– Эй, Бампер, погоди минутку. Ты мне уже давно не рассказывал смешные истории. Как сегодня?

– По моему, ты их все уже слышал.

– Расскажи, Бампер.

– Ладно, дай вспомнить. Я тебе рассказывал о 75-летней нимфоманке, которую арестовал однажды ночью на Мейн-стрит?

– Да, да, – прогудел он, – расскажи-ка еще разок. Хорошая байка.

– Мне пора идти, Оливер, честно. Но послушай-ка, я тебе никогда не рассказывал о том случае, когда я заловил парочку на заднем сиденье в Елисейском парке?

– Нет, Бампер, расскажи.

– Так вот, посветил я в машину фонариком, на сиденье лежит парочка, и старый хрыч пытается запихнуть свою висюльку в подружку. А был я тогда с молодым партнером, он им и говорит: «Что это вы тут делаете?» И мужик отвечает точно так, как отвечает девяносто процентов других мужиков, которых мы ловим в такой позиции: «Ничего, офицер».

– Да, да, – поддакнул Оливер, тряся уродливой головой.

– Тогда я ему и говорю: "Ладно, раз уж ты зря время тратишь, отойди в сторонку, подержи фонарик и посмотри, как это сделаю я.

– У-у-у-х, как смешно, – сказал Оливер. – У-у-у-х, Бампер!

Он так хохотал, что даже не заметил, как я ушел, и я оставил его держащимся за большой толстый живот.

Надо было сказать Оливеру, чтоб звонил не мне, а в Центральный отдел, подумал я, потому что завтра меня тут уже не будет, но, черт возьми, тогда мне пришлось бы рассказывать ему, почему меня не будет, а я уже не переношу, когда кто-нибудь начинает рассуждать, стоит мне уходить в отставку или нет. Если Оливер и позвонит, ему скажут, что меня уже нет, а информация немедленно попадет к детективам. Так что какая разница, подумал я, вклиниваясь в поток машин. Однако здорово было бы взять того вора в последний день! По-настоящему здорово.

Я взглянул на часы и подумал, что Кэсси уже должна быть на работе, поехал к Сити Колледжу и остановился перед ним. Удивительно, но я не чувствовал за собой никакой вины из-за Лейлы. Наверное, это действительно не была моя вина.

Когда я вошел, Кэсси была в кабинете одна. Я закрыл дверь, бросил на стул фуражку, подошел и в тысячный раз испытал все то же старое изумление от того, как уютно рукам обнимать женщин и какие они при этом мягкие.

– Я всю ночь про тебя думала, – сказала она после того, как я ее поцеловал раз десять. – У меня был такой тоскливый вечер с парой скучных стариков!

– Говоришь, всю ночь меня вспоминала?

– Честное слово, вспоминала, – сказала она и поцеловала меня снова. – У меня все никак не проходит ужасное предчувствие, что что-то обязательно случится.

– Это чувство испытывает каждый мужчина, вступающий в битву.

– Выходит, наша семейная жизнь будет битвой, так, что ли?

– Если и будет, то ты в ней победишь, детка. Я сдамся.

– Погоди, вот доберусь я до тебя сегодня вечером, – прошептала она. – Сдашься, как миленький.

– Твое зеленое платье просто потрясающее.

– Но тебе больше нравятся горячие цвета?

– Конечно.

– Когда мы поженимся, я буду носить только красное, оранжевое и желтое...

– Ты сейчас можешь поговорить?

– Конечно, а о чем?

– Круц мне кое-что сказал – о тебе.

– Да?

– Он считает, что ты величайшее событие в моей жизни.

– Продолжай, – улыбнулась она.

– Ну...

– Так что?

– Черт, не могу больше говорить. Прямо днем, да еще без спиртного в желудке...

– Да о чем вы с ним говорили, глупыш?

– О тебе. Нет, скорее, обо мне. О том, в чем я нуждаюсь и чего опасаюсь. Он уже двадцать лет мой друг, но вдруг узнаю, что он еще и интеллектуал.

– Так в чем же ты нуждаешься? И чего опасаешься? Не могу себе представить, чтобы ты чего-нибудь боялся.

– Он знает меня лучше тебя.

– Как грустно! Не хочу, чтобы кто-нибудь знал тебя лучше, чем я. Расскажи мне, о чем вы говорили.

– Сейчас мне некогда, – сказал я, ощущая, как растет газовый пузырь, и солгал: – Я еду по вызову, а к тебе заехал на минутку. Я тебе все расскажу вечером. Я приеду к тебе в половине восьмого, и мы отправимся куда-нибудь пообедать, хорошо?

– Хорошо.

– А потом поваляемся на твоей кушетке с бутылочкой хорошего вина.

– Просто прекрасно! – улыбнулась она своей чистой, горячей, женственной улыбкой. Я не удержался и поцеловал ее.

– Увидимся вечером, – прошептал я.

– Вечером, – выдохнула она. Я неожиданно осознал, что стискиваю ее в объятиях. Потом она встала в дверях и долго смотрела, как я спускаюсь по лестнице.

Я уселся в машину и бросил в рот по паре таблеток каждого сорта, потом взял еще горсть таблеток из бардачка и распихал их по карманам.

Проезжая по знакомым улицам участка, я стал гадать, почему я не смог поговорить с Кэсси так, как собирался. Если ты собираешься жениться на женщине, то следует учиться рассказывать ей о себе почти все, что она имеет право знать.

Подъехав к телефонной будке, я позвонил Круцу. Ответил лейтенант Хиллард, а через несколько секунд я услышал голос Круца: «Сержант Сеговиа?» Он произнес это так, словно задавал вопрос.

– Алло, сержант Сеговиа, это будущий бывший офицер Морган, чем вы там, черт возьми, занимаетесь, кроме перекатывания карандаша и перекладывания бумажек?

– А чем ты там занимаешься, кроме игнорирования вызовов?

– Разъезжаю по своему несчастному участку и думаю о том, как здорово будет плюнуть на это занятие. Ты уже решил, куда хочешь поехать со мной на ленч?

– Ты никуда не обязан меня тащить.

– Послушай, черт возьми, мы все-таки отправимся в какое-нибудь приятное местечко, и если не хочешь выбирать ты, я сделаю это сам.

– Ладно, тогда отвези меня к Сеймуру.

– На моем участке? Черта лысого. Давай так, мы с тобой встретимся у Сеймура в половине двенадцатого. Можешь выпить чашечку кофе, но не вздумай есть ни крошки, потому что оттуда мы поедем в одно известное мне местечко в Беверли Хиллз.

– Да, это далеко от твоего участка.

– Короче, я подхвачу тебя у Сеймура.

– Хорошо, 'mano, ahi te huacho.

Повесив трубку, я усмехнулся его мексиканскому жаргону, потому что, если поразмыслить, Круц только тем и занимался, что наблюдал за мной. Большинство людей говорят «Еще увидимся» именно потому, что они это и имеют в виду, но Круц всегда за мной наблюдал. И мне стало приятно, что за мной будет наблюдать старый друг с печальными глазами.

Я снова забрался в машину и проехал вниз по Мейн-стрит до автостоянки за задней стеной «Розового дракона». Мне так осточертело гонять по улицам эту кучу железа, что я остановился понаблюдать за несколькими парнями на стоянке.

Их было трое, и они явно проворачивали какую-то комбинацию. Я подал машину задним ходом и пятился до тех пор, пока не скрылся за углом здания, потом вылез, дошел до угла, снял фуражку и выглянул из-за угла на стоянку.

Тощий наркоман в синей рубашке с длинными рукавами разговаривал с другим наркоманом – в коричневой рубашке. С ними был и третий, парнишка в майке, он стоял на несколько шагов в стороне. Неожиданно Синяя рубашка кивнул Коричневой, тот подошел к парнишке и что-то ему передал, а тот протянул ему что-то взамен, потом вся троица быстро разошлась в разные стороны. Парнишка направился прямо на меня. Он оглядывался на ходу через плечо, выискивая полицейских, а сам шел прямо мне в руки. Неохота мне сегодня было связываться с наркоманом, но слишком уж все выходило просто. Я спрятался в подъезде отеля, а когда парнишка стал проходить мимо, щурясь от солнца, я выскочил, схватил его за руку и втянул внутрь. Оказалось, это до смерти перепуганный мальчишка. Я толкнул его лицом к стене и ощупал боковой карман джинсов.

– Чего раздобыл, парень? Бенни или красненьких? А может, кислоту уважаешь?[11]

– Эй, отпусти меня! – заорал он.

Я вытащил у него из кармана пять упаковок бензедрина, стянутых резинкой, – по пять капсул в каждой упаковке. Пачки по десять капсул кончились с наступлением инфляции.