– Что-нибудь нужно, Джей-Элл? – ответил корабль.

– Вы не засекли, как это котенок попал на борт?

– Я засекаю все. Он не утрудил себя общим входом, а прошел прямо через мою шкуру. Мне стало от этого щекотно. Не голоден ли он?

– Возможно.

– Я приготовлю ему что-нибудь. Он достаточно взрослый для твердой пищи?

– Да, но без комков. Лучше детское питание.

– Я мигом!

– Милые леди, – сказал я. – Джейн Либби употребила слова «блистательно ошибались», касающиеся упомянутых немецких физиков. Я надеюсь, вы не включаете в эту рубрику Альберта Эйнштейна?

– Разумеется, включаем, – резко бросила Дийти.

– Удивлен. В моем мире Эйнштейн окружен ореолом.

– А в моем сжигаются его изображения! Альберт Эйнштейн объявил себя «поборником мира» и был в этом нечестен. Когда «забодали его собственного быка», он забыл все «пацифистские принципы» и всем своим влиянием способствовал созданию первой бомбы, убийцы целых городов. Его теоретические работы вовсе не так уж значительны, тем более что большинство из них приводит к ложным выводам. Но он остался в истории из-за позорного клейма политика-пацифиста, переродившегося в убийцу. Я его презираю!

К тому времени успело появиться детское питание для Пикселя. В блюдечке, которое, как я вначале решил, «вырастил» стол. Но я не мог бы в этом поклясться, скорее, оно просто «возникло». Кормление котенка дало мне передышку на то, чтобы поразмышлять.

Страстное обличение Дийти меня просто потрясло. Те немецкие физики жили и работали в первой половине двадцатого столетия – не так уж давно с точки зрения времени, в котором я раньше существовал, но по-тертиански (а они претендовали на то, чтобы я им верил) все же – давным-давно, «две дюжины веков назад», как сказала Джейн Либби.

Так почему эта легкомысленная молодая леди, доктор Дийти, настолько эмоционально говорила о давно умерших немецких мудрецах? Я лично знаю лишь одно событие, произошедшее в моем мире две с лишним тысячи лет назад, которое до сих пор люди воспринимают с волнением… да и то едва ли в самом деле имело место!

И я начал составлять мысленный список вещей, которые не укладывались в моей голове: утверждение о возрасте Лазаруса: длинный перечень «смертельных недугов», которыми я якобы переболел; полдюжины вариантов «судьбоносных» событий высадки на Луне первых космонавтов; наконец сам по себе Тертиус. Был ли он на самом деле такой странной планетой на огромном расстоянии от Земли в пространстве и времени? А может, это всего лишь «потемкинская деревня» где-нибудь на южно-тихоокеанском острове? Или даже в Южной Калифорнии? Я ведь так и не увидел города, именуемого Бундоком (с населением около миллиона жителей, как меня уверяли). Я лично видел и общался не более чем с пятнадцатью. А другие жители города – не являлись ли они просто голословно упоминаемым фоном в «потемкинском» спектакле?

(Смотри, Ричард, как бы тебе снова не свихнуться! Так сколько надо вкусить «Леты», чтобы мозги стали по-настоящему протухшими?)

– Дийти, мне кажется, вы слишком круто отозвались о докторе Эйнштейне!

– У меня есть на то основания!

– Но он ведь жил так давно. Две дюжины веков назад, как выразилась Джейн Либби?

– Это «давно» для нее, но не для меня!

Тут подал голос доктор Бэрроуз:

– Полковник Кэмпбелл, я понял, что вы считаете нас всех коренными тертианами! Вы не правы. Мы такие же эмигранты из двадцатого века, как и вы. Под словом «мы» я подразумеваю себя, Хильду, Зебадию и мою дочь Дийти.

(Но не мою дочь Джейн Либби. Она, Джей-Элл, родилась уже здесь.) – Ты снова о доме, папа? – покачала головой Дийти.

– Он только чуть-чуть, – заметила Джейн Либби.

– Да нет, он уже «коснулся порога». Мы же не можем ему это запретить?

– И не имеет смысла. Если папа «пошел», его не удержишь.

Я ничего не понял из этого диалога, но у меня самого сложилось убеждение, что все тертиане определенно чокнутые (по айовским меркам!).

– Доктор Бэрроуз, но я сам ведь не из двадцатого века, я родился в 2133 году.

– Отсюда это кажется достаточно близким. Мы, видимо, принадлежим к разным временным каналам, к «расходящимся» вселенным. Но и я и вы говорим с одним и тем же акцентом, на том же диалекте английского, с тем же словарным запасом. И точка разветвления, начиная от которой наши миры пошли по разным линиям, лежит не в таком уж далеком прошлом для нас обоих.

Кто у вас первым достиг Луны и когда?

– Нэйл Армстронг, 1969 год.

– О, тот мир! У вас были там свои неприятности. Но у нас они тоже были. Для нас первая высадка на Луне состоялась в 1952 году. Корабль ХМААФС «Розовый коала» вел Бэллокс О'Мэйли. – Доктор Бэрроуз посмотрел в потолок, потом оглядел стол. – Лазарус! Вас что-то тревожит? Блохи?

Крапивница?

– Если вы со своими дочерьми не желаете работать, то поищите другое место для болтовни. Можете выйти вот в ту дверь. Рассказчики и историки не очень способны охотиться за кроликами. Полковник Кэмпбелл, я полагаю, вам тоже удобнее было бы кормить котенка не здесь. Я имею в виду освежитель, примыкающий к моим апартаментам.

Дийти резко отреагировала:

– Ох, отстали бы вы от нас, Лазарус! Вы несносный сварливый старик.

Ведь математика, поглощенного работой, ничем не проймешь. Поглядите на Либби – вы можете сейчас разорвать над ее головой хлопушку, она даже бровью не поведет! – Дийти перевела дух. – Вуди-бой, вы нуждаетесь в срочном повторном омоложении, иначе станете совсем мерзким старым хрычом.

Пошли отсюда, Джей-Элл!

Доктор Бэрроуз тоже встал, поклонился всем и произнес:

– Не извините ли вы меня?

Он удалился, не глядя на Лазаруса. Атмосфера была накалена, и стало ясно: если не развести двух старых буйволов, они могут сцепиться рогами.

А может, буйволов было три, ибо и я тоже разъярился: меня шуганули из-за котенка, безо всякого иного повода. Я был зол на Лазаруса уже в третий раз за этот день. Не я же принес сюда кошку, да и еду для нее сотворил собственный компьютер Лазаруса!

Я встал, обвил рукой Пикселя, другой поднял его блюдце и тут сообразил, что не подвесил трость к запястью. Джейн Либби, заметив заминку, взяла у меня котенка и стала его баюкать. Я пошел за ней, опираясь на трость и неся блюдце с детским питанием. И тоже старался не встретиться с Лазарусом глазами.

Проходя через отсек за залом, мы увидели Хэйзел и Хильду. Моя жена помахала мне рукой и похлопала по сиденью рядом, приглашая сесть, но я покачал головой и прошел дальше. Тогда она встала и последовала за нами, а за ней двинулась и Хильда. Мы никоим образом не помешали тем, кто сидел там и слушал лекцию доктора Хэршоу, мы просто тихо прошли через отсек.

Одним из восхитительно декадентских, сибаритских аспектов жизни на Тертиусе было качество тамошних «освежителей» – если можно их назвать столь расхожим словом. Позвольте мне, не вдаваясь в технические характеристики еще не достаточно знакомого мне оборудования, просто описать все то, что мог обеспечить роскошный тертианский освежитель Доры (а Лазарус, ее хозяин, я был уверен, один из богатейших людей Тертиуса).

Так вот, «освежитель» может стать вашим любимым пабом, салуном, баром, финской сауной, и даже… японской баней. Вам нравится горячий фен с массажем? Извольте. Любили ли вы в юности ледяную крем-соду? Отведайте!

Или мороженое? Пожалуйста! А может, вы бы хотели поплескаться в бассейне в веселой компании? Ради бога! А музыка? А стереоизображения? Острые ощущения? Книги, журналы, кассеты? А может, вам просто свернуться клубочком в теплом, мягком, пушистом уголке в одиночестве или с кем-нибудь?

Возьмите все, что перечислено, хорошенько перемешайте и поместите в огромную, красивую, продуманно освещенную комнату. Но мой список слишком беден, чтобы охватить все, что мог предоставить этот «общественный» освежитель, расположенный вне апартаментов Лазаруса, хотя и рядом с ними.