Он меня обманывал, потому что подмигнул блондину, но я подумал, что все-таки расскажу им, почему мне нравится моя работа. В конце концов, мне нравилось, что вся эта мелюзга столпилась вокруг послушать меня. К тому времени кто-то отвел пикетчиков чуть в сторону, и я мог говорить, почти не надрываясь.
– Так вот, мне нравится очищать улицы от нарушителей закона, – начал я.
– Минуточку, – прервал меня негр, поправляя очки на носу. – Пожалуйста, офицер, без эвфемизмов. Я сам из Уаттса. – Потом он заговорил, специально растягивая слова, как это делают негры: "Я зна-ал По-лицию[6] всю свой жизнь". Остальные рассмеялись, и он продолжил обычным голосом. – Говори, как настоящийкоп, и расскажи все, как есть, без этой лапши на ушах. И главное – не стесняйся использовать любимое словечко ЛАПД, кажется, это «задница». – Он снова улыбнулся, и я улыбнулся ему в ответ.
– В каком районе Уаттса ты живешь? – спросил я.
– Угол 103-й и Грэйп-стрит, приятель, – ответил он.
– Ладно, буду говорить проще. Я стал копом потому, что мне нравится кидать всяких задниц в кутузку, а если возможно – то и сажать их в тюрягу.
– Ну вот, уже получше, – сказал негр. – Теперь ты и выглядишь отлично, и говоришь прекрасно.
Остальные зааплодировали и с улыбками переглянулись.
– А такая работа тебя не угнетает? – спросил Скотт. – В смысле, тебе не хотелось бы сделать что-нибудь длякого-то, а не с кем-то?
– Я так считаю, что как раз и делаю доброе дело для кого-то каждый раз, делая крутой арест. Прикиньте, что каждая задница, которую ловят за грабеж или кражу со взломом, успевает до ареста обчистить около сотни человек. И я считаю, что после каждого ареста спасаю еще сотню, а может, и чью-то жизнь. К тому же, скажу я вам, большинство жертв – это люди, которые не могут позволить себе роскошь быть жертвами. Тот же, кто защищен сигнализацией и страховками, не так уязвим для этих вонючих геморроидов. Поняли, что я хотел сказать?
Маленькой подружке Скотта не терпелось вставить пару слов, но тут сразу заговорили трое парней, пока наконец голос Скотта не заглушил все остальные.
– Я учусь на юридическом, – сказал он, – и намерен когда-нибудь стать вашим противником в суде. Скажи, ты и в самом деле получаешь удовлетворение, отправляя человека в тюрьму на десять лет?
– Послушай, Скотт, – ответил я, – сегодня даже у Эйхмана были бы одинаковые шансы получить или не получить десять лет. Чтобы схлопотать такой срок, надо быть как минимум главарем банды. Более того, надо очень постараться, чтобы засадить человека дажев тюрьму штата. И вообще, мне доводилось ловить таких типов, что, будь моя воля, я приговаривал бы их не к десяти годам, а к лоботомии.
Я бросил окурок, потому что парнишки все-таки задели меня за живое. Мне показалось, что они начали меня немного уважать, и я даже попробовал с минуту постоять с подтянутым животом, но почувствовал себя неуютно.
– Пару лет назад я видел в каком-то журнале большую статью, прославляющую полицейских, – продолжил я. – Там было написано, что они не свиньи, что один из них принял несколько родов, другой спас несколько человек во время наводнения, а из третьего получился очень хороший предводитель бойскаутов или что-то в этом роде. Знаете, я и сам дважды принимал роды. Но нам платят не за то, чтобы мы становились повивальными бабками, спасателями или общественными работниками. Для таких работ есть другие. Вы лучше посмотрите, какую благодарность получит коп за то, что в течение десяти лет подряд арестовывает по тридцать мошенников в месяц, сотня-другая из которых попадает в Сан-Квентин. Никто и не подумает наградить его. Даже его сержант не относится к нему с одобрением, а придирается за то, что тот не выписывает ежедневно квитанции за нарушение правил дорожного движения, потому что чертову городу нужны отчисления, а в тюрьмах все равно места нет.
К этому времени мне следовало бы заметить, что происходит вокруг. Мне следовало бы заметить, что парень с ленточкой и его старая леди держатся от меня подальше, рядом с двумя черными парнями в пластиковых куртках. Фактически все, за кем я следил, держались дальней шеренги марширующих, которые уже устали и кричали потише. Мне следовало бы заметить, что этот парнишка Скотт, блондин и высокий негр оказались ко мне ближе остальных вместе с симпатичной девчушкой, цеплявшейся за локоть Скотта и державшей в другой большую, тяжелую на вид сумку из телячьей кожи.
Но я ничего не замечал, потому что настал один из немногих моментов моей жизни, когда я перестал быть полицейским, а превратился в большого смешного осла в синем мундире и шпарил на всю катушку. Причина была в том, что я оказался там, куда никогда в жизни не влез бы, – на ящике. Не на сцене, а на ящике. На сцене сумел бы разыграть спектакль, которого от меня ждали, и не отвлекся бы, а держал бы глаза открытыми, но с чертовым ящиком дело складывается по-другому. Я произносил речь за речью о том, что было для меня важным, и видел лишь восхищенные взгляды слушателей, а звук собственного голоса полностью отвлек меня от всего, что мне следовало видеть и слышать.
– А может департаменту полиции стоит набирать лишь из выпускников колледжей, – пожал плечами Скотт, подходя на шаг ближе.
– Да, от нас требуют, чтобы мы во что бы то ни стало раскрывали преступления «научными методами». И что же мы, полицейские, делаем? Целуем задницы, склоняем головы и тратим федеральные фонды на компьютеры и обучение полицейских в колледже. В результате имеем полицейских с проницательным взглядом и умением разговаривать с людьми, но все равно им достается грязная работа.
– Не думаете ли вы, что в недалеком будущем полицейские больше не потребуются? – спросила маленькая подружка Скотта и глянула на меня такими широко распахнутыми глазами, что я улыбнулся.
– Не боюсь, милочка, – ответил я. – До тех пор, пока существуют люди, всегда среди них будут и плохие, и жадные, и слабые.
– Как же вы можете, так относясь к людям, жалея и заботясь о них, как вы говорите, арестовывать кого-то? – спросила она, покачивая головой. Она печально улыбнулась, словно ей было меня жалко.
– Черт возьми, детка, их не так уж много. И это единственная игра в городе! – Мне казалось, что это было всем очевидно, и я начал гадать, не слишком ли уж они молоды. – Кстати, наверное большинство из вас специализируется по социологии или английскому?
– А, почему вы это спрашиваете? – поинтересовался негр. Он хорошо сложен – как футболист.
– Так написано в обзорах. Я просто спросил. Мне интересно.
– Я учусь на инженера, – ответил блондин, который теперь стоял позади Скотта, и до меня впервые дошло, как близко подошли ко мне эти несколько человек и как они со мной вежливы. Все они активисты и студенты, и наверняка могли мне возразить статистикой, лозунгами и аргументами, и тем не менее они позволили говорить мне одному. Они просто стояли, кивали, время от времени улыбались, чтоб я мог распинаться. Я знал, что тут что-то нелогично или неправильно, но я все еще был зачарован звуком собственного голоса. Толстый синий магариши сказал:
– Хотите еще что-нибудь узнать о работе полиции?
– А вы были в «Сенчури Сити»? – спросила маленькая блондинка.
– Да, был, и там все вовсе не так, как вы читали в подпольных газетенках или видели отредактированных телезаписях.
– Разве? Я сам там был, – сказал Скотт.
– Что ж, не стану отрицать – несколько человек пострадало, – сказал я, переводя взгляд с одного лица на другое в поисках враждебности. – Там был президент, его необходимо было защищать, а его окружали тысячи демонстрантов, протестовавших против войны. Я точно знаю, что у них действительно были заостренные палки, мешки с дерьмом, разбитые бутылки и булыжники. Я и сам могу убить человека булыжником.
– И вы не усматриваете во всем бессмысленной жестокости?
– Черт возьми, да что такое жестокость? – спросил я. – Большинство полицейских там были – парни вашеговозраста. А когда кому-то плюют в лицо, никакая чертова дисциплина не удержит нормального парня врезать мерзавцу своей дубинкой по зубам. Бывают случаи, когда просто необходимо вести себя решительно. Вы знаете, как выглядит вопящая пятитысячная толпа? Вот и пришлось там дубинками поработать. Некоторые подонки уважают только силу, и им достаточно дать пинка в зад, а потом составить списки. Каждый, у кого есть хоть немного мозгов, сам должен был бы начистить морду кому-нибудь из этих... – Тут я вспомнил о девушке. – Извините за слово из четырех букв, мисс, – рефлекторно вырвалось у меня.
