После того, как Сирокко более-менее успокоилась, они сели в кружок, и Калвин начал рассказывать.

– Я вылез из дыры недалеко от того места, где исчезает река, – рассказывал он. – Это произошло семь дней тому назад, вас я услышал на второй день.

– Но почему ты не позвал нас? – спросила Сирокко.

Калвин поднял остатки своего шлема.

– Потерялся микрофон, – объяснил он, распутывая оборванные провода. – Я вас слышал, но не мог ничего передать. Я ждал, питался фруктами – я просто не мог убить ни одного животного, – он растопырил широкие ладони и пожал плечами.

– Как ты определил, где нас ждать? – спросила Габи.

– У меня не было уверенности.

– Великолепно, – сказала Сирокко и, хлопнув ладонью по ноге, засмеялась. – Великолепно, все это, как в сказке. Надеясь кого-нибудь найти, мы не надеялись, что это будешь ты. Это было бы слишком хорошо, чтобы быть правдой. Ведь так, Габи?

– А? О, конечно, это грандиозно.

– Я тоже рад вас видеть. Я слушал вас пять дней. Оказывается, это так приятно – слышать знакомые голоса.

– Это в самом деле продолжалось так долго?

Калвин похлопал себя по запястью, где были часы.

– Они до сих пор показывают точное время, – сказал он. – Когда мы вернемся назад, напишу на завод письмо.

– Я бы высказала благодарность изготовителям ремешка. Он был металлический, а мой кожаный.

Калвин пожал плечами.

– Я помню. Его стоимость больше, чем моя месячная зарплата интерна.

– И все равно кажется, что прошло слишком много времени. Мы спали всего три раза.

– Я знаю. Билл и Август испытывают те же трудности при определении времени.

– Билл и Август живы? – вскинула на него взгляд Сирокко.

– Да, я слышал их. Они внизу, на дне. Могу указать место. У Билла, как и у вас, сохранился приемопередатчик. У Август цел только приемник. Билл описал бросающиеся в глаза вехи, по которым его можно найти. Он сидит там уже два дня, и Август довольно быстро нашла его. Сейчас он регулярно посылает позывные. А Август только спрашивает об Апрель и плачет.

– Боже, – выдохнула Сирокко, – я так и предполагала, что она будет так себя вести. Ты не представляешь, где могут быть Апрель или Джин?

– Я думаю, что однажды слышал Джина – он плакал, как уже говорила Габи.

Сирокко задумалась, нахмурившись.

– Но почему Билл не слышит нас? Ведь наши передатчики работают на одном канале.

– Может быть, дело в помехах окружающей местности, – сказал Калвин. – Вас отделяла скала. Только я слышал обе группы, но ничего не мог поделать без передатчика.

– Следовательно, теперь он должен слышать нас, если…

– Не волнуйся. Сейчас они спят и не слышат тебя. Эти наушники жужжат не громче комара. Они должны проснуться через пять или шесть часов.

Калвин перевел взгляд с одной на другую.

– Люди, а нам ведь тоже не мешает поспать, вы шли двадцать пять часов.

Сирокко легко поверила ему. Несмотря на возбуждение, у нее слипались глаза. Но она еще крепилась.

– А как же ты, Калвин? Тебя ничего не беспокоит?

– Беспокоит? – переспросил Калвин, приподняв бровь.

– Ты знаешь, что я имею в виду.

– Я не говорю об этом. Никогда, – сказал он, и у него, казалось, перехватило дыхание.

Сирокко не настаивала. Калвин казался спокойным, он как будто примирился с чем-то.

Габи встала и, потянувшись, зевнула во весь рот.

– Я за то, чтобы поспать, – сказал она. – Где мы ляжем, Роки?

Калвин тоже поднялся на ноги.

– У меня есть одно место, – сказал он. – Это здесь, на дереве, вы обе поместитесь. Я не буду ложиться, послушаю Билла.

Это было птичье гнездо, сплетенное из виноградной лозы. Калвин устлал его чем-то вроде перьев. Там было полно места, но Габи предпочла лежать поближе друг к другу, как они делали до этого. Сирокко заколебалась, но потом решила, что это не имеет значения.

– Роки?

– Что?

– Я хочу, чтобы ты была внимательна к нему.

– М-м-м? К Калвину? – сквозь сон пробормотала Сирокко.

– С ним что-то случилось.

Сирокко посмотрела на Габи покрасневшими глазами.

– Давай спать, Габи, ладно? – она вытянулась и похлопала Габи по ноге.

– Просто будь осторожнее, – пробормотала Габи.

«Если бы был хоть какой-нибудь признак утра, – зевая, подумала Сирокко, – вставать было бы гораздо легче. Что-нибудь вроде кукарекающего петуха или поднимающегося из-за склона солнца».

Габи все еще спала рядом с нею. Сирокко вылезла из гнезда и встала на широкой ветви дерева.

Калвина нигде не было видно. Завтрак находился на расстоянии вытянутой руки: пурпурные плоды размером с ананас. Сирокко сорвала один и съела его вместе с кожурой. Она начала карабкаться вверх. Это оказалось неожиданно легко – она поднималась как по лестнице. Взбираться по этому дереву было одно удовольствие, ничего подобного она не испытывала лет с одиннадцати. За наросты на бугристой коре было удобно держаться. Сирокко добавила еще несколько царапин к имеющимся, но это была невысокая цена, и она охотно платила ее.

Впервые за все время пребывания на Фемиде она чувствовала себя счастливой. Встречу с Габи и Калвином она не считала, так как та радость граничила с истерией. Сейчас же это было просто ощущение радости.

Она никогда не была угрюмой личностью. У нее были хорошие минуты на «Властелине Колец», но это не было полной радостью. Пытаясь воссоздать то время, когда она испытывала всеобъемлющее счастье, она пришла к выводу, что это была вечеринка, во время которой она узнала, что после семи лет испытаний у нее есть команда. Сирокко улыбнулась при этом воспоминании; это была очень хорошая вечеринка.

Но вскоре она отогнала все мысли и позволила своей душе парить в свободном полете. Она не чувствовала своего тела. Взбираясь обнаженная на дерево, Сирокко испытывала ошеломляющее ощущение свободы. До сих пор нагота доставляла ей чувство досады и опасности, теперь же она наслаждалась ею. Она ощущала под пальцами грубую кору дерева и гибкие ветви. Ей хотелось закричать по-тарзаньи.

Добравшись до вершины, она услышала звук, которого раньше не было. Это был повторяющийся треск, исходящий из точки где-то за желто-зелеными листьями. Это было впереди нее, несколькими метрами ниже. Она спустилась на горизонтальный сук и осторожно поползла в сторону от ствола.