Я пытался устроиться на работу где угодно, только бы скрыться из этого города. Сделать это оказалось гораздо сложнее, чем я думал: я чувствовал себя так хреново, что даже заполнение анкеты стоило мне больших усилий. Справившись с анкетой, я испытал чувство облегчения и был приятно удивлен, когда меня утвердили в должности. Меня взяли в одну из строительных контор Манчестера. Зарплата была чуть меньше, но мне нужно было уехать, я должен был скрыться, деньги не имели значения.

– Как же так, сынок? Почему это ты должен бежать! Это на нее, на эту шлюху, распутницу чертову все должны показывать пальцем, а не на тебя, честного трудягу.

– Честного трудягу и крутого пацана, как и его отец, – высказался папа. Он все еще работал в магазине Мензиса.

– Но, ма, я устроился там на хорошую работу. После этой истории я больше не могу здесь оставаться.

На работе все были в курсе. Я поговорил со Спроулом, и он предложил мне взять двухмесячный отпуск за свой счет. Однако мне нужно было начать все с начала, подальше от всех этих мудаков.

– Расправил крылья, э? Яркие огни, шикарные перспективы, все такое, – подтрунивал Тони. Он был у нас со своими мальчишками Марчелло и Серджио.

Перспективы, которых мог ожидать от Манчестера этот ебака, меня не интересовали.

– Да нет, я просто хочу уехать, начать новую жизнь. Надоело с кэжуалсами якшаться, хватит с меня. Слишком хлопотно.

– Ничего более здравого я от тебя не слышал вот уже много лет, Рой. Вот это верно, знаешь-понимаешь, – поддержал старик.

– Но Манчестер, Джон…, – заныла мама. Мысль о том, что кто-то из нас окажется вне пределов досягаемости, пугала ее. Тони жил неподалеку и постоянно торчал у нас; Бернард, хоть он и снимал квартиру в центре, постоянно ссорился со своими сожителями-пидорасами, и после очередного крушения его частенько выбрасывало к маме с папой.

– Да ведь ты сама сбежала в свое время в Италию, – сказал отец. Он так и не простил маму за то, что она смылась тогда с итальянцем, но теперь это почему-то стало волновать его больше, чем когда бы то ни было.

Начавшаяся перепалка не стала неожиданностью. Они расходились все пуще, пока батя не заорал:

– ХВАТИТ, BET! ХВАТИТ, ЕБ ТВОЮ!

Я БОЛЬШЕ НЕ МОГУ…

ГЛУБЖЕ

ГЛУБЖЕ

ГЛУБЖЕ

Итак, мы с Сэнди видели, как в небе кружили Марабу, но оказалось, что они углубились в лес значительно дальше, чем мы полагали. Такое впечатление, что они зависли не над коттеджем 1690, а над доусоновской секретной базой в джунглях. Не смотря на это, мы отправляемся в коттедж 1690; по дороге Сэнди рассказывает мне очередную львиную историю:

– Этот участок леса с его непредсказуемыми густыми подлесками и открытыми тропами напоминает мне места, где между мной и Джонни Львом произошла особенно рисковая потасовка.

– Ну? – в нетерпении откликнулся я, заталкивая в рот целый шоколадный батончик: на жаре они таяли, поэтому приходилось есть целиком. Затем я зажевал рулет с джемом, при этом прослойка джема была очень странной на вкус и походила на микстуру от кашля; а Сэнди все травил свою байку.

– Мы возвращались в наш лагерь после месячной экспедиции в глубь джунглей. Начинало темнеть, а мы еще не добрались до места назначения. Аборигены стали нервничать, и я, как руководитель группы, принял решение выдвинуться, оставив носильщиков и навьюченных ослов на ночлег. Со мной отправился только мой верный пес Глэдстоун.

Ни о какой собаке Сэнди раньше не упоминал, это меня смутило, но я не стал его прерывать.

– Глэддерс залаял, я стал всматриваться, пытаясь обнаружить, на кого, и разглядел только смутные очертания какого-то животного. Оно двигалось в темноте сквозь заросли камыша, растущие вдоль устья высохшей реки, которая пересекала нашу тропу. – Хватит, малыш! – рявкнул я, предположив, что мой верный друг снова учуял дичь. Спустя секунду я снова разглядел эту фигуру. Это была не антилопа, ничего подобного, это был гребаный лев, и он несся прямо на меня.

– Пиздец! И что ты сделал?

– Времени что-либо предпринять у меня не было. Я почувствовал удар, как будто меня сбила машина на скорости, а когда очухался, меня уже волокли по земле, правая рука и плечо зажаты в звериной пасти, а сам я – тело и ноги – барахтался между тушей льва и тропой!

– Майн гот!

– По пути зверюга топтала меня передними лапами, оставляя солидные царапины на внешней стороне бедра, штаны мои были разорваны в клочья. Волоча меня, тварь то рычала, то мурлыкала, как голодный кот в предвкушении кормежки. А лакомым кусочком был, между прочим, ваш покорный слуга!

– Боже! Рисковая заварушка, Сэнди.

– Еще бы! Казалось, выхода нет. Но тут я вспомнил про свой восьмидюймовый тесак; свободной рукой я вытащил его из кожаных ножен, подвешенных на груди, и выбрал место для удара. Зверь остановился, готовясь то ли поменять захват, то ли приступить уже к трапезе, как тут я дважды засадил ему промеж лопаток. Он выпустил меня, но не отступил, а стоял надо мной и рычал. Тогда, собрав последние силы, я пырнул его в горло. Поток крови обрушился на меня, и я сообразил, что этот, видно, удачный удар поразил крупную вену или артерию. Тварь отскочила на несколько метров, а я, с трудом поднявшись на ноги, стал крыть его трехэтажным матом. Через несколько секунд этот каннибал стал медленно удаляться, время от времени оборачиваясь и огрызаясь на меня.

– Вот это да, Сэнди! Сразиться в рукопашной со львом – вот это смело!

– У меня не было выбора, Рой. Отвага тут ни при чем. В подобных обстоятельствах человек поступает, повинуясь исключительно основному инстинкту – древнему инстинкту самосохранения. Рука моя была изранена, и я с большим трудом забрался на ближайшее дерево; и очень правильно сделал, так как вскоре подоспел второй лев, который расправился с Глэдстоуном, и я был вынужден наблюдать, как вместе с раненным мною зверюгой они попировали моим малышом.

– Душераздирающее зрелище, – произнес я как можно более сочувственным тоном, но не смог удержать проскользнувшую нотку радости. Смерть его собаки почему-то подняла мне настроение: в Африке с человеком происходят непонятные вещи; может, из-за жары, или это тишина, окутывающая землю, когда солнце закатывается за горы, леса или горизонт. Темной африканской ночью в джунглях не слышно ни шороха; чтобы поверить в это, надо оказаться там самому. Я предпочел бы не задумываться о том, какое влияние оказывала на меня Африка.

– Всю ночь я просидел на этом гребаном дереве, – продолжил Сэнди свою историю. – Аборигены нашли меня на рассвете. Они отнесли меня в лагерь, перевязали раны и только через два дня доставили в больницу. Раны мои засорились, и я подхватил заражение крови из-за остатков гниющей плоти, застрявшей под когтями той зверюги. Но все мои раны – ничто по сравнению с бившей меня лихорадкой… черт!

Наш джип опасно вильнул, когда одним из передних колес в полутьме мы наехали на камень. Быстро справившись с управлением, Сэнди остановил машину, чтобы прийти в себя. Мертвая тишина ночи нарушалась лишь нашим тяжелым дыханием и мягким шуршанием летучих мышей, которые, летая низко над озером, время от времени целовали гладкую поверхность, потягивая чистую воду. Мы решили сосредоточить все наше внимание на дороге. Я сменил Сэнди за рулем.

Когда мы приехали, неподалеку от коттеджа 1690 горел костер. Доусон с важным видом расхаживал вокруг, а двое аборигенов стояли, обхватив дерево обеими руками. Подойдя, я обнаружил, что Доусон и Дидди, раздев их догола, привязали к дереву запястьями друг к другу.

– Рой! Сэнди! Вы как раз вовремя. Мы тут собираемся показать некоторым из наших так называемых «бунтовщиков», что значит переходить дорогу Локарту Доусону.

Одного из пленников мы с Сэнди узнали даже со спины и без одежды.

– Сэнди, смотри! – шепнул я.

– Ну вот мы и встретились, дружок, – улыбнулся Сэнди, изучая обнаженную фигуру Мозеса, парня, который спер все наше снаряжение.