Она стояла, привалившись к двери, сложив руки на груди и, вероятно, мурлыча песенку из оперетты, но при виде меня выпрямилась, подбоченилась (за последние четверть часа я наблюдал такое уже дважды) и сказала:

– Стало быть, вы и есть племянничек, да? Не шибко впечатляющее зрелище.

– Лучше не надо, – предостерег я ее. – Не знаю, что вы замышляете, но я начеку.

– По-моему, вы изрядно смахиваете на молочника, – заявила она. – Я говорила Мэтту, что вы – тот еще фрукт, но он меня не слушал.

– Я – что?

– Фрукт, – ответила блондинка. – Фига, финик, банан и так далее.

– Послушайте-ка…

– Нет, это вы послушайте, а лучше почитайте, – она открыла дорогую черную кожаную сумочку и вручила мне письмо.

На конверте стояло мое имя, выведенное неразборчивым и нетвердым мужским почерком. Я взял конверт, повертел в руках, но не вскрыл, а вместо этого спросил:

– Полагаю, внутри лежит послание, якобы написанное моим дядюшкой Мэттом?

– "Якобы". Это еще что за выражение? Вы встречались с тем жалким стряпчим?

– Это вы о Добрьяке?

– Вот именно. И никаких «якобы». В этом письме ваше счастье.

– Пожалуй, окажу вам любезность, – решил я. – И даже не буду вскрывать конверт. Забирайте его и ступайте своей дорогой. Я не стану сдавать вас в полицию, и таким образом мы будем квиты.

– Какой вы лапочка, – сообщила она мне. – Прямо прекрасный поганец принц. Прочтите письмо, а я пока поищу свою скрипочку.

– Я не намерен его читать, – заявил я. – А если даже и прочту, все равно не поверю.

Блондинка смерила меня ледяным взглядом, но не шелохнулась и продолжала преграждать мне доступ в собственный дом.

– Это ваше последнее слово? – спросила она.

– Последнее, – отрезал я, ожидая, что она вот-вот примет боксерскую стойку и начнет доставать меня короткими прямыми левой. Но вместо этого блондинка наставила на меня палец и повела такую речь:

– Позволь кое-что тебе сказать, милок. Не такому хмырю шутить шутки с малышкой Герти, так что наберись-ка ума.

– Малышка Герти? Это вы, что ли?

– Ну, ты и штучка! – воскликнула она. – Хватит валять дурака. Читай письмо!

– Вы и впрямь хотите дотянуть эту бодягу до конца?

– Читай!

– Ну, ладно. Прошу прощения, но я хочу открыть дверь. Посторонитесь, пожалуйста.

Она посторонилась. Я повернул ключ и пропустил гостью в дом.

– О, как мило, – молвила она, обозревая гостиную. – Конечно, тут не помешала бы настоящая мужская рука…

– Вот вы этим и займитесь, – буркнул я и направился к телефону.

Секунд пять она изумленно смотрела на меня, потом вдруг издала похожий на лай смешок и сказала:

– Ага, оказывается, под его маленьким хвостиком прячется остренькое жальце, – блондинка швырнула свою суму из патентованной кожи на диван, который скрипнул и попытался отпрянуть прочь, и спросила:

– Тут у тебя выпить не найдется? Не персиковое бренди, а что-нибудь другое?

– Едва ли вы засидитесь, – ответил я и начал набирать служебный телефон Райли.

– Не выставлял бы ты себя безмозглым сивым мерином, дорогуша, посоветовала блондинка, бродя по гостиной, разглядывая живописные полотна на стенах и морщась. – Позвони сначала Добрьяку и спроси, знает ли он Герти Божественную Душу и Мирские Телеса. – Она подняла руки, потянулась, повернулась ко мне и опустила пятки на пол, произведя тем самым довольно громкий хлопок. Блондинка казалась совершенно уверенной в себе. Но разве не таковы все мошенники на свете? Разве не были уверены в себе тот однорукий, или Клиффорд, или самозванный легавый нынче утром?

Да, но ведь я уже дал маху, науськав Райли на Добрьяка. Может быть, сейчас я совершу еще одну большую ошибку? Я бросил накручивать диск, положил трубку, отыскал телефонный справочник, а в нем – номер Добрьяка, и позвонил ему.

– Черт побери, да это мой любимый клиент, – масляным голоском проговорил он. – Человек, на которого я намереваюсь подать в суд за нанесение ущерба моему доброму имени. Ха-ха…

– Вы когда-нибудь слышали о Герти Божест…

– Что?! Герти Дивайн?! – Он встрепенулся, словно я огрел его пастушьим кнутом. – Где вы слышали это имя?

– Она сейчас здесь.

– Гоните ее вон! Не слушайте ее речей, ни слова не слушайте! Как ваш поверенный, Фред, я настоятельно… я страстно призываю вас немедленно спровадить эту женщину восвояси!

– Лучше бы вы, право слово, не называли меня Фредом, – сказал я.

– Выставьте ее вон, – чуть успокоившись, проговорил Добрьяк. – Вон ее, и дело с концом.

– Она говорит, что принесла письмо от дядюшки Мэтта, – сообщил я и снова вывел его из себя.

– Не читайте! Не берите в руки! Зажмурьтесь! Заткните уши! Выпроводите ее вон!

– Может, позвонить Райли?

– Боже мой, нет! Просто выставьте ее за дверь!

– Можно вопрос? Кто она такая?

Последвало короткое молчание, во время которого Добрьяк успел взять себя в руки. Он тихо сказал:

– И далась вам эта женщина, Фред. Поверьте, в ней нет ничего хорошего.

– Лучше не называйте меня Фредом, – повторил я.

– Дешевка, невежда из низших сословий. Она вам совсем не пара.

– Что общего у нее с дядюшкой Мэттом?

– Нууууууу… она там жила.

– На Южной Сентрал-Парк?

– Швейцары терпеть ее не могли.

– Погодите-ка, она что, сожительствовала с дядюшкой Мэттом?

– Ваш дядька был совсем не такой, как вы. Суровый, легкий на подъем, как первый поселенец. Ничего общего с вами. Разумеется, и вкус у него был другой, поэтому женщины, с которыми он якшался…

– Спасибо, – сказал я и положил трубку.

Блондинка сидела на диване, закинув ногу на ногу и положив длинную руку на спинку. На женщине были черные туфли на шпильках и с тесемками на голени, капроновые чулки, черная юбка и белая блузка со сборками вокруг шеи. Сбоку блузка вылезла из-за пояса юбки, явив свету белую кожу. Прежде на блондинке был еще и черный пиджак, но теперь он висел на дверной ручке.

– Итак, он тебя просветил, верно? – спросила она.

– Посоветовал выгнать вас. Не велел ничего слушать. Вы из низших сословий.

– И это все? – Она чуть задрала нос. – Это его не надо слушать.

Жуликоватый стряпчий по темным делишкам – вот кто он. Такой продаст родную сестру за шоколадку да еще откусит добрую половину.

Эта оценка более-менее совпадала с моим собственным мнением о стряпчем Добрьяке, но то обстоятельство, что у нас с блондинкой (интересно, действительно ли ее зовут Герти Дивайн?) есть общий недруг, еще не давало мне бесспорных оснований доверять ей.

– Пожалуй, взгляну на это письмо, – решил я.

– Да уж, пожалуй, взгляни, – ответила она, взяв конверт с колен и вручая его мне. – Но не увлекайся чтением настолько, чтобы забыть о гостеприимстве.

Я не хотел угощать ее выпивкой, поскольку это дало бы блондинке предлог задержаться здесь дольше, чем нужно. Посему я притворился тугим на ухо, повернулся к женщине спиной и вскрыл конверт.

Письмо было кратким, едким и неудобочитаемым из-за все того же нетвердого почерка. Оно гласило: «Пляменник Фред, сим придстовляю табе Герти Дивайн, каторая блестала в „Канонирском клубе“ Сан-Антонио. Она была моим верным таварищем и сиделкою, и она – лучшая вещь, каторую я могу табе перидать. Радуй ее, и я ручяюся, что она табе будет радовать взад. Твой долго пропащий дядя Мэтт».

Я поднял глаза и обнаружил, что остался в гостиной один, но потом услышал звяканье льда в стакане и отправился на кухню, где Герти Дивайн сооружала коктейль, употребив для этой цели припасенный мною на утро апельсиновый сок.

– Если любезному хозяину угодно отведать чего-нибудь, пусть позаботится о себе сам, – заявила она.

Я поднял листок повыше и спросил:

– Что означает эта писанина?

– Что теперь я твоя, милый, – был ответ. Герти взяла свой стакан и направилась ко второму выходу из кухни. – Там у тебя спальня, да?

Герти Дивайн отправилась в магазин, и спустя несколько минут послышался робкий стук в дверь. Я открыл. За порогом стоял Уилкинс, жилец со второго этажа, с древним потертым черным чемоданом, перехваченным вдоль и поперек широкими кожаными ремнями. Он поставил свой баул на пол, перевел дух, покачал головой и сказал: