Филипп помотал головой, стряхивая капли дождя, стекающие по его лицу, и улыбнулся. Он задумчиво смотрел на косые нити, впивающиеся в мокрую землю.
– Я жду зимы с нетерпением, – проговорил он, улыбаясь возражениям своих друзей. – И я люблю английское лето. Смотрите, тучи уже рассеиваются.
Он с наслаждением вдохнул теплый, влажный аромат, поднимающийся от земли. Из-за туч показалось солнце. Миллионы крошечных алмазов сверкали на травинках и листьях кустов.
– В Англии всегда так зелено, как сейчас? – спросил он.
– Зимой – нет, Филипп, – ответил Уильям Беркли. – Ты будешь еще мечтать о восточном солнышке, греясь у дымящего камина.
Филипп рассмеялся и снова помотал головой, остальные наблюдали за ним с удивлением и любопытством. Сейчас они видели перед собой иного Филиппа, совсем не похожего на серьезного и часто угрюмого рыцаря-крестоносца, молчаливого и задумчивого, единственной целью жизни которого было сражаться с иноверцами.
Довольный Жильбер потер кончик своего большого носа. «Вот теперь я узнаю юного мечтателя из Бланш-Гарде, – думал он, – веселый, счастливый оруженосец, с которым я так любил выезжать на соколиную охоту на холмы Аскалона».
Глядя сейчас на Филиппа, нельзя было и подумать, что совсем недавно он присутствовал при гибели человека, слуги Старца Горы, прыгнувшего в пропасть по прихоти своего господина, и при этом на его лице не дрогнул ни один мускул.
Друзья выехали из Лондона, направляясь на запад. Филипп хотел осмотреть поместье, подаренное ему за службу королем Ричардом. После этого они договорились погостить у Уильяма Беркли, а потом, переправившись через Северн, побывать в уэльском Марчесе.
Филипп решил покинуть земли древнего Леванта. Он не думал, что когда-нибудь снова захочет увидеть восточное обжигающее солнце, неровный пустынный ландшафт с голыми холмами и скалистыми ущельями. Ему там нечего делать. При Арзуфе христианские войска одержали славную победу, но им так и не удалось проложить себе дорогу к Иерусалиму. Численность армии Ричарда сильно сократилась, крестоносцы снова затеяли вражду между собой, и через год нерешительного наступления турки и христиане решили заключить мир.
За этот год Ричард покрыл себя громкой славой. Конечно, истории, ходящие о нем в обществе, были сильно приукрашены, поскольку всякое знаменитое имя, в конце концов, обрастает легендами. Но он и впрямь творил чудеса на полях сражения, даже если взять последнюю битву при Акре, где он заставил отступить целую турецкую армию всего лишь с маленькой горсткой рыцарей.
Филипп был в числе этих воинов и единодушно признавался одним из самых выдающихся христианских рыцарей. И его имя всегда упоминалось с уважением, как только речь заходила о крестовых походах и Святой земле. Его знание арабского и турецкого языков сделали его совершенно незаменимым для Ричарда человеком во время ведения переговоров о мире. Филиппу суждено было еще раз встретиться с Саладином, теперь уже при совсем других обстоятельствах, и этот человек, такой же храбрый и доблестный полководец, как Ричард, осыпал его почестями и богатыми дарами. Лошадь, на которой сейчас ехал Филипп по английской равнине, тоже подарок султана.
Мирный договор явился лучшим из того, что Ричард мог сделать для всего христианского мира. Иерусалим остался в руках турок, но христианским пилигримам было разрешено посещать могилу со Святыми Мощами. Баронам Святой земли достались все главные порты, а военные ордена по-прежнему владели огромными замками в сердце сельджукского государства.
Заключив договор с Саладином, Ричард поспешил в Англию, горя нетерпением снова оказаться в родной земле, и, чтобы быстрее добраться туда, избрал самый короткий маршрут – по суше, через Германию. Но там он был захвачен в плен своими недругами и заключен в темницу. Теперь они требовали огромный выкуп за его освобождение.
Когда было заключено перемирие с турками, Филипп навестил Бланш-Гарде. Замок оказался почти полностью разрушен сарацинами, и на месте старой крепости он нашел лишь груду камней. Но Филиппу удалось достать из тайника сундук отца, и его содержимое, вместе с жемчугом Усамаха, сделало его очень богатым человеком. Он приплыл во Францию и, двигаясь на север, без всяких приключений добрался до Нормандии, где Жильбер встретился со своим семейством, а потом они вместе переправились через пролив в Англию.
В Норхем, новое поместье Филиппа, они прибыли через три дня. Это было очень красивое и богатое поместье с удобным помещичьим домом, и Филипп, осматривая просторные комнаты, мечтал о том, как здесь будет уютно, когда сюда доставят мебель, привезенную им с Востока. Толстый ленивый управляющий совсем запустил дом, и теперь здесь царил полный хаос. Но Филипп, за неделю осмотрев свои владения, сумел приструнить распустившихся в отсутствие хозяина слуг. Он сказал им, что вернется через полгода, и ясно дал понять, что им грозит, если к моменту его приезда в поместье не будет наведен порядок.
Жильбер всюду следовал за своим другом, с удивлением находя в нем несомненное сходство с сиром Хьюго.
В Беркли им пришлось провести целых две недели, поскольку Уильям ни за что не хотел отпускать их, пока не показал им все поместье, не представил их всем своим соседям и не устроил охоту в самых лучших лесах. Он загорелся желанием перестроить свой замок, чтобы он стал похож на крепости Святой земли, с их неприступностью и внутренним комфортом и роскошью.
– Пусть попытается, – сказал Филипп после первой ночи, проведенной в Беркли, стоя посреди комнаты, в которой их разместили с Жильбером. – Ведь даже слуги в Бланш-Гарде жили в лучших условиях, чем эти!
Жильбер же не сказал ничего. Он лишь с улыбкой наблюдал, как Филипп осматривает голую и неуютную комнату. Округлой формы, она повторяла контуры башни, в которой располагалась. На каменном полу ничего не было, кроме нескольких охапок соломы в углу, и по запаху, исходящему от них, Филипп понял, что они пролежали здесь уже не один месяц. Каменные стены оказались покрыты тяжелыми каплями влаги. Сквозь три узких окна в комнату пробивались полоски тусклого света, а низкий потолок довершал эту мрачную картину. Над большим камином поднимался дым, и Филипп закашлялся, глотнув смрадных паров и решив, что, в конце концов, жизнь в Англии тоже имеет свои недостатки. Он обвел взглядом помещение, поискав, куда бы повесить плащ. У двери в стену между камнями было вбито несколько деревянных колышков. Набор мебели ограничивался двумя стульями, парой скрипящих от старости деревянных кроватей и огромным сундуком.
В эту минуту к ним вошел Льювеллин, принесший горячей воды. Он также с брезгливостью осмотрел комнату и громко чихнул.
– Да, мы к этому не привыкли, мой господин, – заметил он. Поймав на себе быстрый взгляд сверкнувших гневом глаз Филиппа, он поспешил скрыться за дверью.
Все же они с грустью в сердце покинули дом Уильяма: Филипп с Жильбером уже успели привязаться к добродушному толстяку. Правда, расставались они ненадолго. Филиппу предстояло часто ездить из Лланстефана в Норхем – ведь теперь он был владельцем двух поместий, – и, конечно, он будет каждый год заезжать и в Беркли.
Пока друзья путешествовали по Англии, наступила осень. Зеленая живая земля меняла свои краски; в густых влажных лесах начинался листопад. Они ехали по старой дороге, проложенной еще римлянами, которая с математической прямолинейностью вела на запад, и Филипп с каждой милей открывал для себя новые красоты здешней природы.
Иногда они останавливались на ночлег в монастырях. Монахи принимали их с доброжелательной гостеприимностью, как и положено принимать рыцарей, участвовавших в крестовом походе, а когда они узнавали, что перед ними сам Филипп д'Юбиньи, который к тому же читал по-арабски, они приносили ему все сокровища своих библиотек.
В Глочестере они переправились через Северн и остановились на отдых в местном аббатстве. Филиппа отвели в огромный неф[66] норманнской церкви аббатства, где он с замиранием сердца преклонил колени у гробницы герцога Роберта Норманнского, одного из выдающихся руководителей Первого крестового похода, который посвятил в рыцари его отца и бок о бок сражался с Годфруа Лотарингским, пробиваясь к Святому городу.
