– Они отдают свои пальто дворецкому, – сказал Рейли с порога.

Адам пошел к окну.

– Если я хочу поймать Осуина, доказательство должно быть найдено в этом доме. Но тогда что может помешать ему сказать, что я сам подложил ему кольцо?

– Как мне кажется, – сказал Мак, – кольца вместе с картинами и помощью Сиверса было бы достаточно, чтобы заставить людей сомневаться в твоей виновности. Они не повесят тебя, если только думают, что ты изменник. Им тоже нужны доказательства. А завтра утром, если ты все еще беспокоишься, я знаю одного чертовски хорошего фальшивомонетчика, который может сделать любые документы, которые тебе нужны, чтобы обвинить Осуина.

– Это сделает меня таким же подонком, как и он.

– Разгар взлома – очень удачное время, чтобы вспомнить о кодексе чести. Этот ублюдок ни о чем таком не думал, подставляя тебя. Он шпионил в пользу Франции. Он даже пытался убить тебя.

– Вот именно. Зачем?

Мак подбежал к двери, чтобы выглянуть поверх головы Рейли. Потом он проверил комнату, перепроверил и сказал:

– Что значит зачем?

– Если Осуин и есть Леопард, как мы считаем, зачем ему пытаться убить меня сегодня? Он уже подстроил доказательства моего предательства. Власти уже уверены в моей виновности. Почему ему просто не сдать меня?

Мак осторожно закрыл дверь в холл и метнулся к окну. Он потушил свою свечу и сдул дым в холодный ночной воздух.

– Этот вопрос может подождать. Они уже поднимаются по лестнице. – Мак почти вылез из окна, когда заметил, что Адам вернулся к столу Осуина. – Ты что, меня не слышишь?

– Еще одно, открой снова этот ящик. Ощетинившись, как дикобраз, Мак все же выполнил его просьбу.

– Давай-ка побыстрее. У тебя не больше минуты до того, как у нас появится компания. Боюсь, наше присутствие будет трудно объяснить. – Мак вытащил из-за пояса пистолет. Рейли стоял рядом с ним, выжидающе поглядывая на дверь.

Вынув из среднего ящика один из гроссбухов, Адам изучил первую страницу. Он пролистывал книгу, пока не нашел то, что искал. Он положил ее на место и закрыл ящик. Пока Мак своими волшебными пальцами закрывал замок ящика, Адам засунул кольцо в бархатный мешочек. Он кинул его Рейли, который вложил мешочек обратно в тайник и поставил глобус на подставку. Погасив вторую свечу, двое мужчин торопливо вылезли через окно.

– Рейли, дружок, – сказал Мак. – Закрой окно и выходи через спальню. Мы подождем тебя в конце улицы. А теперь поторопись.

Дождь усилился, сделав карниз скользким. Стараясь не сломать себе шею, Адам как мог быстро передвигался вслед за Маком. Он так близко подошел к успеху не для того, чтобы позорно погибнуть в колючих кустах под окнами. Желтый отблеск света появился в окне, как только они покинули комнату. Мак отскочил к ближайшей ветке дерева. Адам сделал то же самое.

Как только ноги Адама коснулись твердой почвы, окно кабинета распахнулось. Он бросился за ближайшую изгородь и притаился, лежа на животе.

Над ним Осуин внимательно осматривал карниз и сад, высовываясь как можно дальше и пытаясь заглянуть на улицу. Он наклонил голову, прислушиваясь. Убедившись, что все спокойно, он медленно закрыл окно и задернул шторы. Адам, не теряя времени, рванулся через мокрый газон на улицу, где его ждал Мак. До кареты они не сказали друг другу ни слова. Едва оказавшись в безопасности внутри, Мак спросил:

– Так что ты там нашел такое важное, что чуть не угробил нас?

Адам усмехнулся, он мог праздновать победу.

– Каждый месяц Осуин получал плату в две тысячи фунтов. И нет никакого указания, за что или почему.

– Ты думаешь, это плата за шпионаж? Но это безумие.

– Ты ведешь записи о своем грузе, своих прибылях?

– Да, но...

– Вот именно. Вор, шпион, контрабандист – каждый ведет записи о перемещении своих денег, особенно человек, любящий точность.

– Ну хорошо. Тогда, похоже, сегодняшняя проделка стоила того. Что теперь?

– Не спускай глаз с «Бульдога». Смотри, куда он пойдет. Я поговорю с Сиверсом. К завтрашнему вечеру Адам Хоксмор сможет появиться в Лондоне. Понадобится время, чтобы восстановить мою репутацию, но начало положено.

Стены галереи, казалось, тянулись милями, увешанные картинами всевозможных форм и размеров. Голова Ребекки отяжелела. И спасения для нее и ее тети не предвиделось. Особенно если леди Грейсон будет в деталях рассказывать о каждой отдельной картине, как она сделала это касательно первых восьми, три из которых оказались ее портретами. Покровительница искусств или нет, леди Грейсон определенно была утомительно скучна в своих объяснениях. Ребекка прикрыла зевок вымученной улыбкой.

– А эта – моя любимая, – сказала леди Грейсон. – Думаю, сэр Лоренс отразил мою суть наиболее реалистично.

– Несомненно, – с энтузиазмом согласилась Ребекка, хотя ничего, кроме того, что волосы женщины были чуть рыжее, а ее бюст чуть больше, не отличало эту картину от других. Однако она сомневалась, что матрона оценит ее наблюдения, поэтому промолчала. В конце концов, она терпит это испытание, только чтобы сохранить постоянную поддержку леди Грейсон.

– Действительно, Элинор, – нараспев сказала Дженет, потягивая чай. – В этом свете свечей видна рука гения. Ты действительно вся светишься.

– Правда. – Леди Грейсон наклонила голову, принимая такую же позу, как на портрете. – Жаль, что мистер Коббалд не смог присоединиться к нам сегодня. Хотя он и художник слова, он мог бы найти в этом вдохновение. Что, вы сказали, потребовало его внимания?

– Ничего важного, – ответила Ребекка с иронией, которую только сама и могла оценить. Только очищение его имени, спасение его репутации и поимка неизвестного французского шпиона, Леопарда. «И он совсем забыл про меня. Опять».

Часы на стене пробили пять. К этому времени Адам уже, наверное, добрался до лондонского дома Сиверса. Поскольку он был уверен, что опасность все еще велика, то фактически запретил ей сопровождать его. Она обиделась. Ее отцу позволили встретиться с лордом Осуином и задать несколько вопросов, Мак следил за «Бульдогом». Но они были мужчинами, по словам Адама, умеющими справляться с непредвиденной опасностью.

И вот она здесь, с тетей, слушает бесконечную болтовню леди Грейсон. Ее утешало только то, что доброе имя Адама скоро будет восстановлено. Тогда они смогут поговорить. Он пообещал ей это с такой серьезностью, что она даже не знала, хочет ли услышать то, что он собирается ей сказать.

Ребекка притворилась, что заинтересовалась безмятежным пейзажем с покрытыми снегом горами, окутанными туманом.

– Фрэнсис упоминал, что собирается ехать с визитом. Он не сказал куда.

– Типичное поведение для мужчины. Художники даже, может быть, более темпераментны. Ты готова иметь дело с его настроениями и особенностями характера, размышлениями сложного человека, – леди Грейсон понизила голос, – мужчины с особенными потребностями?

Если не она, то леди Грейсон определенно готова. Похоже, это был намек. Ребекка вздрогнула.

– Наша любовь поможет нам. В тяжелые времена, я уверена, мой жених станет великолепным учителем. Он уникален.

– Эта картина просто очаровательна, – с энтузиазмом провозгласила Дженет, удачно меняя тему разговора.

Леди Грейсон обернулась:

– Художник, Джон Констебль, талантлив... Если только он сможет управлять своим вдохновением. И своим отцом. Я тут подумала, – она помолчала, – небольшой прием в честь мистера Коббалда был бы очень кстати.

Прием? Что еще задумала эта женщина-дракон в своей распутной голове?

– Уверена, у вас есть приданое, но без ежемесячного жалованья мистеру Коббалду нужна помощь, чтобы продолжить свою карьеру. Я более чем счастлива предложить ему свои знания и опыт.

Она, конечно, могла предложить свои знания и опыт, но скорее в постельном этикете. Пока они шли мимо еще двух пейзажей и батальной сцены с яркими пятнами света, Ребекка обдумывала более подходящее высказывание, чем ее первоначальный ответ.