожее на обычное старомодное любопытство.

Иаков до сих пор не видел ничего подобного. Его охватило желание, он почувствовал себя молодым. Он снова показал ей рукой на кресло, в котором только что сидел сам. Помог снять куртку. От Дины пахло потом и вереском. У корней волос и на верхней губе выступила испарина.

Иаков подавил вздох.

Потом распорядился, чтобы им подали кофе с печеньем и больше не беспокоили.

С напускным равнодушием, словно беседовал с обычным торговым партнером, он взял стул и сел напротив нее. Он выжидал. И все время старался смотреть ей в глаза.

Этим приемом Иаков пользовался и раньше. Но с тех пор как он посватался к Ингеборг, его ставка никогда не была так высока.

Дина пила кофе, громко прихлебывая. Сердитые складки между бровями у нее еще не разгладились.

Она расстегнула верхние пуговицы на вязаном жакете, и тесная блузка не могла удержать на месте ни ее груди, ни его взгляд.

Верный сыновнему долгу, Иаков послал служанку за матушкой Карен и представил ей Дину. Дочь ленсмана. Она бесстрашно прискакала через горы с наказом от своего отца.

Матушка Карен поглядела на Дину через пенсне и пелену доброжелательности. Она всплеснула руками и распорядилась тут же приготовить для гостьи лучшую комнату. Теплая вода, чистые простыни…

Иаков предложил показать Дине свое хозяйство. Ему не хотелось делить ее ни с кем.

Он не спускал с нее глаз. Говорил тихо и проникновенно. Показывал все, что хотел бы отдать ей.

— Вороного коня?

— Да!

Иаков показал ей конюшню. Морские пакгаузы. Лавку. Дина сосчитала деревья в аллее.

Наконец она рассмеялась.

Рано утром работник отправился через горы с лошадью Дины.

Прежде чем Иаков спустил на воду карбас с казенкой, чтобы отвезти Дину домой, они ударили по рукам. Они поженятся.

В усадьбе у ленсмана царил переполох. Никто не знал, куда подевалась Дина.

Ее искали и пешком, и на лошадях. Наконец из Рейнснеса явился работник с лошадью, у ленсмана от облегчения и бешенства на губах выступила пена.

Но когда прибыл карбас и Дина спрыгнула на причал с канатом в руке, он был уже совершенно спокоен.

Я Дина. В Рейнснесе море и небеса сливаются воедино. На аллее, что ведет от лавки к усадьбе, с каждой стороны растет по двенадцать больших рябин. В саду растет высокая бузина, на нее можно залезть. Там есть черная кошка. И четыре лошади. В Рейнснесе есть Ертрюд. Под вечно высокой крышей прачечной.

Ветер. Там всегда дует ветер.

Свадьба должна была состояться в мае, до того как карбасы уйдут на юг, в Берген.

В усадьбе у ленсмана приданое складывали в сундуки и укладки. Упаковывали, распределяли. Шили, вязали и плели кружева.

Дина почти все время проводила в хлеву и в конюшне, словно все это ее не касалось.

Ее волосы впитывали тяжелый дух домашних животных. По этому запаху ее можно было узнать издалека. Она заслонялась им как щитом.

Все увещевания Дагни, что от будущей хозяйки Рейнснеса не должно пахнуть хлевом, испарялись, как дождь на нагретых солнцем камнях.

Дагни по-матерински уединилась с Диной, дабы посвятить ее в то, из чего складывается жизнь замужней женщины. Сперва она осторожно заговорила о месячных. О счастье и обязанностях жены и матери.

Но Дина не проявила к этому никакого любопытства и держалась почти надменно. У Дагни появилось неприятное чувство, что падчерица украдкой наблюдает за ней и что она знает о воспроизводстве жизни больше, чем сама Дагни.

Глядя, как Дина задирает юбку и залезает на большую березу за амбаром, Дагни только диву давалась, что такая необъяснимая ребячливость сочетается в этой пятнадцатилетней девочке с острым и ядовитым умом.

В Дине отсутствовало всякое кокетство, ее совершенно не заботило, какое впечатление она производит на окружающих. Ее поведение и жесты были естественны, как у шестилетнего ребенка. Она не стеснялась ни своей одежды, ни слов.

Дагни прекрасно понимала, что выдать замуж такое создание — дело непростое. И, по правде говоря, не знала, кому из них придется хуже — Дине или Иакову.