Попытки вывести Гитлера и все, что им порождено, из Модерна, попытки возложить вину за Гитлера на Модерн малоубедительны. Опыт фашизма и гитлеризма свидетельствует об одном: даже на Западе, в европейской цитадели западной цивилизации, существуют контрмодернистские силы. Причем достаточно мощные и поныне.

Разгром фашизма, нацизма и гитлеризма не привел к окончательному уничтожению этих сил. Заболевание оказалось лишь подавлено, хотя и в весьма существенной степени. Новые рецидивы этого заболевания, безусловно, будут носить качественно новый характер. Следует опасаться не прямого римейка 30-х годов XX века, а чего-то гораздо более сложного и лишь внутренне сходного с тогдашней трагедией. Внутреннее же сходство будет полностью задаваться рассматриваемым вектором Контрмодерна.

Однако в Европе и на Западе в целом открытые контрмодернистские силы – это, скорее, экзотика. Тут надо говорить о некрупных, хотя влиятельных и консолидированных, элитных сообществах, лишенных на сегодняшний момент широкой и страстной общественной поддержки.

Другое дело – мир радикального ислама, на который с надеждой смотрят все, кто ненавидит Модерн. Это накаленный мир, который никоим образом нельзя отождествлять с исламом как таковым. Для того чтобы разграничение ислама контрмодернистского и ислама как такового обрело научную, а не риторическую внятность, целесообразно вновь вернуться к теории Модерна. И оговорить, что Модерн не тождествен Просвещению, а последнее – не тождественно воинствующему атеизму. К сожалению, очень часто проводятся ложные отождествления, согласно которым каждый, кто поддерживает Модерн, – это атеист, стремящийся к тому, чтобы все люди на Земле тоже стали атеистами.

Подобные отождествления не выдерживают никакой критики, поскольку налицо вполне реальные тенденции, именуемые «христианский модернизм», «исламский модернизм» и так далее. В странах, где ислам является исторической религией для большинства населения, ни один политик никогда не сможет и не захочет бороться с исламом. Это невозможно ни в Турции, ни в Тунисе, ни в Узбекистане, ни в Египте. И тем не менее в каждой из этих стран существуют как откровенные сторонники Модерна и неразрывно связанного с ним национального государства (а значит, и нации – турецкой, тунисской, узбекской, египетской и так далее), так и сторонники Контрмодерна и неразрывно связанного с ним халифата. Построить который, как все мы, надеюсь, понимаем, можно только демонтировав национальное государство.

Радикальный контрмодернистский ислам носит намного более массовый и накаленный характер, чем западный элитный Контрмодернизм. Надо разобраться в том, кто, как и зачем взращивал именно это направление в исламе. Кто, как и зачем подавлял в исламе ростки реального исламского модернизма. И, как минимум, надо оговорить, что, во-первых, Модерну противостоит не ислам как таковой, а исламский Контрмодернизм. Что, во-вторых, именно понятие «исламский Контрмодернизм» позволяет что-то выявить и исследовать. Тогда как понятия «экстремизм», «радикализм» обладают скорее пропагандистской, нежели гносеологической, ценностью.

Надо, далее, исследовать все другие разновидности Контрмодернизма, каковых немало. В мире набирают обороты процессы вторичной архаизации. В мире еще немало анклавов и групп, не вовлеченных в Модерн и отказывающихся туда вовлекаться.

Надо, наконец, исследовать связи между различными модификациями Контрмодернизма – западной элитной модификацией, исламской (наиболее массовой и накаленной) модификацией, другими модификациями, в разной степени популярными в разных точках земного шара. Как реально строятся союзы, какие технологии планируют использовать союзники для демонтажа Модерна, какое место в совокупности этих технологий занимает террор, как отличить ситуативный террор от проективного, контрмодернистского?

Нам нужны внятные ответы на все эти вопросы. Причем ответы, ломающие, зачастую весьма болезненным образом, сложившиеся стереотипы.

Но все, к сожалению, не исчерпывается вышеназванной повесткой дня.

Существует еще один крупный актор, противостоящий суперактору под названием Модерн. Речь идет о Постмодерне, который, конечно же, особо пышно произрастает в пределах Запада. Анатомия этого актора столь же необходима, как и затруднена. Поскольку инерция состоит в том, чтобы рассматривать Постмодерн не как крупный глобальный политический актор, а как культурное и философское явление. Есть, де мол, постмодернистская культура с ее увлечением цитатами, ненормативной лексикой, ненормативной сюжетностью, эклектикой и так далее. И есть философия, причем такая, которая категорически противится классификации, обобщению, гносеологической рефлексии, а значит – и критике.

А больше якобы ничего нет! Нет претендента на роль мироустроительного актора, пользующегося философией постмодерна, культурой постмодерна, постмодернистскими средствами массовой информации и коммуникации, постмодернистским языком, постмодернистскими политическими технологиями.

Нет его якобы, этого актора, заявившего о необходимости «убить Модерн», отменить устаревший нарратив Модерна, отменить проект «гуманизм», проект «Человек».

Нет его якобы, этого актора, агрессивно проблематизирующе-го всяческую подлинность, историю как таковую и так далее.

На самом деле этот актор есть. Необходимы серьезные интеллектуальные усилия для того, чтобы его выявить и описать. Необходимы серьезные исследовательские программы для того, чтобы выявить формы его существования в различных культурах. А также те способы, с помощью которых он выстраивает связи между собой и Контрмодерном.

Казалось бы, ориентирующимся на религию сторонникам Контрмодерна должен быть ближе Модерн, поклоняющийся морали, долгу, чести, другим классическим ценностям. Однако зачастую происходит иначе. Для тех, кто наблюдает российские тенденции, это очевидно. Носители подобных тенденций не прячутся в потаенных пещерах. Они открыто излагают свои точки зрения. И стремятся к тому, чтобы эти точки зрения были зафиксированы и обсуждены членами российского экспертного и политического сообщества.

Крупные российские политические интеллектуалы, такие как Александр Дугин или Гейдар Джемаль, настойчиво говорят о том, что им, как принципиальным контрмодернистам, постмодернисты гораздо ближе, чем модернисты. Это подхватывает целый хор голосов. Речь идет не только о российском интеллектуальном, культурном и политическом процессе. Налицо процесс общемировой, требующий самого внимательного изучения. А также нового интеллектуального инструментария, позволяющего адекватным образом изучать подобные тенденции. Потому что изучать эти постклассические тенденции с использованием сколь-нибудь классического аппарата означает обречь себя на абсолютное непонимание существа дела, то есть на интеллектуальный и политический проигрыш.

Итак, мы имеем дело с одним суперактором под названием «Модерн» и с двумя противостоящими ему акторами – «Контрмодерном» и «Постмодерном». А также с целой матрицей отношений, порождаемых наличием суперактора и двух акторов.

Как строятся союзы между различными контрмодернистами? Как строятся союзы между контрмодернистами и постмодернистами? В чем тут общность целей? На какое мироустройство делается ставка? Какие применяются информационные, культурные и политические технологии? Вопросов очень много. Ответы на них не могут и не должны быть оторванными от реальности. Более того – либо мы сумеем уловить черты вышеописанной коллизии в тех или иных живых процессах, либо сама коллизия носит сугубо умозрительный и потому спекулятивный характер.

Таковы явления, ради адекватного понимания которых нужно выстроить новую систему понятийных координат. Однако они не только предмет, ради исследования которого необходимо выстраивать адекватный методологический инструментарий, названный мною «системой понятийных координат». Нет, они являются еще и «методологическими полигонами».

Ведь если мы вместо того, чтобы формировать метод параллельно с живыми предметными изысканиями, начнем заниматься методом как таковым, то нам гарантировано бесплодие – и содержательное, и абстрактно-методологическое. Нельзя спекулятивно разрабатывать метод, ориентированный на адекватное понимание столь злободневных явлений, как конфессиональный и этнический радикализм, суицидальный терроризм и так далее.