Джерри Кантер оказался практически единственным, кто не замечал общего настроения, и я мучился, гадая, было ли его блаженное неведение следствием рефлекса, выработанного в процессе лечения, или же это свойство его личности – нечто такое, что позволило ему в тот далекий день прихватить с собой в город винтовку. К убийству человека, которого вы знаете, приводит бурный эмоциональный всплеск, а для убийства незнакомых людей, наоборот, требуется редкостная эмоциональная глухота.

Во всяком случае, на протяжении всего ужина Джерри беззаботно болтал, тогда как остальные, ощущая общую подавленность, большей частью молчали. Уильям Мерривейл, молодой человек, избивший своего отца, сидел с угрюмым и упрямым видом, опустив голову и бросая время от времени злобные взгляды на Джерри, словно был готов немедленно заткнуть ему рот. Боб Гейл хранил молчание не только из-за обстановки в столовой, но и из боязни раскрыть нашу конспирацию. Его страх передался и мне, и я почувствовал облегчение, когда смог оттуда уйти.

Вечер я провел в тех местах, где обычно собирались постояльцы, – наблюдал за игрой в пинг-понг, читал журналы и завязывал разговоры, стараясь не переусердствовать и не вызвать подозрений. Я хотел лишь поближе узнать подозреваемых – больше ничего, и вечер закончился, не принеся ничего нового.

Около десяти часов оба врача. Боб Гейл и я встретились в кабинете доктора Камерона. Он сообщил нам, что ножка кресла Кей Прендергаст была подпилена, а Боб Гейл добавил, что это было сделано недавно, так как там, где стояло кресло, на ковре остались опилки. Доктор Фредерике предложил немедленно позвонить в полицию, поскольку, по его мнению, никто из присутствующих не мог предложить ничего конструктивного. Вероятно, он сказал это лишь для того, чтобы еще раз подколоть меня, и, когда мы проигнорировали его слова, больше к этому вопросу не возвращался.

Мы поговорили о Дьюи и сошлись на том, что его приходится считать подозреваемым номер один. Поэтому Дьюи следует найти и допросить, а затем либо поскорее выселить его из “Мидуэя”, если окажется, что он опасен, либо, если он невиновен, исключить его из списка подозреваемых. Я полагал, что лучше всего отправиться на поиски Дьюи ранним утром, до того, как постояльцы начнут просыпаться: именно в это время я его и встретил, и Боб Гейл предложил разбудить нас к четырем утра. Мы соберемся в кабинете доктора Камерона, а затем обыщем дом, разбившись на пары.

Было уже четыре утра, но после пяти часов беспокойного, не принесшего отдыха сна мне совсем не хотелось идти вниз и беседовать с доверчивым доктором Камероном, язвительным доктором Фредериксом и по-мальчишески нетерпеливым Бобом Гейлом. Я вспомнил о доме, вспомнил о своей стене, и пожалел, что, приехав в Кендрик, не дождался обратного поезда на Нью-Йорк. Сейчас у меня не была бы сломана рука, не было бы сложных отношений с малосимпатичными мне людьми, а также причин беспокоиться о ком-то, кроме себя самого. Дома я целый месяц жил бы как мне вздумается – разве это не было бы для меня передышкой? Каким бы искренним ни было всепрощение Кейт, как бы она меня ни любила и ни хотела помочь, она служила мне живым напоминанием о том, что со мной случилось.

Может, я поспешил составить мнение о жене Стоддарда? Впрочем, любые мнения о людях бывают слишком поспешными, и невозможно прийти к окончательному выводу, ибо всегда есть что-то, чего ты не знаешь, – какие-то краски, способные изменить весь портрет.

Каким же будет портрет Дьюи, когда я его найду? Размышляя над этим, я вышел из комнаты, пошел по коридору.., и за первым же поворотом увидел Дьюи, поджидавшего меня с терпеливой улыбкой на лице.

– Здравствуйте, мистер Тобин, – вежливо поздоровался он.

– Здравствуйте, – ответил я, стараясь ничем себя не выдать. Мы намеревались проводить поиск парами, чтобы избежать именно такой ситуации. Одной рукой я вряд ли смог бы задержать Дьюи. К томе же я боялся спугнуть его. – Вот, снова вышел ночью перекусить.

– Можно мне с вами?

– Буду рад.

Он посторонился, и мы пошли к черной лестнице. Он выглядел немного не таким, каким я его помнил – как вторая подпись одного и того же человека, почти такая же, но не совсем. Он казался менее безобидным и более таинственным и незнакомым, его улыбка – менее открытой, тело – более крепким. Конечно, когда я встретил его впервые, я не знал, что он “заяц”. Теперь же я знал, что в нем было нечто странное, и это делало его в моих глазах еще более странным. В этом ли было дело или же сегодня у него действительно был более угрожающий вид, я бы не смог сказать с уверенностью.

Мы молча дошли до лестницы, начали спускаться по ней, и тут он спросил:

– Вы нашли кольцо? У меня вытянулось лицо.

– Что, простите?

– Кольцо, которое вы потеряли, когда сломали руку, – пояснил он. – Вы искали его при нашей первой встрече.

Я вспомнил объяснение, которое наспех придумал для Дьюи прошлой ночью, и сказал:

– А! Нет, я его не нашел. Не знаю, что с ним случилось. Мы дошли до конца лестницы, и он открыл дверь.

– Ну конечно, ведь кольца не существует. Поэтому вы его и не нашли.

Я вошел и оглянулся на него. Он прошел следом, закрыл дверь и приветливо мне улыбнулся.

– Что вы имеете в виду? – спросил я.

– Я знал, что вы сказали мне не правду, мистер Тобин. Когда кольцо носят постоянно, на пальце остается отметина, но у вас ее нет. К тому же если бы вы потеряли кольцо, то искали бы его внизу лестницы, а не наверху. Я знаю, вы идете в кабинет доктора Камерона, но почему бы вам сначала не пройти со мной на кухню? Мне хотелось бы поговорить с вами, если вы не возражаете.

Я был ошеломлен, и не смог придумать никакой отговорки.

– Конечно, я пойду с вами.

– Благодарю вас.

Мы направились к кухне.

– Вы хороший детектив, Дьюи.

– Я думаю, детектив – это вы, – ответил он, снова одарив меня мягкой улыбкой. – Мне кажется, вы ведете здесь негласное расследование.

– Не очень-то оно негласное.

– Да нет же, совсем нет, – запротестовал Дьюи. – Уверен, больше никто не догадывается. Просто у меня особая причина, чтобы соблюдать осторожность, вот и все.

– У человека, которого я ищу, тоже есть такая причина.

– Именно об этом я и хочу с вами поговорить, – сообщил он и придержал для меня дверь кухни. Мы зашли и он спросил:

– Не хотите ли чашечку кофе?

– Нет, спасибо.

– Я все равно собирался сварить кофе.

– Тогда не откажусь.

Я сел за стол, а он начал доставать из шкафов все необходимое – так же, как и прошлой ночью, за тем лишь исключением, что мы теперь знали друг о друге гораздо больше. Сходство ситуаций каким-то образом рассеивало мои сомнения в невиновности Дьюи, но в то же время вызывало у меня чувство подавленности.

Готовя кофе, Дьюи продолжал говорить:

– Сначала мне казалось, что я ошибаюсь на ваш счет. Зачем детективу вести в “Мидуэе” негласное расследование? Потом я подумал, что, возможно, какой-нибудь окружной прокурор испугался, что психиатрическое заведение подразумевает наркотики и свободную любовь. Но вы не похожи на человека, способного выискивать недозволенные удовольствия в таком месте, как это. – Он улыбнулся, давая понять, что пошутил, и продолжал:

– Потом я подумал, что вы здесь из-за меня, но, конечно, это было чем-то вроде паранойи. Во-первых, я был абсолютно уверен в том, что никто не знает, что я здесь. А во-вторых, вы вели себя не как человек, который ищет того, кто живет тут нелегально и появляется только по ночам. Вы ни в чем меня не подозревали, а если бы вы искали такого, как я, то должны были бы подозревать.

И он снова повернулся ко мне со смущенной улыбкой на губах.

– Я не детектив и только по чистой случайности обратил внимание на эпизод с вашим кольцом. Я сужу о людях по тому, как они ко мне относятся.

– Наилучший метод для детектива.

– Да? – Он казался одновременно польщенным и удивленным. – А может, это и ваш метод. Извините, но я обыскал вашу комнату. Я ничего не украл, и сделал это не по злому умыслу, а просто потому, что мне было любопытно. У вас не оказалось ничего из того, что обычно бывает у детективов. Ни приспособлений для снятия отпечатков пальцев, ни наручников, ни фотокамеры, совсем ничего.