Наконец я нашел место, где с помощью близко стоящего дерева можно было перебраться на ту сторону. Повисел немного на вытянутых дрожащих руках, а потом благополучно приземлился на кучу прошлогодних листьев. На веранде дачи горел свет.

Я обошел дом вокруг и увидел стоящую недалеко от входа машину. Судя по очертаниям, это была “нива”. Пригнувшись, я тихонько подобрался к веранде, приподнял голову и заглянул внутрь. В кресле с автоматом на коленях сидел белобрысый и пилочкой полировал себе ногти.

Вот, значит, кого оставили сторожить дом, пока вся шайка-лейка разыскивает нас. Стало быть, судьба. Я снова пригнулся и добежал до крыльца. Прислушался – а потом на цыпочках поднялся по ступенькам и достал из кармана пистолет.

Да, два года назад я поклялся больше никогда не стрелять в людей. Но ведь из каждого правила бывают исключения. Думаю, Валя Дыскин на моем месте поступил бы точно так же. Я ударом ноги распахнул дверь. Белобрысый успел вскинуть не только голову, но и автомат. Однако выстрелить я успел раньше. Магнум хлопнул не сильнее, чем пробка от шампанского. Пуля попала белобрысому в переносицу – неплохо, если учесть, сколько времени у меня не было практики. Я обшарил его карманы и нашел ключи от машины. Через пять минут, когда я распахнул ворота, в свете фар возникла Марина, трясущаяся как осиновый лист на ветру.

Не знаю, сколько времени мы колесили какими-то проселками и объездными дорогами, пока я не въехал в город почему-то по Ленинградскому шоссе. Было около четырех часов утра, когда я позвонил в дверь квартиры Невмянова.

– Кто там? – спросил сонный Шурик.

– Плохо организованные преступники, – сказал я. Узнав мой голос, он открыл дверь и обомлел, увидев нас: грязных, ободранных, мокрых. Не давая ему опомниться, я с порога сообщил:

– Даме срочно нужна ванная, а мне срочно нужен магнитофон, бумага и ручка. Потом мы оба хотим жрать, а если есть что, то и пить. Задание поняли? Выполняйте!

По дороге в аэропорт я остановился на мосту через Москву-реку и выбросил вниз оба магнума. Все равно с ними в самолет не пройдешь. Во Внуково я первым делом отправился в линейный отдел милиции, нашел там старого приятеля Алешку Симакова и через полчаса имел билеты на ближайший рейс до Сочи. Но перед отлетом мне предстояло сделать еще два дела.

Из автомата я набрал номер Лерика. Подошла заспанная Лялька.

– Здравствуй, – сказал я. – Муж дома?

– Конечно, – сказала она шепотом. – Только он спит. Ты чего звонишь в такую рань?

– Разбуди, – потребовал я. И, почувствовав, что она колеблется, добавил: – Разбуди, а то он потом жалеть будет. Через минуту трубку взял Лерик.

– Что вы сделали с трупом? – спросил я.

– Не твое дело, – грубо ответил он. – Звонишь позлорадствовать?

– Нет. У меня есть сообщение.

– Какое еще сообщение?

– Один мой знакомый одолжил мне специальное записывающее устройство, компактное и очень качественное. Так что весь наш разговор в машине записан на пленку.

– Скотина, – сказал после паузы Лерик. – Ну и что дальше?

– От скотины слышу, – остроумно парировал я. – Дальше я эту пленку вместе со своим подробным рапортом отправил в прокуратуру города. Это заставит их задуматься, прежде чем осудить Витьку. А что касается тебя...

– Что касается меня, – перебил он, – то магнитофонная пленка – не доказательство.

– Для кого как, – заметил я.

– Что ты имеешь в виду?

– Я имею в виду, что сделал с этой пленки копию. А через десять минут у меня назначена встреча с одним человеком.

Я мстительно замолчал.

– Каким человеком? – угрюмо спросил Лерик.

– С таким, который как две капли воды похож на Кешу Черкизова из сорок четвертой квартиры. Того, что вы с Глобусом убили и ограбили.

Теперь замолчал Лерик. Когда он заговорил, голос у него был севший, как спущенное колесо.

– Сколько он тебе платит?

– Нисколько."

– Ты не должен этого делать, – сказал он убежденно. – Ни в коем случае.

– Почему?

– Ты... ты не представляешь себе, что будет, если ты это сделаешь!

– Очень даже хорошо представляю, – сказал я.

– Не делай этого! – заорал он в трубку. – Не делай! Я тебя умоляю! Я... – Он был на грани истерики.

– Не надо меня умолять, – сказал я, не чувствуя в этот момент ничего, кроме гадливости. – Я звоню для того, чтобы дать тебе шанс. Беги, Лерик. Бросай все и беги. Спасайся, если можешь. У тебя есть время. Немного – но есть.

– Хорошо. – Он уже, кажется, взял себя в руки. – Хорошо. Давай поговорим, как деловые люди. Сто тысяч за кассету тебя устроит?

Я молчал.

– Полмиллиона, – сказал он. – Полмиллиона за паршивую кассету!

– Спрячься куда-нибудь, Лерик, – вздохнул я. – Заройся поглубже. Ну а кто не спрятался – я не виноват.

– Миллион! – заорал он. – Ты знаешь, у меня теперь есть эти деньги!

– Передай Ляльке, что мне очень жаль, – сказал я. – Жаль, что жизнь сложилась именно так...

– Два! – крикнул он.

Я тихонько повесил трубку и подошел к Марине.

– У нас ведь даже зубных щеток нет, – жалобно сказала она.

– Я снял все, что было на моей и на дедовской книжках. Мы имеем кучу денег, – успокоил я ее.

На площадь выехало роскошное иностранное авто и остановилось около нас. Черкизов-второй вылез из своего “вольво” и легкой походкой, без всякой палки направился к нам. Я представил ему Марину, и он галантно поцеловал ей руку. После этого мы отошли в сторонку, и я передал ему кассету.

– Вы прослушаете и все поймете, – сказал я.

– Спасибо, я сделаю это сейчас же, – ответил он. – У меня в машине есть магнитола.

Он внимательно посмотрел на меня и спросил:

– Вы уверены, что я вам ничего не должен?

– Уверен, – ответил я. – Тут, видите ли, дело принципа...

– Как хотите.

На прощание он еще раз поцеловал Марине руку, сел в свой сверкающий лимузин и отчалил.

– Кто этот очаровательный старикан? – спросила меня Марина, глядя вслед машине.

– Палач, – ответил я.

Уже в самолете, когда кругом были только белые облака и голубое небо, а все дома, деревья, люди и дела остались внизу, став маленькими и незначительными, Марина положила мне голову на плечо и сказала:

– Я тебя люблю. Неужели ты правда заплатил за меня пять миллионов?

– Черта с два! – фыркнул я. – Перед тем как пойти к Лерику, мы с твоим папа изготовили на ксероксе четыреста восемьдесят пять копий одного и того же вкладыша – по ним нельзя получить ни копейки. А настоящие я вместе с рапортом отправил в прокуратуру.

Она сняла голову с моего плеча и откинулась в кресле. Лицо у нее было непередаваемое. Боже мой, а я-то еще думал, что разбираюсь в женщинах! Вы мне не поверите – но она была разочарована!