Сэмми подошел и встал рядом — боковым зрением я различала неясную фигуру в черном. От него чудесно пахло свежевыпеченным хлебом, сахарным печеньем или еще чем-то таким же вкусным и полезным. Он стоял не меньше минуты, глядя на меня, прежде чем я собралась с духом и посмотрела на него, когда Сэмми намекающе кашлянул.

— Привет, — промямлила я.

— Привет. — Он машинально отряхнул с черных брюк пятно, похожее на след от муки, но тут же перестал, заметив, что я наблюдаю.

— Э-э-э… присаживайтесь, пожалуйста, — заикаясь, предложила я, гадая, почему в данную минуту совершенно не в состоянии говорить вразумительно и связно.

— Спасибо. Я подумал, проще встретиться, раз уж оказался на той же улице.

— Да, в этом определенно есть смысл. Вы сказали, только что вышли с занятий? Наверное, посещаете курсы барменов? Всегда мечтала! — Меня понесло, но я ничего не могла с собой поделать. — Это, в общем, чрезвычайно полезное умение, независимо от того, работаешь в баре или нет. По-моему, очень здорово, если можешь запросто смешать приличный коктейль. Вы согласны?

Сэмми в первый раз улыбнулся мне мегаваттной сияющей улыбкой от уха до уха, и я подумала, что просто умру, если когда-нибудь он перестанет мне улыбаться.

— Нет, я не на курсах барменов. Я учусь делать выпечку.

Я не совсем поняла, что общего у вышибалы с выпечкой, но решила — прекрасно, если у человека есть хобби. В конце концов, еженощный прилив самомнения от возможности не пустить в клуб людей, придравшись к их внешнему виду, со временем приедается.

— Неужели? Как интересно! Вы любите готовить в свободное время? — спросила я из вежливости. К сожалению, вопрос прозвучал громко и чисто. — Я хочу сказать, кулинария — ваша страсть?

— Страсть? — Он снова широко улыбнулся. — Не уверен, что это можно назвать страстью, но — да, я люблю готовить. И в некотором роде должен уметь — для работы.

Боже, я ушам не поверила, что он проехался по случайно вылетевшему у меня нелепому слову.

— Должны? — Это прозвучало надменно. — Извините, не знала. И кому же вы готовите?

— Вообще-то я готовлюсь стать шеф-поваром. — Он отвел взгляд.

— Шеф-поваром? Правда? В каком ресторане?

— Пока еще ни в каком. Я недавно окончил Американский кулинарный институт 104, теперь вечерами беру уроки. Сейчас учусь печь сдобу, — засмеялся он.

— Но как вы этим увлеклись?

— Я еще не вполне увлекся, но это полезное умение. Пока жил дома, умел делать только омлет, когда наступала моя очередь готовить обед. В школе одно лето провел в Итаке, мы с приятелем устроились официантами в отель «Статлер» в кампусе Корнелла. Однажды старший менеджер заметил, как я доливал клиенту кофе, держа кофейник чуть ли не в четырех футах над чашкой и всячески выделываясь. Почему-то это ему понравилось, и он убедил меня поступить на факультет гостиничного сервиса и даже платил мне стипендию. Во время учебы я работал сначала помощником официанта, затем официантом, ночным менеджером, барменом — в общем, кем только не работал, а когда закончил учебу, он подцепил меня на крючок годового обучения в «Мишлене» — первоклассном ресторане во Франции. Так что это все дело его рук.

Я смутно чувствовала, что челюсть у меня отвисла весьма неизящно, — я была ошарашена такой карьерой, но Сэмми тактично спас меня от меня самой, продолжив рассказ.

— Вы, наверное, удивляетесь, почему я работаю вышибалой в «Бунгало»? — он.

— Нет-нет, главное, чтобы вам нравилось. То есть это… Я имею в виду, это же одна из сторон ресторанного сервиса.

— Я коплю деньги, вот и все. Успел поработать, пожалуй, во всех модных клубах Нью-Йорка, — усмехнулся Сэмми. — Но игра стоит свеч: рано или поздно я открою собственный ресторан. Надеюсь, скорее в ближайшем, чем в отдаленном будущем.

Наверное, у меня все еще был озадаченный вид. Сэмми засмеялся:

— Ну, первая и главная причина — это, конечно, деньги. Можно вполне прилично жить на жалованье охранника и бармена, а у меня сейчас сразу несколько таких подработок. Вполне терпимо — можно в клубы не ходить и деньги не тратить. Все считают, что открыть ресторан в Нью-Йорке — самое милое дело. Мне говорили, очень важно хорошо разбираться в модной тусовке, знать, кто с кем спит, и кто действительно имеет вес, а кто просто строит из себя… Нравится мне или нет, но я не вхож в этот круг, и работа — прекрасный способ наблюдать за тусовщиками в естественной среде их обитания… — Сэмми вдруг зажал рот ладонью и уставился на меня: — Ох, не следовало мне все это говорить. Я не хотел оскорбить вас и ваших друзей, я…

Любовь. Всепоглощающая, необоримая любовь. Я едва могла удержаться, чтобы не поцеловать его в губы, — он выглядел таким испуганным… Впечатление портило то, что Сэмми счел светское общество моим излюбленным крутом общения, полагая, будто я сознательно подцепила кавалера, способного выложить за комплект постельного белья больше, чем мои родители за автомобиль.

— Не говорите больше ничего…

Я инстинктивно потянулась ласково погладить его по щеке, но в последний момент заволновалась, и пальцы лишь неловко дернулись. У героини хорошего романа достало бы хладнокровия закончить движение, а у меня, как видите, нет.

— У вас потрясающая работа. Подумать только, что вам удается увидеть каждый вечер. Наверное, бывают и забавные происшествия?

Это оказалось все, что ему нужно:

— Боже, да просто невероятные! Все эти люди… Им некуда девать деньги, у них прорва свободного времени, а единственной заботой, похоже, является ежевечернее нытье, чтобы я пропустил их в тот или иной клуб.

— Однако это довольно лестно, вы не находите? Люди из кожи вон лезут, лишь бы вам понравиться.

— О, перестаньте, Бетт, мы оба знаем, что это не так. Они лижут мне задницу, пока я стою в дверях, а вовсе не потому, что знают обо мне или я им нравлюсь. У такого уважения очень короткий срок годности — несколько секунд, начиная с прибытия клиентов до момента, когда они проходят в клуб. Они для меня и плевка пожалеют, не увидев рядом со мной бархатную веревку. — На его лице вновь появилось встревоженное выражение. Когда Сэмми хмурился, у него на лбу появлялись морщинки, отчего он становился еще очаровательнее. Собеседник испустил тяжелый вздох, и я ощутила странное желание крепко его обнять. — У меня слишком длинный язык. Пожалуйста, забудьте, что я наговорил: я не принимаю работу близко к сердцу, не стоило делать из этого проблему. Это лишь способ хорошо заработать, и я готов мириться с чем хотите, если это приблизит меня к открытию собственного ресторана.

Я мечтала, чтобы Сэмми говорил что угодно о ком угодно, лишь бы смотреть на его прекрасное лицо, наблюдать за движениями рта, жестами, но он замолчал. Я открыла рот сказать, что отлично его понимаю и никогда еще не смотрела на ситуацию с этой точки зрения, но Сэмми мягко прервал мои излияния:

— Полагаю, вас просто легко убедить. — И улыбнулся так нежно, что мне пришлось вспоминать, что это такое — дышать. — Я буду очень признателен, если вы не упомянете ничего из нашего разговора в беседе с коллегами. Мне легче выполнять мои обязанности без посторонней помощи.

Я понимала его как нельзя лучше. Без постороннего вмешательства, когда никто не знает твоих целей, соображая, к какой категории тебя отнести: «стоит дружить» или «спокойнее не узнавать», — и, не пытаясь извлечь выгоду из своей осведомленности, медленно, но верно подтачивая твою уверенность в себе, ибо от этого у людей улучшается настроение. Дядя Уилл часто острит: «Нельзя заполучить — значит, нужно опорочить», — но народец, о котором говорит Сэмми, искренне считает крылатую фразу руководством к действию. Я отлично поняла собеседника.

— Конечно, ни в коем случае. Я вас понимаю. По-моему, вы отлично справляетесь, — выдала я после полудюжины мысленных попыток.

Опять ослепительная улыбка. Ах!.. Я уже подумывала, что еще сказать, чтобы вызвать новую улыбку, но один из нас, наконец, вспомнил, что мы встретились по делу.