Начали мы тогда с командующих фронтами: Жуков, Рокоссовский, Конев. Иосиф Виссарионович, подумав, сказал: маршал — слишком много чести для побежденных, если комендантом даже нашей собственной столицы является генерал-лейтенант. И вообще у маршалов много других забот, они должны вести и выигрывать сражения. Для покоренной столицы достаточно генерала в должности командарма. Я согласился с таким подходом, присовокупив, что комендантом Берлина должен стать не человек со стороны, а тот, кто сейчас воюет там, кто достигнет немецкой столицы со своими дивизиями, дабы иметь авторитет и надежную поддержку: коменданту потребуются не только благие намерения, но и реальная сила.
Сталин назвал фамилию — командующий 8-й гвардейской армией генерал Чуйков. Пришлось возразить: человек, конечно, достойный, но как воспримут его немцы? Герой Сталинграда Чуйков для них фигура известная, с карающим мечом в руке. Предвзятость, страх осложнят сотрудничество. Иосиф Виссарионович сказал, что время терпит, надо все хорошенько взвесить. С чем мы и расстались.
Сутки — достаточный срок, чтобы поразмышлять не только о кандидатуре «хозяина» немецкой столицы, но и вообще о "комендантской проблеме", которая оказалась далеко не простой. Пока мы освобождали свою территорию, у этой проблемы выделялась одна сторона — отвлечение людей из действующих войск. Конечно, назначить комендантом города, райцентра или железнодорожной станции можно было почти любого офицера в соответствующем звании, после определенного инструктажа. Но сколько их требовалось! На одну область 60–70 офицеров, а то и больше, да ведь каждому придавался как минимум комендантский взвод из 25–30 человек. Использовали для такой службы бойцов пожилого возраста, ограниченно-годных, поправлявшихся после госпиталей. Однако от такой практики пришлось отказаться уже при освобождении прибалтийских республик, где осталось много местных эсэсовцев, карателей, ушедших в подполье, скрывшихся в лесах и продолжавших борьбу, как и националисты-бендеровцы Западной Украины. Там даже усиленные комендатуры не всегда справлялись, приходилось привлекать войска НКВД.
Предвидя сложности, могущие возникнуть при освобождении зарубежных территорий, особенно Германии и ее сателлитов, Верховное Главнокомандование еще в конце лета 1944 года подготовило директиву командованию фронтов о заблаговременном формировании комендатур, предлагая выделять для этого опытных командиров и политработников, колорые до войны были инженерами, агрономами, плановиками, учителями, экономистами, имели средне-техническое или высшее образование, желательно со знанием языка и особенностей того государства, где предстояло работать. Разрешалось брать специалистов не только из тыловых, резервных частей, госпиталей, но и непосредственно из действующих войск, с передовой. Вот комендант Берлина, к примеру, еще не был назначен, еще не определена была структура, которую он возглавит, а для будущей работы в немецкой столице уже готовились на 1-м Белорусском фронте около ста офицеров. Их, кстати, потребуется намного больше. Кроме городской комендатуры с солидным штатом, в Большом Берлине будут действовать еще 20 районных и 52 участковых комендатуры.
Вообще говоря, для наведения и поддержания строгого порядка на освобожденных территориях, для создания прочных тылов наших войск и надежных коммуникаций требовалось иметь комендатуры почти в каждом населенном пункте, на каждой железнодорожной станции, в узлах шоссейных дорог. А войска наши в 1945 году находились ни много ни мало на территориях десяти стран от Норвегии и Финляндии до Ирана, от Полыни до Венгрии и Югославии. Представляете, каков размах, сколько нужно было личного состава для разного рода комендатур! Выделение людей для них, особенно офицеров, стало настоящим бедствием не только для дивизионного звена, где постоянно испытывалась нехватка комсостава, — это бедствие ощущали в корпусных и даже в армейских пределах. Только для того, чтобы возглавить каждую из районных комендатур венгерской столицы Будапешта, потребовалось десять майоров и подполковников, взятых с должностей командиров полков. А отбирать, подчеркиваю, предписано было офицеров наиболее образованных, опытных, то есть тех, кто особенно нужен был на передовой.
Существует известная закономерность: в большую длительную войну первыми вступают офицеры профессиональные, кадровые, они же и гибнут в первый трудный период, прикрывая мобилизацию, развертывание резервов, превращение войск мирного времени, войск «казарменных» в полевые, фронтовые войска. Завершает же длительные войны в основном командный состав, пришедший из запаса, с «гражданки», одолевавший служебную лестницу не выслугой лет, а жесточайшим отбором в боях. Таковых у нас к концу войны было более шестидесяти процентов, практически почти весь комсостав в звене рота — батальон. А ведь это основное звено, воплощающее замыслы и приказы начальства непосредственно на поле боя. Выше — уцелевшие кадровые офицеры, выросшие до полковничьих и даже до генеральских званий. Ниже молодые лейтенанты, «ваньки-взводные», быстроиспеченпые в училищах и на курсах по короткой программе. Получалось, что массовый отбор офицеров в комендатуры осуществлялся как раз за счет среднего звена, заметно ослабляя его. Естественно, что командиры дивизий, корпусов, командующие армиями не очень-то стремились расстаться со своими лучшими кадрами, всячески старались придержать их, исхитрялись «спихивать» тех, расставанье с которыми огорчений не доставляло. Так бывало на разных, даже на высоких, уровнях. Приведу случай не очень типичный в смысле воинского звания и положения, но характерный по сути.
Иван Терентьевич Замерцев — человек в военной среде довольно известный. Воспринимается по-разному. Упоминание о нем у одних вызывает улыбку, у других — хмурость и чертыхание. Естественно, человек — сочетание сложное, хотя, конечно, с уклоном в ту или другую сторону. Ничего дурного не желая сказать об Иване Терентьевиче, имевшем немало хороших качеств (он продукт, а мягче выражаясь, дитя своего времени), я выделю в основном лишь одну сторону его биографии — служебную. Лет до двадцати, до призыва в Красную Армию, Иван Замерцев не был знаком даже с азами грамоты. В этом отношении ум его представлял поле более девственное, чем просторная южнорусская степь, где он безмятежно пас скот. Армейским командирам и политработникам было над чем потрудиться, вспахивая целину. К счастью, парень оказался восприимчивым, смекалистым, с хитрецой, с практической хваткой. Привычен к тяготам — служба давалась легко. Ему помогли освоить таблицу умножения, научили читать и писать, хотя, конечно, освоить каллиграфию, а тем паче такие премудрости, как синтаксис и орфографию, было несколько поздновато. Зато сделался Иван Терентьевич хорошим пулеметчиком, выдвинулся в командиры отделения, был послан на курсы и без особых хлопот быстро зашагал вверх. Точка опоры у него была прочная — из бедняков, из пастухов: кто был ничем, тот станет всем.
С должности командира батальона Иван Терентьевич, набравшись духу, рванул в Москву, поступать в Военную академию. Почему бы и нет, если он надежный рабоче-крестьянский кадр, имевший полное право повторять известную фразу Семена Михайловича Буденного: "С меня партия человека сделала". Раз уж идет такая работа, такое деланье — чего же останавливаться, надо проталкиваться вперед. Однако в Москве начались курьезы. Как и следовало ожидать, кандидат в «академики» закономерно и с блеском полностью провалился на трех экзаменах. И хотя был несколько обескуражен, решил все же пойти на четвертый.
Требовалось решить задачу по взаимодействию стрелкового батальона с танками непосредственной поддержки пехоты. В ту пору менялись взгляды на этот вопрос, отрабатывались новые формы, и так совпало, что учения по новой методе проводились недавно, наряду с другими подразделениями, в батальоне, которым командовал Замерцев. Он и изложил, как было. Но оказался единственным в своей группе, кто провалился и в этот раз. Все решили задачу, руководствуясь прежними инструкциями и наставлениями, а Замерцев получил «неуд» за незнание оных либо за пренебрежение ими. Тут уж Иван Терентьевич взорвался, написал рапорт с просьбой послать его работу на консультацию специалистам бронетанковых сил. Тем самым, которые опробовали свои новации в войсках, в том числе и в батальоне Замерцева. Естественно, что отзыв поступил самый положительный. Было особо отмечено, что товарищ Замерцев — командир перспективный, передовой, быстро схватывающий и использующий достижения современной военной науки. Таким образом, Иван Терентьевич показал себя в группе поступавших единственным, кто шагал в ногу, а все остальные брели вразнобой. Случай получил известность, дошло до наркома Ворошилова, а может, и до самого Сталина. Передового командира приняли на подготовительное отделение академии. Увы, он же оказался и единственным в своей группе, кому гранит науки пришелся не по зубам и кого через два или три года, теперь уже точно не помню, потребовалось от прогрызания оного гранита освободить и отправить из академии в Киевский военный округ для прохождения дальнейшей обычной службы.
