Спустя секунду на калитку обрушилась ревущая лавина полицейских. Калитка выдержала, забор тоже, потому что его подпирали толстые балки. Полицейские перестали ломиться и заорали: «Открывай! Открывай!»

От двери до стены справа громоздился штабель бочек из-под мазута, укрепленный веревками и дощатыми подпорками. Энгель вышиб доски, порвал веревки, и бочки с грохотом покатились вниз, забаррикадировав калитку. Теперь полицейским понадобилось бы минут двадцать, чтобы расчистить завал и освободить путь.

— Открывай! Открывай именем закона!

Энгель побежал дальше Аллея с этой стороны забора была шире, но все равно Энгелю пришлось протискиваться между стеной и бортом грузовика, стоявшего кузовом к забору, из-за которого доносились крики и грохот. Когда Энгель добрался до кабины, то увидел, что она пуста, и проворно влез за руль Не забыв включить первую передачу, он выехал из проулка, меньше чем за минуту обогнул квартал и загнал грузовик задним ходом в набитый полицейскими проулок с другого его конца При этом он мельком увидел среди легавых и курсанта, который с жаром и вожделением колотил по забору дубинкой. Ни один полицейский не заметил, как грузовик втиснулся в проулок, будто пробка в бутылку Ну, а потом было уже поздно.

Когда Энгель заглушил мотор и сунул ключ зажигания в карман, над проулком поднялся новый громовый стон, полный ярости и отчаяния.

Энгель как ни в чем не бывало пошел прочь и бросил ключ зажигания в канализационный колодец на углу, где все еще царила сумятица. Возле «барракуды» и «мустанга» дрались на кулаках двое парней в спортивных костюмах Автобус окружила толпа. Две полицейские машины с горящими мигалками перекрывали перекресток, а четверо патрульных стояли вокруг похожей на художницу девушки на мотороллере, которая во всех подробностях объясняла им, что случилось Толпа людей охватывала эту группу широким кольцом, и в задних ее рядах уже ходили самые фантастические слухи — Извините, — бормотал Энгель — Прошу прощения Извините. Он пробрался сквозь толпу с одного края, обогнул похожую на художницу девушку и четверку ее внимательных слушателей, застрявший автобус с его рассерженными пассажирами и рассыпавшимся в извинениях водителем, растолкал народ на другой стороне перекрестка и зашагал обратно к салону скорби. Он еще не получил ответов на все свои вопросы.

Крыльцо опустело. Никто не прощался с телом в ритуальном зале. Но в вестибюле по-прежнему стояли верные стражи — тумба и человек. Обращаясь сразу к обоим, Энгель сказал:

— Я из полиции. Мне надо поговорить с миссис Мерриуэзер. Меня прислали выяснить, что случилось. Где она?

— Не знаю, сэр. Я не видел, чтобы она выходила. Значит, она, наверное, где-то в задних комнатах или наверху.

Энгель вошел в коридор и зашагал по нему, по очереди открывая двери и заглядывая в комнаты. Времени у него почти не было. Зато был весьма нехитрый замысел: отыскать миссис Мерриуэзер, похитить ее, увезти в укромное местечко и выяснить, что ей известно о Чарли Броди и о людях, имевших доступ к его телу, после чего убедить новоиспеченную вдову, что он не убивал ее супруга, и привезти обратно в дом скорби. Но прежде всего надо, разумеется, ее найти.

Двери из коридора вели в гардероб, чуланчик для венков, маленькую кладовку, набитую раскладными стульями, такую же маленькую каморку, заставленную гробами, на черную лестницу, ведущую вниз, на желтую лестницу, ведущую наверх, и, наконец, в кабинет. Во всех помещениях не было ни одной живой души, включая и кабинет, где лежал один Мерриуэзер.

Значит, вдова наверху, приходит в себя после своего ужасного открытия. Энгель поднялся по желтой лестнице. Салон скорби вмещал в себя множество разных миров. Тот, в который сейчас попал Энгель, был выдержан в желтых и розовых тонах, ярких и воздушных, как цвета в рекламных роликах, прославляющих туалетную бумагу. От кружев и мишуры пестрило в глазах, на обоях было полным-полно цветов и скачущих кузнечиков. В тон были подобраны даже розовый пушистый коврик в ванной и плюшевый чехол на стульчике в туалете. Ковры на натертых полах. Повсюду — надраенная до блеска кленовая мебель. Но миссис Мерриуэзер тут не было.

Пойдем выше. Энгель поднялся в пыльную, заброшенную, кишащую осами мансарду под косой крышей, повел носом и опять затопал вниз.

Должна же она где-то быть, эта вдова недавно убиенного супруга. Она только что обратилась к полицейским, и ей полагается находиться поблизости. Энгель снова обшарил спальни второго этажа, спустился на первый и в конце концов решил заглянуть в подвал, поскольку больше искать было негде. На верхней площадке черной лестницы был выключатель.

Повернув его, Энгель увидел, что ступеньки лестницы сделаны из досок, а бетонный пол внизу покрыт серой палубной краской. Энгель спустился и попал в лабораторию безумца-ученого: гробы, железные столы, полки со склянками, трубы и шланги. Большая дверь вела в громадный холодильник, похожий на те, что стоят в лавках мясников. В холодильнике было несколько платформ, на двух лежали прикрытые простынями тела. Энгель приподнял простыни, но покойники были ему не знакомы. Он поднялся и пошел к выходу, где стояли тумба и человек — символы вечного бессмертия в царстве тлена.

— Вы уверены, что она не выходила? — спросил Энгель.

— Кто, сэр?

— Миссис Мерриуэзер. Высокая женщина в черном.

— Прошу прощения, сэр?

— Я ищу миссис Мерриуэзер.

— Да, сэр, я знаю. Если ее нет, значит, она все еще ходит по магазинам.

— Она была здесь десять минут назад! Высокая женщина в черном.

— Высокая женщина в черном, сэр?

— Миссис Мерриуэзер. Супруга вашего хозяина.

— Нет, сэр, извините, сэр, но миссис Мерриуэзер — вовсе не высокая женщина в черном. Миссис Мерриуэзер очень маленького роста, крепко сбитая и обычно одевается в розовых тонах.

— Что? — воскликнул Энгель и услышал то ли от тумбы, то ли от человека:

— В розовых тонах, сэр.

На двери его квартиры на Кармайн-стрит висела записка, начертанная ярко-красной губной помадой на большом листе бумаги и пришпиленная к двери накладным ногтем: «Милый., я вернулась с побережья. Где ты, малыш, или не хочешь больше видеть свою Долли? Свяжись со мной через службу Роксаны. Твоя Долли — сладкий язычок».

Энгель заморгал, выдернул накладной ноготь, перевернул лист и увидел на обратной стороне перечень клубов и театров, в которых выступала Долли. Она называла себя исполнительницей экзотических танцев и была одним из побочных благ, полученных Энгелем четыре года назад вместе с опорно-двигательной должностью правой руки Ника Ровито.

Энгель кивнул, раздумывая о законе подлости. В другое время он, не теряя ни минуты, оставил бы сообщение в конторе Роксаны и уже до захода солнца они с Долли были бы вместе, но... Но довольно травить себе душу, размышляя о несовершенствах системы распределения даров судьбы. Энгель с горечью смял листок в ладони, завернул в него ноготь, достал ключ и открыл замок своей квартиры.

Телефон заливался. Энгель оглядел себя в овальном зеркале, висевшем над столиком в прихожей, прошагал по ковру, на котором лежали медвежья шкура, несколько шкурок персидских кошек и две-три оранжевые подушки, снял трубку и сказал:

— Я сейчас занят и не могу с тобой разговаривать, мам.

— Конечно, я всего-навсего твоя мать, — ответила она. — А посему два вечера подряд тружусь у плиты, пытаясь накормить тебя как полагается. Я не из тех матерей, которых показывают по телевизору, я не мешаю жить своему ребенку и не лезу к нему с чашкой куриного бульона. Но вчера был особый случай, и я никогда не думала, что буду так гордиться тобой, и я хотела выразить свою любовь и радость единственным доступным мне способом — стряпней. Кроме как стряпать, я никогда ничего толком не умела. А ты не пришел — ни вчера вечером, ни сегодня.

— Мама, у меня работа. Это не отговорка, я занят больше, чем когда-либо. Передо мной стоит самая сложная задача за всю мою жизнь, и я не могу сейчас разговаривать с тобой. Мне надо позвонить в несколько мест.