— Точно, — согласился второй стражник. — Дети быстро схватывают то, чему их учишь. Вот и эти не просто отловили ее и забили насмерть. Нет, они устроили свой суд, а затем казнили неверную по всей форме.

— Мы тут с утра стоим. Кое-что им подсказали, а остальное они сами сообразили. Только вот некоторые прохожие пугаются. Нервные, вроде тебя. Но ты не переживай. Все идет честь честью. Эта девчонка — отродье нучи. А яблоко от яблони, сам понимаешь…

Джарво криво улыбнулся, надеясь, что шрам на лице скроет неискренность этой гримасы. Стражники могли очень заинтересоваться человеком, проявившим такое участие в судьбе распятого ребенка какого-то нучи. Подозрительных обыскивали и волокли на допрос. В сапоге у Джарво был спрятал кинжал — серьезное преступление в городе, жителям которого, ради сохранения общественного порядка, именем Пророка было запрещено носить оружие иначе как во время участия в Походе. Стражники же были облачены в кольчуги, шлемы и хорошо вооружены. Случись что — с двумя такими бойцами одним кинжалом не управишься.

— Как тебя зовут, приятель? — поинтересовался один из них.

— Инсеймо, — ответил Джарво: это имя ему придумала Эрилл.

— Сдается мне, где-то я тебя видел. Ты из каких будешь?

— Театральная Гильдия. Просто в основном я ставлю декорации да таскаю реквизит. На сцене меня видно нечасто.

— И куда же ты сейчас направляешься, Инсеймо?

— Да у нас перерыв. Хотел горло промочить.

— А что у тебя с лицом?

— Попортили мне рожу знатно. Это во время штурма Эмпеоласа. Я был в первых рядах.

— А, ну да. Западная стена, конечно, помню, — словно невзначай бросил один из стражников.

— Нет, — Джарво почувствовал ловушку, — западная стена выходит на берег реки. Там такое болото — лестницу не во что поставить. Я на восточной был. Забрался на гребень стены, а тут как раз горячей смолой в меня и плеснули. Хорошо хоть увернулся. Мог бы и без обоих глаз остаться.

— В первой линии шел, — с уважением и симпатией произнес стражник. — Да, жарко вам пришлось. Неудивительно, что с такой рожей тебя на сцену не выпускают.

— Да, — вздохнул Джарво. — Это ведь я сейчас еще подкрашен и подмазан. А если смыть грим — такое уродство!

— То-то я и смотрю, что ты какой-то напомаженный. Вот, наверное, гримерши на твоей роже тренируются, — захохотал второй стражник и вдруг весело хлопнул себя ладонью по лбу: — Э, приятель, да я тебя узнал! Ты же Джарво!

Джарво усилием воли сохранил на лице благодушное выражение. Первый стражник явно посерьезнел, не вникнув в суть дела. Второй, довольный собой, пояснил:

— Ну это тот парень, который играет Джарво в театре. Видал новый спектакль — «Непобедимый марш Меча Сатаки»? Классная вещь! Я уже три раза ходил.

— Нет, пока не видел.

— Сходи, сходи. Такое зрелище — обалдеть!

— Я и не думал, что меня без костюма узнают, — небрежно заметил Джарво, стараясь скрыть дрожь в голосе.

— Я бы и не узнал, если бы ты не сказал, что в театре работаешь. Ну и находка ты для них с такой рожей! Ростом низковат, но на сцене этого не видно.

— Ладно, спасибо на добром слове. Пойду я все-таки хлебну чего-нибудь, а то перерыв заканчивается, — сказал Джарво. — Громче хлопайте, когда спектакль кончается. Наш брат это очень любит.

— Нет, вы, актеры, ребята что надо. Может, в бою от вас толку мало, но свое дело в Походе Черного Креста вы делаете на совесть. Я когда прихожу в казарму после спектакля, молюсь Сатаки с особым удовольствием и засыпаю с мыслью геройски повоевать во славу нашего бога.

— Ну, воины Сатаки тоже знают свое дело. А у вас, гвардейцев, и вовсе работа почетная, — уже уходя, сделал комплимент стражникам Джарво.

— Это ты правильно заметил, Инсеймо, — вслед ему ответил один из них. — Только мы смотрим спектакли молча, наблюдаем за залом. Нам хлопать особо некогда. Как-никак мы и в театре на службе. Не то что эти горлопаны кавалеристы.

Шататься по улицам Ингольди одному — Эрилл разозлится на него, только держись. С этой мыслью Джарво зашел в таверну на ближайшем углу. Придется ей объяснить, что он не мог больше сидеть взаперти в их фургончике и не выходить за пределы заднего двора театра. До разговора со стражниками ему вовсе не хотелось пить. Теперь же у него в горле пересохло.

Эль стоил очень дорого. Джарво едва наскреб денег на кружку. Рассчитался он новыми сверкающими монетками с профилем Ортеда Ак-Седди. Официально они числились серебряными, но по звону опытный слух сразу же определял, что по большей части в их состав входило олово. Пророк тратил захваченное золото и серебро на украшение своей резиденции в Седди, на содержание наемников, на закупку в других странах того, что не производилось и не росло на территории его империи. На внутреннее денежное обращение металла не оставалось. Тогда Ортед и придумал чеканить оловянные и медные монеты, которые приравнивались его приказом к деньгам из настоящего серебра и золота. Трактирщик не был в восторге от новых монет, но молча принял плату. Два стражника стояли прямо напротив входа в его заведение, и выражать недовольство было бы по меньшей мере неблагоразумно.

Джарво взял кружку и, оглядев почти пустое заведение, выбрал место за столиком, откуда через окно было хорошо видно, что происходит на улице. Эль был явно разбавлен, но в положении Джарво идти на скандал, привлекая к себе внимание, было бы безрассудно.

Страх. Печать этого чувства лежала на лицах всех людей на улицах Ингольди. Служи Сатаки или умри! Сатаки или смерть! Таков был единственный закон Империи Пророка Ортеда. Шапели, Сандотнери, другие Южные Королевства, одно за другим побеждаемые Кейном и Мечом Сатаки, уже жили по этому закону. Ортед клялся, что установит этот закон во всем мире.

Отхлебнув эля, Джарво посмотрел на роспись стены трактира. Рисунок изображал Пророка во главе его верных последователей во время первой Священной битвы на Ярмарке в Ингольди. Бросив обагренные кровью невинных горожан сабли, похожие на боровов стражники обращались в бегство. Джарво снова отвернулся к окну.

Страх. Сатакийцы уничтожали всех и все на своем пути. Тот, кто не успевал присоединиться к их орде, принеся присягу на верность Черному Богу, дорого расплачивался за нерасторопность. Но жрецы Сатаки знали о пороках человека. Знали они и то, что ради спасения жизни или в надежде когда-либо вырваться из владений их божества человек способен на ложь. Поэтому в Империи была разработана и приведена в действие целая система открытого и тайного контроля за гражданами. Стражники и скрытые соглядатаи следили за каждым шагом человека. Малейшее подозрение в неискренности веры влекло за собой немедленный арест. Мало кто выходил из застенков Седди оправданным. Почти все, получив приговор — «инучири», отправлялись на крест или просто бесследно исчезали в подземных казематах крепости.

Нучи были повсюду. Они подрывали могущество Империи, организовывали заговоры против Пророка Ортеда, распространяли богомерзкую ложь, ставили под угрозу успех Великого Похода. Когда Пророк объявлял о начале очередной великой стройки, нучи подбивали народ на саботаж, требуя объяснить необходимость бесплатной работы. Когда деньги, полученные в качестве очередной контрибуции, целиком уходили на содержание армии и жрецов, нучи жаловались на бедность и отсутствие денег. Во время общих молитв и песнопений нучи не проявляли достаточного рвения и восторга. Счастьем для Империи было то, что воины Сатаки нутром чуяли зловредных нучи и отлавливали их при первом же подозрении.

Джарво решил не испытывать больше свое везение. Главное он себе доказал: при необходимости он сумеет пройти по улицам Ингольди, не попав в лапы первому же стражнику.

Выходя из трактира, он услышал страшный крик: ребенок умирал от невероятной боли. Одновременно из подворотни пополз запах горящего мяса.

— Совсем одурели! — воскликнул один из стражников. — Заигрались, понимаешь ли. Так ведь и дом спалить недолго!

Вдвоем с напарником они бросились в подворотню, чтобы пресечь беспорядки: могло сгореть имущество великой империи.