— Она принадлежит тебе? Здесь у нас все приспособлено только для воина. Боюсь, у нас нет больше опочивальни.

— Ничего, — пробормотал Каландрилл, — это неважно Она не… Мне вполне подходит моя опочивальня.

Чазали, словно сожалея о недавней вспышке гнева и чувствуя, что затронул деликатную тему, улыбнулся и сосредоточился на фруктах, поставленных перед ним слугой.

К облегчению Каландрилла, ни о войне, ни о женщинах разговора больше не было. Наконец трапеза подошла к концу, и Очен заявил, что оставит их, дабы продолжить работу по очистке крепости. С его уходом остальные тоже стали расходиться, и Чазали приказал воину проводить гостей в их опочивальни.

Ценнайра взяла Каландрилла под руку, и он опять начал нести какие-то глупости о пище и о хозяевах. Он лопотал как ребёнок, но Ценнайра улыбалась и поддерживала разговор, словно не замечая его смущения. Каландрилл, однако, не мог не отметить некоторой рассеянности, словно ей не давала покоя какая-то мысль. У дверей своей комнаты она попрощалась и ушла, не обернувшись.

Кати уже не было. Каландрилл помахал рукой Брахту и закрыл за собой дверь.

На усыпанном звёздами небе сияла почти полная луна, и, облокотившись на подоконник, Каландрилл вдыхал ароматы ночи, отдавая себе отчёт в том, что не ощущает запаха оставленного Рхыфамуном колдовства. Потом вспомнил об овладевшем им ранее отчаянии и о словах Очена, и его передёрнуло. Неужели колдун чувствует его присутствие? Неужели он может коснуться его через эфир? Хорошо ещё, что джессеритский маг очистил крепость от колдовства Рхыфамуна. Внезапно с другой стороны двора до него донёсся лёгкий запах миндаля. В воздухе на мгновение проступили световые знаки, которые рисовал Очен. Серебристоволосый маг колдовал без устали. Трупный запах почти развеялся. Каландрилл зевнул, отвернулся от окна, снял непривычные одежды, аккуратно сложил их, задул свечу и с удовольствием растянулся на кровати. Он закрыл глаза и представил себе лицо Ценнайры. Сон мягко овладел им.

Ценнайра, раздевшись, сидела на кровати, расчёсывая волосы. В голове у неё роились беспокойные мысли.

Она уже не сомневалась, что Очен — могущественный колдун. Но разгадал ли он её тайну? Он не обмолвился ни словом, даже наоборот, за трапезой выказал себя интересным, умным и знающим собеседником. Но сомнение оставалось. Если Очен её разгадал, то почему ничего не сказал? Он прикоснулся к её уму, когда дал ей дар языка, и она была уверена, что в тот момент он все понял. Но не сделал ни малейшего намёка. Может, не так далеко углубился в её ум? А может, просто не хотел показывать, что знает? Эта неуверенность не давала ей покоя. Она не знала, на что решиться. Её окружали одни колдуны, у неё не осталось выбора, как у загнанного охотниками оленя, которому только и остаётся, что броситься головой вперёд.

В алькове стояло зеркало. Взглянув на своё отражение, Ценнайра вспомнила об Аномиусе и решила связаться с ним, понимая, что её хозяин тоже представляет угрозу её жизни. Думает ли он о ней? Злится ли на неё? Или настолько занят войной тирана, что ему сейчас не до своего создания? Она едва не проговорила заклятие, но вовремя остановилась, вспомнив о том, что рядом Очен, могущественный колдун. Стоит ей попытаться связаться с хозяином, как джессеритский маг тут же это учует. И что он сделает тогда?

Ценнайра закончила туалет, успокаивая себя тем, что пока ей все равно нечем заинтересовать Аномиуса. Она вздохнула и спрятала зеркало и расчёску в сумку, не переставая размышлять о своём положении.

Если вдруг Аномиус разозлится, не проведёт ли он колдунов тирана и не вернётся ли в Нхур-Джабаль, дабы уничтожить её живое сердце? В этом случае она будет бессильна что-либо сделать. И посему, чтобы не доводить дело до крайности, надо воспользоваться зеркалом.

Но тогда она, без сомнения, выдаст себя, и Очен, конечно расскажет все Каландриллу и другим. И тогда… Тогда она будет уничтожена магией. Что бы она ни предприняла, её поджидает опасность. Она оказалась в безвыходном положении.

Наберись терпения, сказала себе Ценнайра. Ей оставалось только надеяться, что Аномиус слишком занят на войне, чтобы вспоминать о ней и возвращаться в Нхур-Джабаль, что Очен не разгадал её и не будет использовать против неё колдовство. Ей оставалось только ждать или бежать.

Она затушила свечи, как поступило бы любое существо с бьющимся сердцем, и легла в кровать — дожидаться утра.

Она не спала, размышляя и размышляя о своём положении, но так и не пришла ни к какому решению. Неожиданно в дверь едва слышно постучали.

Ценнайра ответила не сразу, как если бы на самом деле спала. Может, это Каландрилл? Он явно ею заинтересовался. Настолько, что даже не скрывал этого весь вечер. Ей нравились его произнесённые дрожащим голосом комплименты. Ей импонировала его невинность — явление редкое в её предыдущей жизни. Неужели он набрался смелости и пришёл к ней? Любой другой менее осторожный или более уверенный в себе мужчина не стал бы так долго ждать. Ценнайра улыбнулась — ей было приятно его внимание. Он красив, а если он в неё влюбится, то она сумеет распорядиться этой любовью: стоит юноше провести ночь в её объятиях, как наутро он будет без ума от неё, и тогда у неё появится мощный союзник. Обе мысли понравились ей, и она даже не смогла бы сказать, какая больше.

В дверь вновь осторожно постучали; она пригладила волосы, облизала губы и, скромно прикрыв наготу простыней, открыла дверь.

Она не смогла сдержать возгласа удивления — в проёме стоял Очен.

Колдун предупреждающе поднял палец и молча закрыл за собой дверь. Ценнайра беззвучно выругалась. Ей оставалось только надеяться, что её удивление было воспринято как реакция скромницы на входящего в её спальню мужчину.

— Кто ты? — спросила она, пытаясь говорить с возмущением и страхом, с опозданием вспомнив, что обыкновенные смертные не видят в темноте. — Кто ты? — повторила она.

В ответ раздался, как ей показалось, мягкий смешок, и Ценнайра напряглась, приготовившись драться за свою бессмертную жизнь. Если дойдёт до худшего, она попытается перебороть и даже убить мага. Аномиус, конечно, будет в ярости, но тогда она хотя бы сможет следовать за путниками скрытно, и это успокоит её хозяина. Несмотря на всю серьёзность положения, она пожалела, что в дверь её постучал не Каландрилл. Ценнайра попыталась взять себя в руки, но слова Очена вновь насторожили её:

— Ты прекрасно меня видишь. И если воспользуешься теми способностями, которыми обладают подобные тебе, ты поймёшь, что я пришёл с миром. Так что давай не будем терять времени.

Ценнайра и без того уже воспользовалась своим сверхъестественным чутьём, но то, что она узнала, ещё больше сбило её к толку.

Угрозы от Очена явно не исходило. То, что она чувствовала, было, скорее, любопытством. Очен поправил халат и поудобнее уселся на кровати, словно пришёл в гости к старому другу. Он пребывал в спокойствии — следовательно, обезопасился колдовством. Желания в нем она не почувствовала, но, на всякий случай, поплотнее запахнулась в простыню, пытаясь привести в порядок взбудораженные мысли.

— Я пришёл с миром, — повторил он. — Мне ты вреда тоже принести не сможешь, ты без меня знаешь. Я обезопасился, а чары мои способны бороться даже с такими, как ты.

Он говорил спокойно и уверенно, и Ценнайре только и оставалось, что спросить:

— Что тебе надо?

— Немного твоего внимания. Я предлагаю честную сделку. — Губы на морщинистом лице растянулись в улыбку.

— Или ты надеялась провести вазиря? Для того чтобы научить тебя языку, я вошёл в твой ум. Я видел тайную силу Каландрилла, я видел Ахрда… Неужели ты надеялась, что я не разгадаю тебя?

Ценнайра нахмурилась; будь у неё сердце, оно бы билось сейчас с бешеной скоростью. Она пожала плечами и сказала:

— Я не была уверена.

— Да, ты не была уверена. А поскольку я ничего не предпринял и никому ничего не сказал, ты решила, что я тебя не раскусил. Так?

Она кивнула, не понимая, куда он клонит и на чьей он стороне — Аномиуса или Рхыфамуна? Или он сам по себе? Тогда это означает, что она попала в руки ещё одного безжалостного колдуна.