– Дело дрянь. Он приехал сюда, потому что нуждался в покое. Все мы в этом нуждались. Это отвратительно, мистер Тобин, отвратительно, отвратительно, отвратительно!

Он был на грани срыва, и я поневоле вспомнил некоторые факты из его досье. Вьетнам тоже был отвратительным, и он вынес оттуда столько боли, что ему потребовалось провести три года в госпитале для ветеранов, чтобы стереть из памяти один год Вьетнама. Я не хотел, чтобы он сломался – ведь этот надлом снова бросит его в пучину страданий. У меня не было ни малейшего сомнения в том, что капитан Йонкер и его люди были готовы живьем сожрать всех этих страдальцев, которые были у них в руках.

– С Файком все будет в порядке, – заверил я Боба. – Настолько, насколько это вообще возможно. Пойдем, давай проведаем Дорис Брейди.

Ему не хотелось уходить из этой комнаты, хотя там больше нечего было делать. Мне пришлось подождать его у двери.

Комната Дорис Брейди находилась за поворотом. Я постучал и снова не получил никакого ответа. Боб вопросительно посмотрел на меня и спросил:

– Она тоже?

– Не думаю. Она совсем другая.

Я снова постучал, окликнул Дорис по имени и, наконец, толкнул дверь.

Пусто. Я вошел в комнату, которая казалась такой же безликой, как моя или Файка. На то, что тут живет женщина, указывали только туфли под кроватью. Ящики комода были задвинуты, а окно, выходившее на дорогу перед домом, закрыто.

– Она пользовалась той же ванной, что и Файк?

– Конечно. Ванная в конце коридора. Там было пусто, когда я заглядывал.

Я подошел к шкафу и открыл его. На полке лежал чемодан. Одежды было немного, но висела она равномерно по всей длине перекладины.

Я уже хотел закрыть шкаф, но вдруг почувствовал на себе взгляд. Посмотрев вниз, я вздрогнул от неожиданности.

Дорис сидела на полу, уперев подбородок в колени, обхватив их руками и прислонившись к боковой стенке шкафа. Она смотрела на меня серьезно и не мигая. А я смотрел на нее, но почему-то у меня было такое чувство, что на самом деле она меня не видит, хотя, когда я повернул голову, ее глаза переместились следом за моими.

Но это были совсем неживые глаза, как на портрете, который смотрит на вас, где бы вы ни стояли.

Я позвал:

– Дорис!

Выражение ее лица не изменилось, совсем никакой реакции. Я услышал, как Боб шагнул к шкафу, и сделал ему знак рукой, чтобы он не подходил ближе.

– Дорис, – снова позвал я ее, но в ее глазах не мелькнуло ни малейшего отклика. Я понял, что бесполезно пытаться достучаться до нее, но все же произнес:

– Вы не выйдете, Дорис? Ответа не было.

Я отошел от шкафа, оставив дверь открытой, и когда оказался вне поля ее зрения, повернулся и сказал Бобу:

– Приведите сюда доктора Камерона.

– Что, она?.. Она?..

– Приведите доктора Камерона. Он вышел.

Первым пришел Йонкер, и я почувствовал в груди тугой ком, потому что каким бы рассудительным я ни был в разговоре с Бобом, я едва ли удержусь сейчас от попытки защитить Дорис Брейди от этого человека. Я стоял, готовый к самому худшему, но вслед за Йонкером в комнату вошел доктор Камерон, и я неожиданно понял, что все это время задерживал дыхание. Я выдохнул. Доктор Камерон вошел, а за ним – двое полицейских, избивавших О'Хару и Мерривейла. Йонкер бесцеремонно спросил, обращаясь ко мне:

– Где она?

Я постарался отнестись к этому вопросу так, словно он исходил от доктора Камерона, и отвечал, глядя на доктора:

– Она в шкафу, доктор. Сидит на полу справа. Йонкер направился к шкафу, но доктор Камерон его опередил, и я услышал, как он заговорил мягким ободряющим голосом. Йонкер стоял позади него, пытаясь увидеть происходящее из-за спины доктора. Потом он предложил:

– Давайте вытащим ее оттуда, доктор. И вы сможете с ней поговорить.

– В этом нет необходимости, – вмешался Фредерике. Его тон был холоднее обычного, и я посмотрел на него с некоторым удивлением, заметив, что он относится к капитану Йонкеру с неприкрытой антипатией.

– Доктор Камерон лучше знает, что делать в данной ситуации, – добавил он и повернулся ко мне:

– Вы с ней говорили?

– Я позвал ее по имени три или четыре раза, и спросил, не хочет ли она выйти. Ответа я не получил.

Йонкер, чьи планы были нарушены из-за сидящей в шкафу девушки, протиснулся между мной и Фредериксом:

– А что насчет другого?

– Исчез, – ответил я и рассказал о том, что обнаружил в комнате Файка.

Йонкер был доволен: с этой ситуацией он был знаком.

– Птичка упорхнула, а? Равносильно признанию своей вины, как вы считаете?

Ответил ему Фредерике:

– Совсем нет. Файк – алкоголик с большим стажем. После эмоционального потрясения он обычно снова тянется к бутылке. Вы найдете его в ближайшем баре.

– И все же он может оказаться преступником.

– У Николаев Файка, – презрительно сказал Фредерике, – недостаточно крепкие нервы даже для того, чтобы поставить мышеловку. Он не тот, кто вам нужен, если вы действительно ищете того, кто совершил преступление.

– Конечно, мы ищем преступника. – Йонкер действительно ничего не понял. – Для чего еще мне тут быть?

Он на самом деле не понял скрытого обвинения Фредерикса, что он хочет засадить первого же подвернувшегося под руку подозреваемого, и мне стало интересно, повторит ли Фредерике эту мысль в более ясных выражениях.

Не повторил – просто пожал плечами и отвернулся, а потом подошел к доктору Камерону. Они пошептались, стоя у дверцы шкафа, затем Фредерике снова повернулся к Йонкеру и сказал:

– Доктору Камерону нужно поговорить с молодой леди наедине.

– Я могу оставить здесь кого-нибудь из охраны, – предложил Йонкер, – если вы считаете, что так будет лучше.

– Так будет хуже, – возразил Фредерике. – В этом шкафу всего лишь испуганная девушка, а не сбежавший из зоопарка тигр.

Йонкеру не хотелось уходить, но тут его взгляд упал на меня, и он загорелся новой идеей:

– Хорошо. Ну а мы, Тобин, тем временем постараемся узнать друг друга получше. Пойдемте-ка.

Мы все вышли из комнаты, за исключением доктора Камерона, который остался стоять у дверцы шкафа, мягко беседуя с сидящей на полу девушкой. Йонкер, Фредерике, двое полицейских и я пошли к главной лестнице и спустились на первый этаж, где Фредерике сказал:

– Я вам нужен?

– В ближайшее время не нужны. – Было очевидно, что Йонкеру Фредерике нравился не больше, чем он сам нравился Фредериксу, но Йонкер пока не решил, слабый Фредерике противник или нет. – Где вас искать на тот случай, если понадобитесь?

– В столовой.

Йонкера это не очень-то устраивало. Ему не хотелось, чтобы Фредерике общался с подозреваемыми, я это видел по его глазам и по тому, как он дернул головой. Но он не мог придумать никакого законного возражения, поэтому только неуклюже пожал плечами и сказал мне:

– Идемте, Тобин.

Он привел меня в кабинет доктора Камерона, за дверью которого ждали двое полицейских в форме. Мы с Йонкером вошли в кабинет, и он указал мне на стул напротив письменного стола:

– Сядьте здесь.

Я так и сделал, а он занял место за столом. Опершись локтями о журнал регистрации, он наклонился вперед и произнес:

– Расскажите мне обо всем.

Я поведал ему уже известную историю, и он выслушал ее, не перебивая. Он был не слишком умен, но и дураком он тоже не был, и я знал, что он проверяет в уме каждую деталь моего рассказа, выискивая слабые места, несоответствия и намеки на ложь.

Мне не хотелось лгать. Моя выучка, прошлое и склонности характера – все восставало против этого. К тому же я слишком долго служил в полиции, чтобы чувствовать себя уютно, выступая против полицейского. Поэтому мне все время приходилось напоминать себе, что это за человек и каков будет результат, если я расскажу ему правду.

Когда я закончил, он посидел несколько секунд, молча меня изучая, а потом произнес: