Дыскин тоже огляделся и сказал, почти проорал:

– Все копишь добро? А кому достанется?

– Не тебе, – буркнул карлик, буравя нас настороженными глазками.

Сев без приглашения на стул, Дыскин спросил:

– Знаешь, зачем пришли?

Сипягин поджал губы.

– И знать не хочу.

– Хочешь! – крикнул Дыскин. – Еще как хочешь! А мы тебе не скажем! Ну-ка, угадай, что у нас в ящике?

Но Сипягин демонстративно отвернулся.

– Ладно, – смилостивился Дыскин. – Открой, посмотри.

Секунду-другую Сипягин колебался, потом любопытство пересилило, и он открыл коробку. Когда он разогнулся, на лице его не было ничего – ни удивления, ни страха. Нормальная реакция мезозойского ящера.

– Кошка, – сказал он. – Дохлая.

– Твоя работа? – грозно придвинулся к нему Дыскин, и Сипягин отшатнулся.

– С чего взял? – завопил он.

– Не ори, – оборвал его Дыскин. – Это ты глухой, а не я. С того взял, что больно ловко сделано. Руку видно. Или это не ты всю жизнь на собаколовке проработал? Тут все, – уже потише сказал мне Валя, обведя комнату рукой, – на собачьих шкурах построено.

– Работал я, – проворчал Сипягин. – А кошку вашу не трогал. Нужна она мне!

– Конечно, – согласился Дыскин. – Бродячих собак ловить – это одно, а чужих кошек вешать в общественном месте – совсем другое. За это статья теперь, да, Сипягин?

Ящер молчал. Тогда Дыскин наклонился и крикнул ему в самое ухо:

– Сколько тебе заплатили?

Но и этот вопрос остался без ответа.

– А если мы поищем и найдем у тебя дома вот такую сеть и вот такой провод, а?

– Ордер на обыск покажь, – с ненавистью процедил Сипягин.

– Проняло, – с удовлетворением констатировал Дыскин. – Собирайтесь, гражданин Сипягин, пойдете с нами.

– Куда?

– Тут недалеко. В отделение. Там напишете объяснение, и заодно решим насчет обыска.

Когда мы спускались по лестнице. Валя негромко сказал мне, ткнув пальцем в худую спину перед нами:

– Ты не смотри, что он такой щуплый. Между прочим, две судимости – и оба раза за нанесение тяжких телесных. Зверь.

Возле отделения мы расстались. На прощание Дыскин ткнул меня кулаком в бок и шепнул:

– Можешь не нервничать, я его расколю. У меня на этого говноеда давно материал копится.

Я шагал по улице в приподнятом настроении. Если Дыскин действительно сумеет выколотить из Сипягина, кто поручил ему убить кота, с этим, пожалуй, уже можно будет идти к Валиулину. А то и к Степаниде. Как-то они запоют!

А если не сумеет? У этого гнома, похоже, не только зубы железные... Что тогда у меня останется?

Сашка Пузырь, Валька-хромой и никогда не снимающий шляпы Петр Сергеевич, с которыми в день убийства пил у гастронома Байдаков.

Председатель ЖСК “Луч” Кадомцев, обладатель пяти чешских стаканов со старинными автомобилями на боку. Правда, когда в последний раз он угощал меня минеральной водой, я отметил, что “форд-Т” 1908 года стоит в стойле, а гуляет где-то “мерседес-бенц”.

И наконец, последнее. Если я прав и ворованные вещи вместе со списком подброшены, смерть Шкута под пытками связывает между собой убийство Черкизова и кражи из квартир. О кражах я собирался подробно и обстоятельно беседовать с Лериком.

Всё. “Негусто”, – подумал я, взглянув на часы. Скоро двенадцать. Лерика, конечно, нет дома, он занят своими кооперативными делами. К Кадомцеву идти просто не с чем, о нем нужно подсобрать информацию более подробную, чем та, которую предоставила мне моя голубоглазая подружка. Как подсобрать и где – над этим еще предстоит подумать.

Таким образом, методом исключения остается гастроном. И кстати, самое время участковому инспектору вспомнить о своих обязанностях, посетить криминогенную точку.

Но посетить оказалось не так просто. Толпа вокруг входа в винный отдел стояла плотно, как на митинге. Все лица были повернуты к высоким ступеням, на которых заметно пьяный парень с мучнистым нездоровым лицом и в сером грязном халате на голом волосатом торсе руководил процессом. Властью, данной ему высоким званием гастрономовского грузчика, он бесцеремонно материл и отпихивал всех напиравших, держа оборону цитадели. Стоявшие впереди не обижались ни на ругань, ни на тычки, потому что тоже знали про него, что он – власть, но не напирать не могли, ибо на них жали задние. Внутрь запускали пятерками, при этом, как только дверь открывалась, кто-нибудь предпринимал отчаянную попытку влезть без очереди, и возникал скандал. Впрочем, по утреннему времени до мордобоя не доходило.

– Чего дают? – спросил я красную плотную шею, обладатель которой терся на периферии, поднимаясь на цыпочки и стараясь заглянуть поверх голов.

– Партейное вино привезли, – ответила шея, не оборачиваясь.

Пристроившись в сторонке под деревом, газон вокруг которого был истоптан стадом бизонов и напоминал к тому же обширную плевательницу, я принялся наблюдать. Очень скоро я заметил, что царь горы в сером грязном халате проявляет свою агрессивность выборочно. Несколько одних и тех же потертых и не слишком трезвых личностей нечувствительно проскакивали у него под рукой, когда дверь отворялась, впуская или выпуская очередных клиентов. Вскоре потертые вываливались наружу, нагруженные бутылками с водкой и портвейном. Их уже ждали. Тариф или был известен, или обговорен заранее – расчет происходил мгновенно. Получил свое и обладатель красной шеи, так и не повернувший головы в мою сторону: незнакомый милиционер смущал его не больше, чем дерево, которое он подпирал. Отстрелявшись, ястребки устремлялись буравить толпу для нового захода.

Тэк-с, подумал я, этот бизнес мы, конечно, прекратим. Но не сей секунд. Одиночным кавалерийским наскоком такие дела не делаются. Тут, как сказал бы Дыскин, нужно провести ме-ро-при-ятие. Хорошо бы выяснить, кто из администрации, кроме мучнистого грузчика, в доле. Но это я, пожалуй, размечтался...

И тут мои размышления прервало появление на ступеньках магазина нового лица – сиреневого в крапинку. Сам Бог за мое долготерпение посылал мне Парапетова, утыканного, как ежик, бутылочными горлышками. Погруженный в свое увлекательное дело, он остановился в каких-нибудь пяти шагах от меня и приступил к распределению заказов. Я свистнул легонько, Парапетов обернулся и чуть не выронил из рук драгоценную ношу. Я поманил его пальчиком. Слепо сунув кому-то оставшиеся напитки, он рысью бросился ко мне. На лице его подпрыгивала жалкая улыбка.

Но в мои планы не входило немедленно начать его воспитывать. Поэтому я спросил строго и деловито:

– Пузыря не видел?

– Пузыря? – удивился Парапетов. – Так вы ж его того... упекли вчера... на десять суток.

– Ах да, – сказал я на всякий случай. – А Вальку-хромого?

– Хромой вроде в деревню уехал, к братану.

– Петр Сергеич здесь? – продолжал я расспрашивать.

– Шляпа, что ли? Был тут. А сейчас не видать.

– Куда делся?

– Может, в “Пяти колечках”? – предположил Парапетов, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу: неслышимая труба звала его туда, в магазин. – Может, он пивком перекладывает?

– Пошли со мной, покажешь, – мотнул я головой, и на цветистой парапетовской физиономии проступила неподдельная мука. Он тоскливо оглянулся назад, на поле своей плодотворной деятельности, и пришлось мне добавить сурово: – Пошли, пошли, а то я вам сейчас устрою коммерцию... в компанию к Пузырю.

Я повернулся и пошел, не оглядываясь, боковым зрением видя, что он покорно семенит следом.

“Пять колечек” – так называют в нашем районе пивную, открытую в бывшей временной олимпийской столовой, собранной из готовых железных блоков. После Олимпиады разбирать ее, конечно, никто не подумал, приспособили сперва под склад стеклотары, а потом, когда утихла борьба с пьянством и алкоголизмом, – под пивной бар-автомат Местечко тоже вполне криминогенное, но, слава Богу, уже не на моей территории.

В зале было гулко и душно как в бане. Люди с кружками со всех сторон облепили мокрые от пива стоячие столы. Под ногами шелестел мусор, рыбья шелуха. Дальняя стена терялась в слабом свете. Я приуныл: черт побери, как мы будем здесь кого-то искать?!