– Катитесь к черту, мистер Бертон, – с презрительной полуулыбкой процедила Шеннон. – Вы – жалкий, мерзкий, отвратительный старикашка. И если вы думаете, что я прыгну к вам в постель только ради того, чтобы сохранить эту паршивую работу, то сильно ошибаетесь. Я ухожу. Да, ухожу. Вы еще приползете ко мне и будете на коленях умолять вернуться, но… – она подняла руку и покачала пальцем, – я не вернусь. И не просите. Счастливо оставаться.

– Но… но… вы не можете просто так взять и уйти, – жалобно заскулил Саймон Бертон, главный редактор популярной в Сан-Франциско газеты «Ньюс». – У нас контракт и…

– Я пришлю своего адвоката, – решительно перебила его Шеннон. – Разговаривайте с ним. – И, гордо вскинув голову, промаршировала из кабинета, не забыв хлопнуть дверью так, что бронзовая чернильница – упрямый старикан писал только перьевой ручкой – на письменном столе перевернулась и ее содержимое безжалостной волной окатило аккуратно разложенные бумаги.

Так тебе и надо, мстительно подумала Шеннон и открыла глаза. Ничего не скажешь, получилось эффектно. В последнее время она часто разыгрывала эту сцену в своем воображении, каждый раз внося в нее новые детали и доводя до совершенства.

К сожалению, в действительности ситуация выглядела несколько иначе. За окном снимаемой Шеннон квартирки на шестом этаже старого жилого дома в районе Кастро открывался прекрасный вид на бухту. Возможно именно благодаря виду платить за две комнаты с тесной ванной и крохотной кухней приходилось немалые деньги, восемьсот долларов в месяц. Иногда Шеннон опаздывала с оплатой, и тогда управляющий, Джин Забирски, поймав нерадивую квартиросъемщицу, читал ей длинную и нудную лекцию о безответственности, в коей он, Джин, усматривал корень всех бед не только современной Америки, но и всего мира, и обещал применить самые суровые из предусмотренных договором мер. Заканчивался конфликт всегда одинаково: Шеннон обещала внести плату в самые ближайшие дни, а Джин, сменив гнев на милость и проникшись сочувствием к бедняжке, советовал не торопиться.

– Жизнь чертовски вздорожала, – жаловался он, попивая предложенный кофе и оглядывая скромную кухоньку, в которой не могли разойтись даже двое. – Когда я только приехал сюда в шестьдесят девятом, мне хватало трех сотен в месяц, чтобы чувствовать себя королем. А сейчас, если ты зарабатываешь меньше трех тысяч, на тебя смотрят как на неудачника. Помяни мое слово, Шен, дальше будет еще хуже. Америка обречена. Пройдись по улице и прислушайся – вокруг говорят на каких угодно языках, но только не на английском. Каким таксистом может быть парень, еще полгода назад умевший управлять разве что верблюдом! Даже поесть толком невозможно. Фалафель, шакенуки, пельмени… Ты знаешь, что это такое? Мексиканцы, китайцы, арабы, русские… Да, Америка катится в пропасть. Наши внуки будут разговаривать на испанском. Серьезно, я сам недавно об этом читал в каком-то журнале. А телевидение! Что они нам показывают! Не смотрел бы!

Посокрушавшись и допив кофе, Джин уходил, а Шеннон открывала блокнот и садилась за подсчеты.

Хотя она и работала в трех местах, денег катастрофически не хватало. Еще три года назад, сразу по приезде в Сан-Франциско, Шеннон установила для себя строгие правила экономии и завела тетрадь, куда ежедневно записывала все свои расходы. По прошествии двух месяцев выяснилось, что примерно треть заработка уходит на мелочи, без которых вполне можно было бы обойтись. Еще через два месяца, после повторной ревизии, она поняла, что не может обойтись как раз без этих мелочей.

Если не можешь сокращать расходы, увеличивай доходы. Следуя этому правилу, Шеннон огляделась, прикинула и взялась за то, что поначалу рассматривала исключительно в качестве подработки и что со временем увлекло ее полностью: стала вести рубрику «Разговор по душам» в газете «Ньюс».

Душ выплеснул последнюю порцию горячей воды и недовольно заурчал. Зная по собственному опыту, что за этим последует, Шеннон торопливо ополоснула волосы и повернула кран. Где-то в недрах водопроводной системы снова заурчало, забулькало, загудело.

Боже, неужели мне это слушать до конца жизни?

Шеннон наспех вытерлась, накинула халат, купленный в безумном приступе мотовства год назад, после того как Стивен устроил ее в газету. Интересно получилось: халат служит верой и правдой, даже почти не полинял после нескольких стирок, а вот Стивен… Шеннон вздохнула – от любовника остались лишь воспоминания. Впрочем, от иных знакомств остается порой кое-что похуже. А Стивен ведь действительно сделал для нее немало.

Стивен появился в ее жизни в тот самый момент, когда эта самая жизнь, как протараненный торпедой корабль, легла на бок и готовилась пойти ко дну. Шеннон до сих пор во всех деталях помнила то серое ноябрьское утро. Она прожила в Сан-Франциско более двух месяцев и уже начала привыкать и к самому городу с его особой атмосферой, и к сумасшедшим в сравнении с провинциальным Ред-Блаффом ценам, и к необходимости жить в совершенно ином темпе. Конечно, Сан-Франциско не Лос-Анджелес и не Нью-Йорк, где путь к цели напоминает бесконечную гонку с препятствиями, но Шеннон казалось, что она пересела со старенького, мило тарахтящего «форда» на стремительно несущийся по скоростной автостраде «ламборгини».

Но, увы, на первом же повороте она не справилась с управлением, и ее вынесло с автострады на обочину. Сейчас, по прошествии двух лет, Шеннон могла позволить себе улыбнуться, вспоминая ситуацию, в которой оказалась, когда рекламное агентство в лице своего далеко не главного менеджера объявило, что не нуждается в ее услугах. Разумеется, никаких объяснений ей никто давать не собирался, и только тот самый менеджер, щеголеватый молодой человек, снисходительно бросил, что она, Шеннон Ридж, не подходит по типажу.

– Так какого черта вы целый месяц морочили мне голову?! – не выдержала Шеннон. – Зачем нужны были эти дурацкие фотосессии? Эти так называемые пробы? Вы что, не могли сразу сказать, что у меня не тот типаж?

Менеджер, на лацкане пиджака которого висел значок с изображением эмблемы агентства – женского силуэта в объективе видеокамеры – и претенциозным девизом «Бог создал человека – мы делаем его красивым», с кривой усмешкой посмотрел на нее и покачал головой.

– Прямой путь, – мисс Ридж, не всегда самый надежный и короткий. Боюсь, вам еще только предстоит постичь сию простую истину.

Что он хотел этим сказать, она поняла несколько позже, когда одна из новых знакомых, Люси Тревейн, по секрету призналась, какие обходные пути привели ее к заключению двухгодичного контракта.

– Эскорт-услуги? – ужаснулась Шеннон. – Но это же… И ты согласилась?

Люси вспыхнула.

– А как ты думала? Это у птицы есть крылья, а у женщины только… сама знаешь что…

В тот день Шеннон поклялась, что никогда в жизни не переступит порог рекламного или модельного агентства. Еще две недели она держалась на плаву и искала более или менее приемлемую работу, пока не поняла, что нужно либо возвращаться в Ред-Блафф, либо существенно понизить уровень притязаний.

Те две недели мытарств, строжайшей экономии и нарастающего отчаяния стали самым тяжелым периодом в ее двадцатитрехлетней жизни. И вместе с тем суровым, но необходимым уроком.

А потом судьба послала ей Стивена.

Предаваться воспоминаниям за чашечкой свежесваренного утреннего кофе занятие, конечно, приятное, но брошенный на часы взгляд заставил Шеннон поторопиться. Поспешно дожевав оладьи и проглотив то, что еще оставалось в чашке, она расчесала короткие каштановые волосы, сменила халатик на майку с изображением Ди Каприо и светлые джинсы, сунула ноги в кожаные индийские мокасины и, прихватив сумку, выскочила за дверь.

– Доброе утро, мисс Ридж, – приветствовала ее соседка по площадке миссис Доуэр. – Если опаздываете, советую спуститься по лестнице. Лифта нет уже минут пять. В этом доме, похоже, никто ни за что не отвечает. А знаете почему? Потому что наш мэр – демократ. Да, я и сама за него голосовала, как за худшее из зол, но кто же мог подумать…