Джиласа вызвали в Сербию, где партизаны вместе с четниками выступили против немцев.
Окончательное слово по вопросу июльского восстания в Черногории сказано Стеваном Павловичем в его книге «Югославия».
Настолько различны были условия в разгороженной Югославии, что за один год там произошло три разных массовых выступления в трех разных районах, по трем разным причинам, против трех разных врагов. В НХГ сербы поднялись на свою защиту против истребления их хорватскими, прогерманскими экстремистами.
В Сербии они выступили против немцев на волне патриотического, просоюзнического оптимизма.
В Черногории они поднялись против формальной попытки итальянцев перевести стрелки часов вспять.
Вскоре, разделенные на коммунистов и антикоммунистов, мятежники развязали между собой гражданскую войну, которая часто затмевала собой первоначальные цели каждого из этих восстаний[177].
И пока Джилас сражался в Черногории, Тито продолжал отсиживаться в оккупированном нацистами Белграде. Поскольку любые нападки на немцев повлекли бы за собой разрушительные репрессии, партизаны выбрали себе легкую добычу в виде югославских полицейских, убивая последних прямо на улице. По мере того, как боевые действия по плану «Барбаросса» охватывали все большую территорию Советского Союза, немцы облепили стены белградских домов и трамваи картами, на которых был показан мощный прорыв танковых частей вермахта. Из громкоговорителей доносились передаваемые на сербскохорватском новости, а специальные газетные выпуски вещали о германских победах.
Чтобы противостоять этой пропаганде, коммунисты захватывали и сжигали пачки газет, в которых печатались новости с фронта, а Ранкович даже пытался подложить динамит под здание Белградского радио. Однако он пал жертвой предательства, был до полусмерти избит и помещен в тюремный лазарет, откуда его спасли партизаны – надо сказать, эта вылазка была совершена в настоящем голливудском духе.
В конце августа немцы передали административные функции по поддержанию порядка генералу Недичу, этому сербскому «маршалу Петену». Когда германские соединения покинули страну для переброски в Россию, Тито счел, что для восстания в Сербии настал удобный момент. В начале сентября он в компании одного православного священника и владевшего немецким партизана поездом уехал из Белграда, держа путь на юг, пока не оказался в области Валево. Там, сойдя с поезда, он затем верхом или на телеге добрался до партизанских постов[178].
Где-то во время этого путешествия у Тито произошла встреча с Александром Ранковичем, которого он назначил руководить операциями в Сербии, как Джиласа – в Черногории. Согласно Ранковичу, Тито развлекал себя в северо-западной Сербии тем, что указывал места, где ему выпало сражаться на стороне австрийцев в 1914 году, и рассказывал об этом долгие истории.
– Там была одна сербская гаубица, – обожал рассказывать он, – что постоянно попадала в нас. Мы даже научились ее распознавать и прозвали ее «Святым Николаем».
Ранкович предупредил Тито, чтобы тот не слишком распространялся о своей службе в габсбургской армии, поскольку это было бы оскорбительно для сербов[179].
И все же Тито и его партизаны уже были непопулярны буквально во всех сельских районах Сербии. Коммунистическая партия пополняла свои ряды в основном за счет студенчества Белградского университета, в некоторых шахтерских поселках и среди кустарей провинциальных городов, однако на сербского крестьянина ее деятельность не производила особого впечатления. Эти мужественные, свободолюбивые люди были согласны сражаться за короля, родную землю и церковь, однако не имели ни малейшего желания участвовать в переустройстве общества. Они были готовы взяться за оружие, чтобы противостоять иноземным захватчикам, если для этого подвернется удобный случай, но отнюдь не рисковать понапрасну своими жизнями, как то делали черногорцы. Сербы увидели в Драже Михайловиче вождя, понимавшего их чаяния, их верования, их интересы. Партизаны же были, по существу, аутсайдерами, пытавшимися заработать себе очки на войне, которая не имела к ним никакого отношения.
В то время как партизаны происходили главным образом из Белграда и удаленных районов страны, четники были из местных и опасались за собственные семьи и хозяйства. Именно их первых ставил под удар гитлеровский приказ от 16 сентября, требовавший смерти пятисот сербов за каждого убитого немца и ста – за каждого раненого.
Отношение партизан к четникам хорошо понятно из слов биографа Тито Владимира Дедиера, бывшего осенью 1941 года политическим комиссаром в Крагуеваце:
Отряды четников обычно состояли из более пожилых людей, женатых мужчин, крестьян из зажиточных семей. Они оставались в деревнях, спали дома и время от времени, для прохождения боевой подготовки, их вызывали в штаб. Мне стоило больших трудов убедить их командиров вокруг Крагуеваца сражаться вместе с нами против немцев. Они говорили, что не имеют соответствующих приказов. С другой стороны, они критиковали наше командование за то, что мы «безжалостно» проливали кровь сербского народа, сражаясь против немцев в неравной борьбе[180].
В своей книге «Тито рассказывает» Дедиер не упоминает о чудовищной резне в Крагуеваце, за которую он сам частично несет ответственность и которая, более чем что-либо другое, настроила четников против партизан.
В окрестностях Крагуеваца, где Дедиер призывал к борьбе против захватчиков, группа повстанцев-четников или партизан – доподлинно неизвестно – убила 10 немцев и ранила 26.
20 октября все мужское население города согнали на площадь – в соответствии с гитлеровским приказом. Около 7 тысяч пошли под расстрел, среди них – несколько сот мальчишек школьного возраста и один немецкий солдат, отказавшийся участвовать в этом злодеянии. Еще полторы тысячи гражданского населения были расстреляны в Валево.
Эти массовые экзекуции научили четников тому, что бороться против немцев до того, как чаша весов перевесится на сторону союзников, равносильно самоубийству. До тех пор они должны беречь свое вооружение и силы ради сохранения сербской нации!
Тито же из того самого кровавого примера сделал для себя вывод, что местные повстанцы слишком чувствительны к угрозам против их родных и близких. Постепенно он все яснее начинал осознавать назревшую необходимость в мобильной армии, готовой воевать в любых частях страны, независимо от последствий.
Поскольку причиной немецких репрессий теперь являлись партизаны, четники, как, впрочем, и большинство сербов, стали считать их своими врагами.
Тито и Михайлович трижды встретились осенью 1941 года, однако так и не смогли найти точек соприкосновения. Михайлович стремился к спасению сербов, в то время как Тито хотел использовать войну для установления коммунистической диктатуры, причем себя он видел президентом.
Из того, что нам известно об их встрече, создается впечатление, что двое командующих не почувствовали друг к другу никакого расположения. Тито критически отозвался о недостаточной организованности четников и слабой их дисциплине, а также о «примитивности» штаба Михайловича[181].
В книге «Тито рассказывает» немало повидавший на своем веку хорват вспоминает свое удивление, когда, принимая от Михайловича стакан – как ему казалось – с чаем, обнаружил, что жидкость в нем не что иное, как сливовица. В действительности этот «шумадийский чай» делается из самой слабой сливовицы и является распространенным напитком в этом районе, откуда и получил свое название. Однако несмотря на весь свой притворный ужас, Тито был не прочь пропустить стаканчик спиртного, хотя и предпочитал в таких случаях сербской сливовице шотландское виски или французский коньяк.
