Можно либо методологически капитулировать, либо заниматься методологическими изысканиями параллельно с исследованиями актуальных проблем. Не только терроризма и экстремизма, но и конфликтов в элите, неочевидных политических процессов, опасных глобальных тенденций. Все это – те конкретные «поляны», работая на которых надо и создавать инструментарий, и получать результат. Именно такой подход исповедует и осуществляет наш коллектив. Именно на нем основываются статьи моих коллег, предложенные вниманию читателей этой книги.

Я же хочу развеять правомочные сомнения читателей, для которых приведенные выше методологические соображения не являются, в отличие от моих коллег, чем-то многократно обсужденным и даже пережитым. И завершить свой краткий методологический экскурс обсуждением наиболее неочевидной части проблемы – телеологии и аксиологии союза противников проекта «Модерн».

В самом деле, предположим, что в борьбу за демонтаж проекта «Модерн» действительно вовлечены силы, соразмерные решению подобной амбициозной задачи. Что же эти силы намерены создать, демонтировав Модерн? Что и зачем? Каким конкретным мироустройством они хотят заменить все то, что порождено Модерном?

Западная цивилизация движется по рельсам проекта «Модерн» на протяжении нескольких веков. В течение двух веков (XIX-го и XX-го) проект «Модерн» является мейнстримом. Но еще до этого он существовал в качестве того, что созревало в недрах западного традиционного общества. Специалисты говорят о пятисотлетнем цикле, который сейчас завершается. Предпосылки же для осуществления проекта «Модерн» на Западе были заложены намного раньше.

Речь идет, прежде всего, о культурно-религиозных предпосылках.

О постепенном изменении соотношения между верой и разумом в рамках христианской религии.

О все большей эмансипации человека в рамках так называемого модернизированного христианства. Немалый вклад в этот процесс внесло знаменитое Возрождение.

Очень много написано о том, как повлияла на рост Модерна христианская Реформация. А также философия Просвещения.

Итак, мы имеем дело с очень долговременным историософским циклом, неким отдаленным аналогом циклов Кондратьева, которыми оперируют экономисты. Любые циклы зарождаются, достигают исторического апогея, сходят на нет. Исторический апогей Модерна – середина XIX столетия.

К 1830 году уже никто на Западе не сомневался в том, что именно принципы, заложенные в проекте «Модерн», должны реализовываться каждой страной западного мира. Если, конечно, эта страна хочет выстоять в исторической конкуренции.

Данная оговорка имеет принципиальное значение. Построенный по законам Модерна мир национальных государств не может отказаться от межгосударственной конкуренции. Государство, замедлившее темпы своего развития (а именно качество осуществления Модерна определяет эти темпы), становится легкой добычей для завоевателя, который обеспечил своей стране преимущества во всем, что касается темпов развития.

К концу XIX века европейские ученые все чаще стали говорить о том, что молодые капиталистические страны, то есть те страны, которые позже вошли в капитализм, обладают некоторыми системными преимуществами, позволяющими им догонять и перегонять старые капиталистические страны, вошедшие в капитализм задолго до этого.

В 1910 году в Вене вышло в свет сочинение Рудольфа Гильфердинга «Финансовый капитал»¹², в котором автор указал на особенности так называемой «новейшей стадии развития капитализма», то есть на то, что Ленин, опиравшийся на исследования Гильфердинга, в своей работе «Империализм как высшая стадия развития капитализма»¹³ назвал законом неравномерности развития в эпоху империализма. Не составляет труда отделить идеологические построения, которые Ленин осуществляет в этой работе, от построений аналитических. И установить, что аналитическая часть построений Ленина не потеряла научного значения вплоть до настоящего времени.

Конкуренция между западными государствами, вставшими на путь Модерна, ведется по законам Модерна, то есть по законам, согласно которым ценой неуспеха в том, что касается Модерна, является частичное или полное разрушение «государства-лузера».

Франция проиграла Франко-прусскую войну и отдала Германии Эльзас и Лотарингию. Германия проиграла Вторую мировую войну и оказалась расчлененной на части. Принцип наказания за неуспех в Модерне западный мир распространил и на захватываемые им колонии. Важно оговорить при этом, что западные колонизаторы легитимировали захват незападного мира именно идеей Модерна.

Проект «Модерн», при всех его многочисленных изъянах, обладает одной принципиально важной позитивной чертой: он хотя бы на словах, на уровне исповедуемой идеологии, является проектом общечеловеческим. То есть тем проектом, приняв который все страны мира раньше или позже должны развиться до уровня стран-лидеров. Подчеркну еще раз, что хотя бы на уровне Послания, адресованного Западом всему незападному человечеству, это именно так.

Свирепо завоевывая колонии, используя свое технологическое преимущество для эксплуатации проживающих в этих колониях народов, Запад постоянно оправдывал свои неблаговидные деяния тем, что дикарей, проживающих в этих колониях, надо приобщить к Модерну. И что в этом подлинное благо, оправдывающее творимые в колониях жестокости. «Несите бремя белых», – писал Киплинг, воспевавший британский колониализм. Под «бременем белых» подразумевалось именно постепенное приобщение незападного человечества к проекту «Модерн».

Таким образом, Модерн был не только основополагающим принципом существования западной цивилизации, но и основополагающим способом легитимации претензий этой цивилизации на исключительную роль в мире. Хочу обратить внимание читателя на то, что других способов легитимации у западной цивилизации никогда не было. Вряд ли легитимацией можно считать насильственное насаждение христианства.

Кроме того, от такого насаждения как от способа легитимации западная цивилизация по сути отказалась уже в XIV веке, после окончательного проигрыша так называемых Крестовых походов. Впоследствии к этому способу она уже не обращалась, апеллируя по преимуществу не к христианизации народов, живущих в завоеванных ею колониях, а к их просвещению. Христианский прозелитизм продолжался, но он занял к XVII веку уже совсем другое место, нежели то, которое он занимал, например, в XIII веке.

Выше я обсудил смысл концептуальных построений, осуществленных Сэмюелем Хантингтоном и основанных на идее построения постидеологического мира из государственных монад, именуемых цивилизациями. И регулируемых религиями, восстановившими свою роль в связи с компрометацией в ХХ веке всех крупных светских идеологий.

Позволю себе еще раз указать на очевидное – на то, что построение мира из таких монад возможно только после крушения проекта «Модерн». Пока есть Модерн, нет цивилизаций в понимании Хантингтона. Когда же возникнут эти цивилизации, исчезнет Модерн. Потому что Модерн категорически отрицает такое государственное устройство, в котором церковь не отделена от государства и претендует – в большей или меньшей степени – на роль теократии. Хантингтон же говорит именно о таком государственном устройстве, в котором ключевую роль играет завуалированная или открытая теократия. Ибо только при такой теократии религия может стать «политико-культурным ядром» макросоциума. И только макросоциум, обладающий этим «ядром» (при любой более или менее жесткой «периферии»), может считаться цивилизацией.

Где на сегодня религия может с большей или меньшей натяжкой быть названа политико-культурным ядром макросоциума? В Иране, в Саудовской Аравии… Это все скорее исключения, чем правила. Существующий мир в целом отвергает предлагаемую Хантингтоном цивилизационную архитектуру. Для того чтобы эта архитектура превратилась из экзотики в норму, нужно вернуть человечество в XIII или XIV век. Возможно ли существование крупных политических субъектов, ставящих перед собою столь амбициозную и столь странную задачу? Именно в надежде ответить на этот вопрос я продолжаю данный историко-методологический экскурс.