То ли запросто сводят с ума…

И, быть может, печали немного,

Что и мы – вот такие дома.

Прокомментировать>>>

Общая оценка: Оценить: 0,0 Проголосовало: 0 чел. 12345

Комментарии:

Литература

И за борт её бросает

МЕТАТЕКСТ

От каких даров мы отказываемся

Лев ПИРОГОВ

Известно, что главной проблемой правительства является народ.    «Слишком медленно ходит и каждый день ест».

Не будь народа, – жадного до социальных расходов и не чуткого к инновациям, – какую модернизацию можно было бы себе забабахать!

Не даёт…

Ну да правительство над этим работает. Решает потихонечку проблему народа. А у нас свои проблемы не кормлены – нам надо книжку писателя Иличевского «Перс» обозревать. Но смотрите-ка: уровень другой, а проблема та же! Как всё связано в этом мире… Вот ведь главная проблема литературы – что? Не писатели и не издатели, нет. Они парни хорошие, без них вообще бы никакого государства (зачёркнуто), никакой литературы не было. Главная проблема литературы – читатели.

Ленивы и нелюбопытны – не любят, не умеют и не хотят читать. Коли не встанешь перед ними на четвереньки и не сделаешь ртом непотребный звук для смеха, так и вовсе в твою сторону не зевнут.

Означает ли это, что литература должна стоять на четвереньках?

Сложный философский вопрос.

Возьмём шире. Главной проблемой человеческой цивилизации является человечество. Есть такая штука: «антропологический барьер». Это когда быстродействие современной техники опережает скорость реакции управляющего техникой человека. Чтобы такая техника была эффективной, чтобы оправдывала вложенные в неё силы и средства, чтобы просто-напросто могла действовать, приходится человека из неё изымать, заменять роботом, то есть другой техникой.

Ну и с какой стати техника должна обслуживать человека – если он её обслужить не в состоянии?

Примерно так рассуждали придумщики «Терминатора». Дальше помните: техника людей уничтожила, стала сама жить. В буквальном смысле дегуманизация приключилась.

Но то техника. А как же искусство?

А точно так же.

«Techne» – это ведь и есть искусство по-древнегречески. И дегуманизация с ним очень даже запросто уживается.

Я не про «человека-собаку». Контемпорари-арт – вещь потешная, существующая для отвода глаз от куда более серьёзных процессов. Авангардист в жёлтой кофте хватает с прилавка булочку – и наутёк, все охотно бегут за ним: «Ату, ату!» – а в это время кто-то другой, в консервативном костюме, спокойно и со вкусом выносит всю лавочку.

Так вот «Перс» наконец.    Я, может быть, ошибаюсь, но есть стойкое ощущение, что Александр Иличевский сегодня – литературный эталон, «акмэ». Скажем, если Прилепин или Садулаев – это «мейнстрим для бедных», сиречь для публики, то Иличевский – «мейнстрим для особенных». Для тех, кого интересует «литература высших достижений», а не читательский успех.

Что, нет такого?..

Так вот «Перс». Есть в этом романе один образ, являющийся, по-моему, ключом к пониманию даже не писательской техники, а целой писательской философии. Это дельфины. В романе, между прочим, изложена такая гипотеза: дельфины воспринимают звук как зрительный образ. Для нас звук – временная и логическая последовательность; мы «разбираем» звуки речи, раскладывая по долготе-высоте, а дельфины воспринимают звук «нелинейно», как целостный образ.

Кажется, роман как раз и рассчитан на дельфиний тип восприятия. Вроде бы в нём есть «линии» – если напрячься, по ним можно пересказать фабулу. Типа герой жил в детстве в Азербайджане, выучился на гидрогеолога (потому что нефть), потом эмигрировал в США, потом вернулся, движимый не столько ностальгией, сколько нынешним научным интересом плюс семейными (или постсемейными) обстоятельствами, – и погрузился в острый, пронзительный мир воспоминаний, да ещё и произошло тут с ним что-то. Плюс у людей, которых он встречает и о которых думает, тоже какие-то свои истории, свои пауки в голове. Всё это ужасно перепутано и запутано – «как в жизни».

Жизнь ведь тоже не понимаешь, пока живёшь. Только потом уже, вспоминая прожитое, отсекая детали и зачастую перевирая смысл событий, наговариваешь, как на магнитофон, понятный самому себе парафраз жизни.

Примерно по этой логике пишутся и реалистические романы.

Но у Иличевского детали не отсечены и со страшной силой рвут одеяло на себя. Вначале этому умиляешься, восхищаешься даже, потом приходит раздражение – «автор за деревьями не видит леса».

Но это не автор, это я, читатель, его не вижу (не забываем, кто главная проблема литературы).

И покуда критическая масса деталей не взорвётся и не вынесет мой мозг со сверхкосмической скоростью более восьми километров в секунду, пока «целостный образ» не распылит на кванты мой орган логики, жаждущий линейной последовательности повествования, я буду не понимать.

«Как в жизни».

А дальше станет не важно.

Дальше будешь чувствовать кожей, порами, втягивать ноздрями, жариться на прикаспийском солнце и иссыхать на ветру. Вы когда-нибудь видели корни трёхсотлетнего гранатового дерева? Я видел – теперь уже.

Короче говоря, всё нормально. Средства отвечают задачам. Гипотеза работает. Но.  Есть ведь там ещё и акула. Смотрите, прямо рядом с дельфинами: «Негодная на вкус акула-молот отличалась живучестью; выпотрошенная ради печени, со вспоротым брюхом резво уходила в воду, где жадно принималась поедать собственные внутренности, которые тут же выскакивали наружу и акула снова заглатывала их. Кружась на месте, акула распускала сизо-алый цветок, который дрейфовал к корме».

Это тоже «ключ к философии». Давится своими внутренностями и кружит на месте. Иличевский обогатил литературу и одновременно обокрал читателей. Проглотил – и тут же из разверстого брюха выронил. Не прочтут ведь. Даже если «Большую книгу» получит.

Так и сгинут в утробах двух-трёх сотен из «особенного мейнстрима» все не для них предназначенные вкусности. Типа:

«– Советский союз был рай. А сейчас, я тебе честно скажу… – Тельман понизил голос и оглянулся с хитрецой. – Я тебе так скажу. Если будет война с Россией – никто воевать не пойдёт. Все сразу пойдут сдаваться. Я точно тебе говорю».

(Гляди-ка, прямо как у нас в анекдоте: у Лукашенко всего четыре дивизии, но если на Россию войной пойдёт, к Москве все сорок подойдут.)

Или типа:

«Почему, говорю, Марию Господь Сыночком без спроса подарил? Почему не спросил, а можно ли? Где права человека? Прости меня, Господи, что не по уму спрашиваю, но за девицу заступиться желаю…»